Мхитар Спарапет

Так умер живым один из отважных военачальников Сюника.

Старческой, покачивающейся походкой он направился ко дворцу Армянского Собрания, по ступенькам которого он некогда поднимался как гордый победитель, довольный своей судьбой и ратной славой. Стоявшие на лестнице турецкие аскяры оттолкнули его назад. Откуда-то вышел слуга мелика Муси и бросил к его ногам хурджин — единственное достояние, оставшееся у Тэр-Аветиса.

Тэр-Аветис поднял хурджин, достал из него старую священническую ризу тридцатилетней давности, затем сорвал с себя одежду военачальника, которую он с достоинством и гордостью носил в течение многих лет, и облачился в одежду монаха. Он повернулся лицом в сторону кафедральной церкви Алидзора, простер руки и со слезами в глазах крикнул:

— Перед тобой предатель, господь мой, бог мой. Сверши свой суд над ним!..

Глазами, полными мучительного раскаяния, Тэр-Аветис посмотрел на полуразрушенный Алидзор, увидел удалявшихся турок, которые гнали связанных цепями и веревками пленных. Среди них он заметил Зарманд и тикин Сатеник. Сердце больно кольнуло. Он закрыл глаза. Крупные капли слез упали на дрожащую бороду.

Оставшиеся в Алидзоре турки криками радости провожали Кёпурлу Абдулла пашу. Никто не обращал внимания на жалкого, полуживого старца, одно имя которого еще недавно вызывало в них страх. Когда арьергарды уходившей армии покинули город, Тэр-Аветис с посохом в руке подошел к воротам. Турецкие стражники не воспрепятствовали ему выйти из города, хотя и узнали его.

К вечеру, когда садилось солнце и сумерки окутали горный край, Тэр-Аветис достиг высот горы Хуступ. Он остановился, поднял голову и, тяжело вздохнув, оглядел нагорье. Ему знакомы и бесконечно дороги были эти места, где он прославился победами над врагом. Несмотря на сумерки, он отчетливо различал села и замки, где перед ним расстилали ковры и преподносили дары. Виднелись дороги, по которым он мчался на своем коне, гордый, как орел в своем царстве. А ныне… Все ушло, все похоронено… Ныне над ним висит тысячеустое проклятье своего народа, родных, друзей.

— Прости меня, господи!.. — прошептал Тэр-Аветис и, словно напуганный чем-то, повернулся и побежал к ущелью… Дойдя до старинной часовни, возле которой он когда-то пировал с Мхитаром, возвращаясь из Мараги после блестящей победы, опустился на колени. Тогда он своей рукой повесил на стене часовни образ богоматери и с чашей вина в руке восславил ее. Первое, что он заметил, войдя в тускло освещенную двумя свечами часовню были грозные глаза богоматери. Перед образом, опустившись на колени, молился гусан Етум. Тэр-Аветиса проняла дрожь. Ему почудилось, что этот старец — сам Христос, явившийся сюда на последний суд над ним. Он попятился к двери, но голос гусана остановил его.

— Не бойся, отступник! Приложись к этому святому образу, который некогда ты повесил здесь, — сказал он, затем встал, подошел к нему и добавил: — Предатель, наша страна никогда не простит тебя, нет!.. Проклятье и презрение отныне твой удел. — Он плюнул в лицо сжавшегося от стыда и раскаяния священника и вышел из часовни.

Тэр-Аветис подполз на четвереньках к иконе и, простирая руки, крикнул:

— Матерь небесная, прости. Я разгневал тебя великими грехами. Молю тебя, о милосердная дева… Прости заблудшего. Обманутый нечестивым дьяволом, я пошел по неверной дороге, исполнил его злой совет. Святая богородица, я пришел к тебе и молю очистить мою душу от пролитой по моей злобе крови. Помилуй, святая дева, помилуй!.. Голосом Манасе молю тебя: помилуй!

Все начинается вновь

Крепость Пхндзакар и днем и ночью кипела как котел. Сюда стекались все новые толпы людей, спасшихся от алидзорской резни. Шли воины и горожане. Шли крестьяне из дальних и ближних сел горного края.

Мхитар разослал меликов и военачальников во все гавары: надо было создавать новое войско.

Набирая добровольцев, князь Баяндур дошел до Утика и Казаха, а мелик Еган проник в плененный врагом, но не покоренный Арцах. Цатур и Горги Младший добрались до Бжни и Котайка.

Прошло не так много времени, и все они стали возвращаться в Пхндзакар с группами добровольцев.

Приходилось почти все начинать вновь. До наступления зимы надо успеть пополнить армию, вооружить и обучить добровольцев…

После ухода Абдулла паши Коч Али и Крх Чешмиш паши вместе с сотником Миграном и меликом Муси то и дело совершали набеги на ближние села. Но добыча у них была малая. Свой скот и запасы продовольствия армяне надежно упрятали в недоступных горных расщелинах. Врага они повсеместно встречали с оружием в руках. Грабители было достигли Дзагедзора, но верный Мхитару хранитель крепости Бандур-Закария, возглавив население Гориса, оказал такое сопротивление, что паши вынуждены были отступить. Правда, отступая, они напали на крепость Воротан и село Шинуайр, но и отсюда ушли ни с чем.

Мигран и мелик Муси уговаривали турок покинуть Алидзор, всей армией напасть на Пхндзакар и уничтожить вновь сколоченные силы Мхитара. Но паши из горького опыта знали, как опасны столкновения с армянами в горных ущельях, и потому решили спокойно перезимовать в Алидзоре, в ожидании, пока Абдулла паша разделается с Персией и вернется со своей армией в Сюник.

— Нам спешить некуда, — говорили они предателям-армянам, — запасов провианта и фуража в Алидзоре больше чем достаточно, а Мхитар обломает себе зубы, коли рискнет выступить против этой неприступной крепости. Переждем до весны…

Скоро снег сполз с вершин в горные долины и плотно укрыл все дороги и тропки. Тоскливо завыли вьюги. Суровая зима сковала страну Армянскую.

Горный край словно бы заснул вечным сном. Но это только так казалось. И в Алидзоре и в Пхндзакаре бодрствовали и днем и ночью.

Турки вели тайную войну против армян. Они засылали в Пхндзакар наемников, надеялись завербовать в войсках Мхитара единомышленников и с их помощью подорвать единство армян. Но зря надеялись: как правило, наемники эти присоединялись к воинам Мхитара и в Алидзор не возвращались.

Как-то князь Баяндур сказал Мхитару:

— Наши люди видели в Севанском монастыре Тэр-Аветиса. Говорят, он в рясе священника. Часами коленопреклоненный стоит перед хачкарами. Плачет и молится…

— За чьи души-то молится? — с недоброй улыбкой спросил Мхитар.

— Верно, пытается искупить свои грехи.

— И как? Удается?

— Кто его знает… — пожал плечами князь Баяндур. — В руках у него, говорят, всегда какая-то цепь — лупит себя без устали. На теле живого места нет — весь в кровоподтеках. Я хотел послать людей, чтобы его прикончили…

— И чем скорей, тем лучше! — бросил мелик Бархудар.

— Не делай этого, — не без грусти в голосе сказал Мхитар. — Тэр-Аветис и без того уже мертв. Мертв для нас и для наших врагов. Он ведь по-своему тоже надеялся спасти Армянскую землю, да только заблудился, не по тому пути пошел. Мне его жаль…

Все примолкли. Может, вспомнили времена, когда Тэр-Аветис, припав к уху коня, без страха бросался на врага, воодушевляя всех своим примером и могучим голосом. Что столкнуло его с пути? Что заставило открыть ворота Алидзора и сдать город врагу, против которого он бился неистово? Неужто такой умудренный опытом воин не понял, что спасение страны лишь в одном — в сопротивлении до последней капли крови?..