Мифология советского космоса

В центре внимания в третьей главе – расхождение между публичным имиджем советских космонавтов и их профессиональной идентичностью. Советская пропаганда часто использовала советскую космическую программу как символ более масштабного и амбициозного политического и инженерного проекта – строительства коммунизма. Оба проекта предполагали конструирование новой личности, и космонавт часто рассматривался как модель «нового советского человека». Советские космонавты публично олицетворяли коммунистический идеал, активную человеческую деятельность по социально-политическому и экономическому преобразованию общества. В то же время космические инженеры и психологи считали людей-операторов составной частью сложной технической системы и отводили космонавтам весьма ограниченную роль в управлении космическим аппаратом. В этой главе изучается, как личность космонавта стала предметом инженерной психологии, и проводится сравнение символических ролей космонавта и астронавта в контексте холодной войны.

В четвертой главе комбинируются документы и свидетельства очевидцев о первопроходческом полете Гагарина в космос. Официальным нарративом гагаринского полета стала история успеха, а все детали, наводившие тень на эту картину, были вычищены из официальной хроники. Цензоры тщательно проверяли каждую публикацию, не допуская раскрытия информации о технических поломках или межличностных проблемах. Согласно официальной версии, полет Гагарина проходил без сбоев – за исключением небольшой загвоздки с неправильно закрытым люком на стартовой площадке, но ее быстро устранили. Была опубликована вычищенная версия стенограммы переговоров Гагарина с Землей; отредактированную версию послали и руководству Коммунистической партии. Еще до того, как советское политическое руководство в пропагандистских целях начало вводить в заблуждение весь мир, руководители космической программы стали скрывать от политиков свои технические и управленческие ошибки. В этой главе, основанной на мемуарах, дневниках и документах, представлены различные конфликтующие точки зрения многих участников и наблюдателей и создается разноплановая картина становления мифа.

Пятая глава посвящена, казалось бы, техническим дискуссиям вокруг необходимой степени автоматизации управления космическими аппаратами. Эти споры были важны для определения того, какие навыки – летчиков или инженеров – потребуются космонавтам. В этих дискуссиях тесно переплелись техника, профессиональная идентичность и социальный статус. Советские космонавты были «спроектированы» как часть большой технической системы; их рост и вес строго регламентировались, а действия были полностью запрограммированы. В отсутствие долгосрочной космической политики полеты обычно планировались исходя из краткосрочных целей, зачастую без должного внимания к рекомендациям специалистов по инженерной психологии. Образно говоря, советская космическая политика была встроена в тела и мысли космонавтов, по мере того как сами космонавты физически и ментально встраивались в космические аппараты. Проблема автоматизации бортовых систем поднимала и более масштабные вопросы о смысле и целях полета человека в космос. Споры вокруг автоматизации отражали конкурирующие мнения о том, что является главной задачей космического полета – пилотирование или научные исследования.

В шестой главе обсуждается противоречие между публичным имиджем космонавтов и их профессиональной идентичностью. Миф о космонавтах задумывался как новый, прогрессивный и высокотехнологичный, однако сконструирован он был из традиционных элементов советской пропаганды. Сам медиум – старая, неповоротливая машина пропаганды – незаметно подрывал футуристическое сообщение. Да и носитель сообщения, космонавт, относился к нему неоднозначно. Те вопросы, что более всего интересовали космонавтов, – технические аспекты космического полета, чрезвычайные ситуации на орбите и планы будущих полетов – должны были оставаться за кадром в их публичных выступлениях. Космонавтов заставляли подчиняться текущей повестке машины космической пропаганды – так же, как они должны были подчиняться автоматизированной системе управления своих космических аппаратов. Ни та, ни другая машина не оставляла им пространства для инициативы. Космонавты пытались расширить рамки ручного управления на орбите – и точно так же пытались они обрести контроль над собственной социальной ролью. Они не были идеальными автоматами на борту – и не стали безупречными моделями для общества.

Последняя, седьмая, глава посвящена взаимодействию мифа и идентичности в постсоветской культуре. В нынешней России, которая потеряла свой прежний коммунистический идеал и все еще ищет объединяющую «национальную идею», первопроходческий полет Гагарина обретает особый смысл. Эта вершина достижений советской космической программы часто выдвигается как исторический символ, которым россияне могли бы по праву гордиться, несмотря на травму потери статуса супердержавы. Космическая история теперь становится частью того, что литературный критик Наталья Иванова назвала «ностальящим»: не осуждение и не идеализация прошлого, а его актуализация в виде набора символов, служащих ориентирами для сегодняшних дискуссий 37 . В постсоветской России культурное наследие десятилетий коммунистического правления причудливо смешивается с не так давно возникшей капиталистической культурой, когда рекламные кампании искусно сочетают старые символы советского с «новыми русскими» капиталистическими ценностями.

37

Иванова Н. Ностальящее. Ретро на (пост)советском телеэкране // Знамя. 1997. № 9. С. 204–211.

История советской космической мифологии предполагает более сложную картину, чем простое подавление неофициальной коммуникативной памяти культурной памятью, поддерживаемой государством. В то время как официальная история советской космической программы представляла мифологизированную версию событий, космические инженеры и космонавты, культивировавшие «контрвоспоминания», создавали собственные мифы. Парадоксальным образом одни и те же люди – совершившие полет космонавты и космические инженеры – зачастую распространяли мифы обоих типов, только в разных пространствах памяти: первые – публично, вторые – частным образом. В культурном водовороте после распада Советского Союза, когда прежние идолы были свергнуты, а прежние отщепенцы канонизированы, оказались размыты четкие аналитические разграничения между публичным и приватным дискурсами, между коммуникативной и культурной памятью и даже между памятью и историей. Единственный оставшийся выбор – уже не между историей и памятью, а между разными версиями мифа.

Глава 1. «Почему мы говорим неправду?»: конструирование мифов советской космической истории

Три фотографии и три типа исследований

В мае 1961 года, вскоре после полета Юрия Гагарина в космос, первая группа советских космонавтов отдыхала в Сочи. Шестнадцать из них расслабленно позировали для группового снимка, который позднее станет знаковой фотографией советской космической эпохи 38 . Однако в той версии, которая была опубликована гораздо позднее в советской прессе, в кадре осталось одиннадцать космонавтов – только те, кто приобрели известность после своих полетов. Пятеро других не полетели и были стерты из визуальной записи космической программы. Среди них был, например, проходивший подготовку к полету в космос Григорий Нелюбов, второй дублер Гагарина и третий кандидат на полет в космос. После стычки с патрулем он был исключен из отряда космонавтов, впал в депрессию и в итоге совершил самоубийство 39 . Его имя всплыло лишь с началом перестройки и политики гласности, когда медиа были наводнены ошеломляющими откровениями о советской космической программе. Ветераны космоса – космонавты, инженеры и военные – начали заваливать публику своими интервью и мемуарами. В этот период в исследованиях советского космоса преобладали журналисты и историки-любители. Как правило, они были заинтересованы в заполнении пробелов в официальной истории. В центре их внимания были неудачные полеты, чрезвычайные ситуации на борту, катастрофы на стартовых площадках, погибшие космонавты и секретные программы. Такие исследования были аналогичны восстановлению космонавта, исчезнувшего с группового снимка: они добавляли недостающие кусочки мозаичной картинки, но не меняли рисунок самой мозаики 40 .

38

Oberg J. Soviet Space Propaganda: Doctored Cosmonaut Photos // Wired. 2011. April 4. http://www.wired.com/wiredscience/2011/04/soviet-space-propaganda/?pid=1181.

39

Голованов Я.

Королев: факты и мифы. М.: Наука, 1994. C. 632.

40

Этого подхода часто придерживались любители космической истории, именовавшие себя «космическими сыщиками», см.: Phelan D. (ed.) Cold War Space Sleuths: The Untold Secrets of the Soviet Space Program. New York: Springer/Praxis, 2013.

Другое известное фото запечатлело момент, когда главный конструктор Сергей Королев напутствует Гагарина на стартовой площадке 12 апреля 1961 года. Это фото тоже подретушировано. На этот раз исчез не провинившийся космонавт, а Главнокомандующий ракетных войск стратегического назначения маршал Кирилл Москаленко 41 . Военных обычно убирали с публикуемых фото, чтобы изобразить советскую космическую программу как чисто гражданскую и мирную. Такие манипуляции не просто изымали кусочек из мозаичной картинки, они меняли конфигурацию власти в изображаемой группе. Анализом роли военных и изучением отношений между разными группами участников программы – космическими инженерами, космонавтами, военными и политиками – занялись уже профессиональные историки второй волны исследований, пришедшей после первого потока откровений. В 1990-х годах эти историки начали ставить под вопрос некоторые из базовых допущений по поводу советской космической программы: что было движущей силой советской космической программы? как разделение власти между разными группами влияло на политические и технические решения в этой области, на руководство космическими полетами? что повлияло на формирование профессиональной культуры и идентичности участников космической программы? 42

41

Oberg J. Soviet Space Propaganda.

42

См.: Aldrin A. J. Innovation, the Scientists and the State: Programmatic Innovation and the Creation of the Soviet Space Program. PhD diss. University of California, Los Angeles, 1996; Barry W. The Missile Design Bureaux and Soviet Piloted Space Policy, 1953–1974. PhD diss. Oxford University, 1995; Siddiqi A. A. Challenge to Apollo: The Soviet Union and the Space Race, 1945–1974. Washington, DC: NASA, 2000.

Наконец, в 2000-х возникла третья группа исследований, посвященная более общим вопросам изучения советского космического проекта в широком социальном и культурном контексте: кто создал в коллективном воображении привлекательную мифологию советских космических триумфов, как она была сконструирована и зачем? Почему эта мифология так сильно срезонировала с настроениями общественности? Как соотносились государственная пропаганда и массовый энтузиазм по поводу космоса? Можно ли, изучая широкий интерес к освоению космоса, сделать какие-либо заключения о надеждах и тревогах советских людей в постсталинскую эпоху? 43

43

См.: Andrews J. T., Siddiqi A. A. (eds) Into the Cosmos: Space Exploration and Soviet Culture. Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2011; Jenks A. L. The Cosmonaut Who Couldn’t Stop Smiling: The Life and Legend of Yuri Gagarin. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2012; Lewis C. S. The Red Stuff: A History of the Public and Material Culture of Early Human Spaceflight in the USSR. PhD diss. George Washington University, 2008; Maurer E., Richers J., Ruthers M., Scheide C. (eds) Soviet Space Culture: Cosmic Enthusiasm in Socialist Societies. London: Palgrave Macmillan, 2011; Siddiqi A. A. The Red Rockets’ Glare: Space Flight and the Soviet Imagination, 1857–1957. New York: Cambridge University Press, 2010; Smith M. G. Rockets and Revolution: A Cultural History of Early Spaceflight. Lincoln: University of Nebraska Press, 2015.

Новые исследования не столько открывают новые тайны, сколько показывают, как работал режим секретности и как новые мифы появлялись в дискурсивных лакунах, образовавшихся в результате умолчания. Историк Лина Кохонен рассматривала фотографические свидетельства советской космической программы не для того, чтобы найти исчезнувших с них космонавтов, а чтобы реконструировать базисные предпосылки визуальных образов и отследить заложенные в них идеологические послания – другими словами, составить грамматику советской визуальной пропаганды. В частности, она изучала известную фотографию Гагарина, где он идет по красному ковру во время своего триумфального возвращения в Москву после полета в космос. Многие свидетели вспоминали забавную деталь: шнурок на правом ботинке Гагарина развязался, и ему пришлось идти очень осторожно, чтобы не наступить на шнурок и не споткнуться 44 . Кохонен утверждает, что фото отретушировали, чтобы убрать следы унизительного шнурка 45 . Кажется, что эта ретушь – сущая мелочь по сравнению с масштабными государственными кампаниями по дезинформации относительно советских достижений, намерений и возможностей в космосе. Однако в этой мелочи как в миниатюре воплощены современные практики создания для истории идеализированного и «чистого» образа советской космической программы. Именно практикам культурного конструирования и распространения космической мифологии и посвящена эта глава.

44

Голованов Я. Королев: факты и мифы. С. 657.

45

Kohonen I. The Heroic and the Ordinary: Photographic Representations of Soviet Cosmonauts in the Early 1960s // Soviet Space Culture: Cosmic Enthusiasm in Socialist Societies / E. Maurer, J. Richers, M. Ruthers, C. Scheide (eds). London: Palgrave Macmillan, 2011. P. 104.

Мифы и контрмифы

17 января 1969 года посадочный модуль корабля «Союз-4» мягко приземлился в казахской степи. Когда командир экипажа Владимир Шаталов начал выбираться из аппарата, кто-то вдруг закричал: «Куда?! Обратно! Обратно!» Оказалось, что оператор не успел навести свою камеру. Шаталов послушно втиснулся обратно в кабину, а затем снова появился, на этот раз надлежащим образом улыбаясь и махая рукой 46 . Исторический момент был запечатлен на пленке и сохранен для потомков. Выбираясь из своего космического аппарата, Шаталов покидал область истории и входил в миф.

46

Голованов Я. Заметки вашего современника. Т. 1. 1953–1970. М.: Доброе слово, 2001. С. 345 (дневниковая запись за январь-февраль 1969 года).