Межесвет

— Нравишься, — сказала Летиция тихо, почти невнятно, но он разобрал.

Его лицо исказилось болью. Он хотел другого ответа. Или все-таки не хотел?

Как по волшебству края ее платья-накидки обвились вокруг ведьмака, завязываясь узлом на талии. Теперь они могли упасть только вместе. Девушка вскинула кулак с зажатым в нем алым светочем, что-то прошептала, не инканту, которой знать не могла, а всего лишь правильные слова. Запахло паленой кожей, перчатка задымилась, но Летиция не разжала пальцев. Они плавно опускались вниз по спирали, к речным порогам, к послушницам на берегу и жрице, в отчаянии заламывающей руки. Ступив на землю, Летиция освободила Касса от своих оков, по крайней мере материальных, протолкалась сквозь толпу девушек в белом и резко спросила:

— Что это значит?

Мирцея молчала, не смотрела на нее. Летиция оглянулась в поисках поддержки: лица послушниц казались бездушными, словно маски. Ты или я. Их тринадцать? Нет, их всего трое, остальные просто-напросто марионетки, двигающиеся декорации, для отвода глаз.

— Кто испугается — тому здесь не место, — жрица продолжала играть спектакль одного актера, будто не замечая, что обман раскрыт, а покровы уже сорваны. — Мы можем поговорить внутри.

Они вошли через главный вход, как полагается, и Мирцея устало опустилась на подушки. Положила рядом рогатый головной убор. Кривое зеркало на алтаре отражало извивающихся чудовищ, в маленьком котелке бурлила вода едкого, цианового цвета. По земле стелился белесый пар. Летиция поежилась, чувствуя себя в ловушке.

— Эта сила не дается просто так. Иногда нужно больше смертей, чем одна. Больше Вспышек. Это плата за Ману. Можно заплатить десять — и не мочь развести огонь. Можно заплатить одну — и стать подобной дракону. Чем сильнее связь — тем значимее вклад.

— Значит, я — его жертва?

— Да.

— Касс знал с самого начала?

Мирцея отрицательно качнула головой.

— Тяжело полюбить мертвеца.

— Мои мечты — песок, — пробормотал Касс. Он сидел у стены, откинув голову назад. Мокрые волосы липли к скале, как пиявки. — Все это — долгая ночь, которой нет конца.

— Ей придет конец, — заявила Летиция.

— Он уже пришел.

Девушка вздрогнула. В помещении стало непривычно зябко. На стене дрожала размытая тень. Она поняла, что имела в виду жрица, когда услышала знакомый шепот. Беги. За белым платьем, за тусклой звездой. Беги за тем, от чего не убежать.

— Ты сказала, что вы откроете для меня дверь. О какой двери ты говорила?

— Двери в вечность, — ответила Мирцея.

— Значит, то, что я искала…

— Ты искала смерть.

— За что ты меня ненавидишь?

— Ты могла спасти его, но ты его погубила.

Зазвенел порог из кварцевых бусин. Четверо вошли по очереди, шаг в шаг, и встали полукругом: все в масках и переливчатых плащах. У одного в руках был знакомый мешок. За ширмой стоял кто-то еще, в ярком атласе. На этот раз им не пришлось себя утруждать: жрица сама их впустила. В одном тесном помещении собралось поразительное количество разновидностей: люди, ведьмы, тени… Летиция глянула на Мирцею — и чудовища.

Касс ничего не замечал, в мыслях он витал далеко, а тень бога увеличилась в размерах у него за спиной, вскинула руку с револьвером. Он уже пришел: Охотник. Летицию взяли под локоть, но она рванулась из цепких экзалторских рук и закричала что есть мочи. Ведьмак очнулся и посмотрел на нее, ощутил непривычный холод, оглянулся — и обмер.

— Беги, — ее голос охрип от крика. — Беги.

Куда бежать? Он увидел в зеркале смешное личико Тота. Карлик раз за разом повторял его имя и протягивал к нему руки, будто действительно мог утащить его в зазеркальную обитель. Но разве можно войти во что-то плоское, во много раз меньше тебя самого?

Можно. Из зеркала выпорхнул клочок холста, покружился в воздухе и опустился на землю перед Кассом. Он поднял его дрожащей рукой. Тот — или сама Эри — вырвал для него кусок из картины, и на рисунке петляла дорога. Летиции накинули на голову мешок, стянули тесемки. Ведьмак хотел смять рисунок и броситься ей на выручку, но рука его не слушалась. Кто-то в его голове знал, что девушке сейчас не поможешь. Касс отдал ей перчатку, а его нож был не таким, как у Летиции: он являлся исключительно спектральным и не имел материального воплощения. Только одного человека мог спасти Касс — себя самого. И он мысленно шагнул в картину, ступил на нарисованную дорогу, без желания, помимо воли, а Охотник не смог последовать за ним.

— Ты нарушила условия контракта, — донеслось до Летиции сквозь тонкую ткань мешка. Ей связали запястья. В душе царило странное умиротворение: он убежал, Касс ушел. — Для выяснения обстоятельств тебя доставят в Гильдию.

Девушку вывели на свежий воздух. Того, что происходило в комнате с алтарем, она уже не слышала. Мирцея смотрела на Тень, вяло покачиваясь, словно в трансе.

— Так ты хотела перехитрить меня, жрица?

— Я взрастила его, как своего ребенка.

— Ты сделала неправильный выбор. И неверный ход.

— Она — Лете.

— Лете умерла, — сказал Охотник. — И ты умрешь.

Глава 20

(Ланн)

Он медленно приходил в себя. Окружающий мир возвращался по кусочкам: запах, яркость, прохлада, ломота во всем теле. Ланн попытался встать, не открывая глаз, но мышцы взвыли, а голова раскололась ужасающей болью. Он рухнул обратно на постель.

Тихие, шелестящие слова. Пение где-то снаружи — за окном? На него упала тень, холодная ладонь накрыла горящий, как в лихорадке, лоб. Память не торопилась, подкидывая какие-то обрывки: башни Гильдии, капли серебра в траве, разинутая волчья пасть. Ряд дверей, протянувшийся в бесконечность. Не солнце, но что-то столь же ослепительное — улыбка. Осколки зеркал, и все они отражали одно — ее лицо. Он разлепил веки, увидел бледный овал, обрамленный иссиня-черным, и едва не задохнулся от счастья. Она пришла к нему, сквозь тьму расстояний, сквозь Грань, переступила через себя и свою гордость. Ради него одного.

— Тиша.

Алые губы наклонились к его уху, что-то шептали, успокаивая, а рука продолжала покоиться на его лбу. Рука, холодная как лед, как свирепый свистящий ветер, лежала и колола его крошечными иголками мороза. Чувства окончательно вернулись, и ему стало так горько, как не было никогда. Летиция? Нет, не она.

— Что… — Ланн вздрогнул от звука собственного голоса: осипший и слабый, как будто он был болен, смертельно болен. Над ним маячило лицо Лиандри. — Что случилось?

— Ты потерял сознание, — отозвалась она. — Все это было… слишком. Нужно время, чтобы приспособиться. Ты поправишься. Обязательно. Я знаю.

— Ты совсем не умеешь врать.

Снежная Ведьма вскочила. Ее губы тряслись.

— Ты знал, что это опасно. Мы оба знали.

Ланн привстал, чтобы обвести взглядом комнату, и от увиденного ему стало дурно. Мир завертелся перед глазами, в горле встал комок. Он стиснул зубы и попытался успокоиться. Ничего не получалось. Все состояло из стекла: стены, пол, двери, стол, стулья, кровать. Он видел прохожих на улицах, в аллеях между домов, а они видели его. Он чувствовал себя раздетым догола, выставленным на общее обозрение и потеху, ему хотелось с головой накрыться одеялом, но и оно оказалось прозрачным.

Лиандри с тревогой наблюдала за ним.

— Я потерял сознание, — произнес Ланн. — А ты нет.

— Мне все равно, какой здесь воздух. Я могу жить везде.

Он усмехнулся.

— Верно. Как некоторые насекомые, выдерживающие как высокие, так и низкие температуры. Ты не сгоришь на солнце и не замерзнешь среди ледников. — Ланн был готов к взрывам гнева, к брани, к рукоприкладству, но с каждым его словом Снежная Ведьма становилась все печальнее: как мать, выслушивающая покаяния сына, которого прежде считала святым. Ульцескор не оправдал ее ожиданий, его тело было подвержено слабостям и болезням, он не был подобен богу, как она сама. — Ты можешь не спать, не есть, быть где угодно. Ты не боишься других ведьм, потому что ты сильнее, не боишься этих чудовищ…