Между ударами сердца

Но страшный сон не проходил. Никто не говорил Ивану Ивановичу «с добрым утром». Перед ним была глухая страшная ночь, и в свете одиноко торчащего прожектора вырисовывалась ужасная картина, которую разум Ивана Ивановича просто отказывался воспринимать.

Пошатываясь, он медленно подошел к телу дочери, грохнулся на колени и заплакал, уткнувшись головой в холодную, усыпанную каплями дождя и росы пленку.

– Что же это? Как же так?

Прошло несколько минут, а старик все так же лежал ниц перед своей Машенькой. К нему подошли двое полицейских – пора было уезжать.

– Зачем же мне теперь жить…

– Ну, тихо, тихо, папаша, – сочувственно сказал капитан Благовещенский.

– Ну, правда, не надо так убиваться, – произнес грузный старлей Картузов. – Будет уже. Давайте, пройдетесь с нами.

Благовещенский попытался поднять Ивана Ивановича с земли. Тот обернулся и обнял капитана полиции за бычью шею и еще сильней затрясся от рыданий:

– Зачем же… Я просто не хочу жить…

– А у вас, папаша, ремень есть, – вдруг сказал капитан Благовещенский.

Не дожидаясь ответа, его руки ощупали пояс старика.

– Есть, это хорошо.

Благовещенский ловко расстегнул ремень, с силой вытянул его из штанов.

– Что же это? – промямлил старик.

– Ничего, спокойно. Мы вам поможем, – сказал старший лейтенант Картузов.

Он оторвал старика от капитана Благовещенского, отточенным приемом отвел сухие руки Ивана Ивановича назад, так, чтобы ничего не хрустнуло и не сломалось. Голова бывшего учителя истории оказалась на уровне выпирающего живота капитана Благовещенского.

– Ты же, папаша, сам сказал, что жить не хочешь, – не дав старику сообразить, что происходит, Благовещенский быстро накинул ему на шею его же ремень и таким же стремительным движением затянул петлю.

Иван Иванович тихо захрипел. Его пепельное лицо на секунду стало багровым, он беспомощно дернулся всем своим тщедушным телом. Благовещенский чуть усилил натяжение и потащил старика за собой, в глубь лесопарка, за кусты, где росла береза с низкой веткой.

Благовещенский тянул за петлю, а старший лейтенант Картузов нес потерявшего сознание старика за ноги. Под веткой березы он поставил Ивана Ивановича, удерживая одной рукой за спину, чтобы старик не упал, а Благовещенский в это время завязал узел на ветке березы. Когда менты отпустили Прохорова, он остался стоять, привязанный к дереву за шею.

– Гляди-ка, какой хитрый, ноги поджал, чтобы повеситься, – сказал Благовещенский, при этом он своей ногой подцепил ступни старика.

Иван Иванович повис на ремне. Вес тела пришелся на петлю на шее старика. Она затянулась еще туже и содрала кожу.

– Кажись, готов, – Картузов посветил в осунувшееся лицо старика со впалыми закрытыми глазами.

Благовещенский приподнял веко Ивана Ивановича. Зрачок не реагировал на свет.

– Ну вот, не выдержал папаша смерти дочери, – констатировал он.

– Да, нервы слабые оказались, – сказал Картузов.

Старлей пошлепал здоровенными ладонями по карманам мертвого старика, покопался в одном из них и достал ключи.

– Когда здесь все закончим, поедем на свой участок, – подмигнул Картузов Благовещенскому.

– А Сутягина с собой возьмем? – спросил тот.

– Зачем, я сам сяду за баранку, пускай отсыпается.

– Ну что, тогда идем к своим.

– Бежим! Раз, два, три, – скомандовал капитан.

Менты оставили мертвого Прохорова полустоять-полувисеть привязанным к суку березы, а сами, грузно переваливаясь с ноги на ногу, побежали в ту сторону, где находилась основная группа полицейских.

– Товарищ полковник, – обратился запыхавшийся Картузов к начальнику уголовного розыска, – старик повесился!

– На своем ремне, на березе, – договорил Благовещенский.

– Черт! – с огромным сожалением в голосе произнес Грищенко.

Он видел, как за всем происходящим наблюдает молодой судмедэксперт.

– Где это? – выкрикнул тот.

– Там, – рукой в глубь лесопарка показал капитан. – Я проверил. Папаша уже труп. Поэтому мы его не трогали. Пускай этот глянет, – он кивнул в сторону судмедэксперта.

– Пошли, я осмотрю все лично, – напряженно проговорил полковник Грищенко.

* * *

Под утро к подъезду, где находилась квартира Прохоровых, подъехал милицейский «уазик». Из него вышли двое полицейских – капитан Благовещенский и старший лейтенант Картузов.

Не мешкая, они направились к подъезду и даже не заметили, как из лакированного джипа, дежурившего неподалеку от подъезда, вышли двое крепких мужчин-кавказцев.

Железная дверь подъезда не успела примагнититься – Гамзат рукой задержал ее. Вместе с Асланом они быстро поднялись вслед за парочкой полицейских.

– Эй, ребята! – металлическим тоном с кавказским акцентом произнес Гамзат. – Вы случайно не в квартиру номер двадцать девять на втором этаже?

– Это кто там тявкает? – обернулся Благовещенский.

– Предупреждаю, – с таким же резким, угрожающим акцентом проговорил Аслан, – эта квартира – частная собственность, и войти в нее вы можете только с разрешения прокурора.

– Какой, ёперный театр, прокурор! – не сдержался Картузов.

Он развернулся и попытался схватить Аслана за ворот, но тот ловко вывернулся и отпрянул.

– Слышишь, давай лучше по-хорошему. Квартира-то моя…

– Чё ты мелешь? Какая твоя? – Капитан даже вздрогнул от такой наглости – он ведь отлично знал, что эта квартира только что задушенного им старика Ивана Ивановича.

– Правда его, я свидетель, – вмешался Гамзат и встал между ментами и Асланом.

– Я сейчас позвоню вашему начальнику, и мы все разъясним, – пытался уладить все мирным путем Аслан.

– Какому начальнику, ты, конченый, позвонишь? – старлей потянулся к кобуре.

– Не надо будить и пугать людей, – спокойно сказал Аслан.

– Ты охренел, мудила, – побагровел капитан. Сжимая увесистые кулаки, он ступил навстречу дагестанцам.

– Ребята, я сейчас позвоню Грищенко. Знаете такого? – невозмутимо проговорил Аслан.

– Какого еще Грищенко? – старший лейтенант Картузов сделал вид, что никогда не слыхал такую фамилию, и расстегнул кобуру.

– Полкана вашего…

В это время двери подъезда открылись, и на лестничную площадку вошел Мансур.