Межесвет

— Рефиайты.

— Что?

— Ре-фи-ай-ты, — повторила Лиандри по слогам. — Они так называют себя.

Это открытие поразило его. Значит, ведьма говорила с ними на равных?

— Они не монстры?

— Монстры. Но в ином смысле.

Дверь за его спиной отворилась, и Лиандри замолчала. Она слегка склонила голову в знак приветствия и протянула руки, принимая поднос с какими-то фруктами и стаканом воды. Ланн обернулся, и у него захватило дух: вошедшая была писаной красавицей, под стать тому мужчине, которого он увидел здесь первым. Незнакомка была одета в свободное платье с длинным рукавом, а в ее локонах, белых, как вишневый цвет, сверкали серебристые ленты. Бездонная синева глаз, гордый разлет бровей, безупречный рисунок губ. Он не мог взирать на нее без восхищения.

— Кто это? — спросил Ланн, когда девушка ушла, так и не взглянув на него.

— Сирша. Супруга того парня, которому ты свалился на голову.

Ланн ответил ей сердитым взглядом.

— Я ни на кого не сваливался.

Лиандри рассмеялась.

— Мне нравится, когда ты злишься.

Он оставил это без внимания.

— Продолжай, — попросил Ланн. — Насчет этих… рефиайтов.

— Сначала поешь.

Кости по-прежнему ломило, но в голове прояснялось, боль уходила на задний план. Ведьма вложила ему в ладонь шершавый желтый фрукт. Ланн понял, что ужасно голоден, и яростно впился в него зубами. Когда рот наполнился сладким соком, он подумал о том, что местная еда может оказаться для него отравой. Несмотря на тревожную мысль, ульцескор продолжал вгрызаться во фрукт, удивляясь своей же беспечности.

— Никто не найдет меня здесь, — задумчиво молвила Лиандри. — Никто не найдет нас.

— У меня нет намерения…

— … оставаться тут навсегда, — закончила она за него. — Понятно.

Ланн вытер ладонью рот.

— Я не знаю, что ты там себе надумала, но я с этим заведомо не согласен.

— А чего бы хотел ты? Вернуться в Гильдию? Найти Летицию ди Рейз?

— Это не твое дело.

— Ты сказал Дей, что не собираешься быть королем.

— Лири. — Когда она подняла на него глаза, исполненные невыразимой грусти, Ланн отчетливо повторил: — Это тебя не касается. Так или иначе, наши пути разойдутся.

Ее лицо прорезала улыбка, некрасивая, точно шрам.

— На самом деле, мне хотелось поблагодарить тебя. За то, что ты не отступил, что не передумал. Ты человек, Ланн, но ты сильнее всех, кого я знала. Я думаю, что я…

— Нет, — резко перебил он. — Молчи.

Это было равносильно пощечине, но Лиандри никак не отреагировала на грубость. Только ее глаза потемнели, словно в них разверзлась бездна, зрачок расширился, полностью затопив радужку. Ланн знал, что играет со смертью; он начал эту игру, как только пересек Грань. Он поклялся сопровождать Снежную Ведьму, но ничего сверх того, и хотел сразу поставить точку в их отношениях.

— Выполни и свою часть клятвы, — потребовал он.

— Имя твоей сестрички?

— Моей сестры и твоей королевы.

Лиандри покачала головой, как будто осуждая его.

— Вот как ты решил поступить? Посадить на трон ведьму? — Она предупреждающе вскинула руку. — Не утруждай себя. Не имеет смысла повторять, что я сую нос не в свои дела. И я не буду тебя мучить. Узнаешь ты или нет… — Ведьма сделала паузу, приглаживая волосы, и на этот раз ее улыбка была более искренней. — Это уже неважно.

— Почему? — забеспокоился Ланн.

— Потому что, мой дорогой… — Лиандри склонилась над ним, и его обдало морозным дыханием зимы, — отсюда нет выхода. Врата захлопнулись, и ты оказался не на той стороне.

Ланн уставился на нее, не веря. Нет выхода? Это звучало как смертный приговор.

— Лири, — хрипло изрек он, и голос его походил на карканье, — я не могу здесь быть. Я умру здесь.

Попытка достучаться до ведьмы не принесла результатов. Ее взгляд отражал мрачное торжество. Она либо не до конца понимала смысл произнесенных слов, либо смирилась с тем, что новоиспеченный избранник покинет ее спустя несколько дней. Или, может быть, часов? За окном вздымались стеклянные тюрьмы, такие же, как Ланнова. Он судорожно размышлял: в голове носились мысли, окрашенные яростью. Лиандри заманила его сюда, она сговорилась с этими монстрами, при виде которых серафимы удавились бы от зависти, она все знала с самого начала, а сейчас потчевала его ложью. Врата не могли открываться в одну сторону, потому что рефиайты, как назвала их ведьма, выходили наружу, за Грань. Они охотились на людей: это ни для кого не было тайной.

— А пока мы будем жить как муж и жена.

— Что? — вспылил он. — Нет!

Ланн вскочил с постели и едва не упал — в голове загудело, тело пронзила острая боль. Он схватился за спинку кровати, сделал над собой нечеловеческое усилие и выпрямился на дрожащих ногах. Воздух был свеж и благоухал цветами, но в нем содержался яд: как в еде и воде, принесенной гостеприимной хозяйкой, как во взгляде женщины, обрекшей его на подобные муки во имя любви. Любовь. Лиандри было неведомо значение этого слова: это не то, что можно заполучить, пройдясь по костям.

Ланн опустил взгляд и увидел, во что одет: просторную серую тунику, подвязанную плетеным поясом. Это разозлило его еще больше.

— Где моя одежда? — крикнул он. — Мой меч?

— Тише, дорогой, — молвила Лиандри таким тоном, будто успокаивала расшалившееся дитя. — Ти-и-и-ше. Не стоит поднимать переполох. Они приняли тебя по моей просьбе. Прояви благодарность и понимание.

Ланн проковылял вдоль стены-окна, используя ее как опору. Дыхание с шумом вырывалось из легких, он мысленно повторял, словно инканту: я должен выбраться отсюда. Улицы города оказались затоплены водой, сквозь нее просвечивали темные корни растений, коих здесь было в избытке, на глубине резвились мелкие рыбешки с ярко-синей чешуей. Странно, что зелень не сносит течением, подумал Ланн, а затем вспомнил: местная вода обладает иными характеристиками, чем в том, правильном мире. Корабли в облаках, дома, стоящие на реках, — и десятки прохожих, беспечно прогуливающихся по городу, как будто это являлось их основным — и единственным — занятием. Среди них были и дети, но кое-что совпадало в облике всех рефиайтов: цвет их волос. Ульцескор пожирал пешеходов глазами, выискивая темные макушки, но его старания оказались напрасны.

— Я должен выбраться отсюда.

Он и не заметил, что сказал это вслух.

— Ты не можешь, — мягко произнесла Лиандри. Сладкими и тягучими были ее слова. — Посмотри, как здесь красиво. Неужели тебе правда хочется уйти? Смирись, Ланн. Скоро тебе станет лучше. — В ее голос закрались зовущие нотки: — Иди ко мне.

Ланн так резко мотнул головой, что едва не свернул себе шею. Лиандри хотела подойти сама, но взгляд ульцескора обжег ее и пригвоздил к месту. Из его широко распахнутых глаз черным шипящим потоком изливалась ненависть. Он поднял кулак: ногти до боли впились в ладони, костяшки побелели от напряжения.

— Ах ты… лживая сука!

Она отшатнулась, словно от удара. Лиандри казалось, что сейчас ее осыплют бранью, вслед за которой в ход пойдут кулаки. Именно так и делал отец, когда она возвращалась от очередного кавалера. Потом он понял, что не стоит тратить сил, и махнул рукой на пропащую дочь. Тогда она не могла противостоять отцу, а сейчас — Ланну.

Она могла убить его. Только и всего.

Но ульцескор не набросился на нее. Вместо этого он размахнулся и обрушил свой гнев на стену. Его рука врезалась в стекло, прорубая дыру, со звоном посыпались осколки. Не обращая внимания на боль, в какой-то немой, неистовой ярости Ланн задействовал вторую руку. Реальность пошла цветными пятнами, а он все продолжал бить. В мозгу стучало, не отпуская: я должен выбраться. Нужно проделать отверстие, достаточно большое, чтобы я мог выйти. Я должен выбраться. Я должен…

Звук как отрезало, вместе с ним ушла боль. Черной воронкой свернулся мир.

Когда Ланн очнулся, за окном стояла темень, прорезаемая частыми зелеными вспышками, а на руках белели бинты. Он ничего не добился, лишь обзавелся еще одной разновидностью боли. Ресницы слиплись, веки поднимались тяжело. Очередной яркий сполох — и на треснутом стекле, как в разбитом зеркале, проявилось его лицо. Ульцескор вздрогнул. Кто-то перевязал ему руки, но забыл — или не захотел — стереть с лица кровь. Он подполз к отражению, присмотрелся. На голове не было зияющей раны, только порез над левой бровью. Наверное, задело осколком.