Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

— Так зачем ты дружину с собой ведешь? — спро­сил рыжебородый и стрельнул взглядом по вооружен­ным людям, остановившимся в нескольких саженях за спиной князя.

— А чтоб занять стол владимирский, — нагло улы­баясь, ответил Михаил, с любопытством наблюдая за смятением, которое охватило переговорщиков.

— Ты, никак, запамятовал: Святослав Всеволодо­вич престол владимирский наследовал по лествиничному праву! [61] Занял его после смерти брата своего, тво­его, Михаил, отца! — кинул боярин, смущенный на­глостью молодого князя и вдруг почувствовавший опасность. Он развернул своего коня и, на ходу обер­нувшись, крикнул: — Не о чем нам с тобой, князь, го­ворить! Убирайся в свой удел!

61

Лествиничное право — от слова «лестница» — сохра­нявшийся до XIV в. обычай наследования, по которому ве­ликий стол занимал сначала старший брат, потом по очере­ди младшие; за ними — дети старшего брата и только за ни­ми — дети младших братьев. Если отец не успевал побывать на великокняжеском столе, дети лишались этого права и владели лишь уделами.

Прибывшие с боярином переговорщики, последо­вали его примеру, важно потянулись за ним.

Михаил Ярославич, ничего другого от переговоров и не ожидавший, с трудом стерпел недопустимый тон боярина и, сжимая кулаки, наблюдал за людьми, кото­рые неспешно, в полном сознании своей исключитель­ности, двигались к распахнутым настежь воротам, как вдруг ему в голову пришла шальная мысль. Князь по­глядел на Никиту, тот, кажется, подумал о том же…

Громкий свист прорезал морозный воздух.

— Впе–р-р–ред! — заорал что было сил князь и, вскинув над головой меч, понесся к воротам.

Его люди словно только и ждали этого приказа.

Не успели владимирские вятшие преодолеть и по­ловину пути, как их уже обогнали всадники, во весь опор мчавшиеся к воротам. Охранявшие вход в город владимирцы, поняв свою ошибку, попытались прегра­дить путь летевшим им навстречу московитам, как про себя они именовали людей князя Михаила, но было уже слишком поздно.

Всего несколько десятков стрел успели послать вла­димирцы в сторону быстро надвигающейся в сумерках темной массы, и всего несколько мгновений длилась потасовка, завязавшаяся у так и не запертых ворот. И вот уже мимо них, мимо упавших в снег стражни­ков, словно бурная река, что прорвала запруду, хлыну­ли в город сотни московского князя, быстро растекаясь по улочкам и проулкам, сметая все на своем пути, к главной цели — к детинцу. Там невдалеке, чуть по­одаль от Успенского собора, епископского двора и Дмитровского собора, стоял великокняжеский дво­рец.

Дорогу к детинцу дружинники князя не забыли, а уж сам Михаил Ярославич и вовсе мог добраться до него с закрытыми глазами. Размахивая мечом, кото­рый, как оказалось, сегодня служил ему лишь для ус­трашения, князь диким ветром пролетел через Сред­ний город, едва ли не первым примчался к воротам де­тинца, не поняв даже, что по какой-то причине стоят они распахнутыми, подлетел к крыльцу, спрыгнул с коня и побежал, перескакивая через ступеньки, на­верх — к горнице, к великокняжеским покоям.

Однако покои оказались пусты: Святослав Всеволо­дович из города сбежал! Наступившая ночь не позволи­ла тут же начать его поиски. Куда скрылся великий князь, никто из оставшейся в палатах дворни сказать не мог. Все клялись и божились, что он еще утром, ни­кому ничего не говоря, спешно собрался и покинул го­род через Серебряные ворота.

«Опередили, видно, вестники меня! — с досадой ку­сал губы князь Михаил. — Не успел тепленького взять да в глаза ему глянуть, выведать, за сколько он отца моего продал».

Наблюдая за тем, как, сжимая сломанную в бес­сильной злобе плеть, мечется по палатам Михаил Яро­славич, воевода думал о своем: «Хорошо, что Свято­слав сбежал. Иначе наверняка не видать нам Владими­ра, как своих ушей. Обороняли бы его не так лениво, как вышло теперь. В дружине Святославовой рубак от­чаянных немало. Многие бы с обеих сторон полегли. И неизвестно, кто бы верх тогда одержал. Здесь уж ни­какая лихость нам бы не помогла».

Услышав раздавшиеся из большой горницы, в ко­торой принято было принимать гостей, злобные вы­крики своего князя, адресованные дяде, Егор Тимофе­евич перекрестился и еще раз подумал о том, что побег Святослава — большая удача. «В такой-то злобе и до пролития крови недалеко, — поглядел он с укоризной в сторону горницы, где князь продолжал что-то кри­чать подвернувшемуся под руку Никите. — А ведь Святослав — какой-никакой, а дядя ему. А ну как нет на нем вины? Мало ли что в Орде болтают, и еще неиз­вестно, кто все это Александру поведал, а Михаил уж готов стрыя на меч поднять. Негоже это. Негоже».

Дружинники, посланные князем на поиски Федора Яруновича, явились ни с чем: дом его был пуст и, как сообщили допрошенные соседи, боярин вместе с семей­ством, еще до Рождества уехал из города. Известие это подлило масла в огонь.

Пока Михаил Ярославич бушевал в бессильной ярости в великокняжеских палатах, воины, пришед­шие в город вместе с ним, делали свое дело — грабили под шумок зазевавшихся владимирцев, которые не удосужились покрепче запереть свои ворота. Правда, и крепкие запоры не всем помогли. В ту ночь из не­скольких десятков богатых дворов едва ли не подчис­тую было вынесено все, что привлекло внимание жад­ных до поживы воинов.

В основном усердствовали в грабеже новички, кото­рые, отправляясь в поход, втайне рассчитывали на бо­гатую добычу. Не отставали и рязанцы, которые по­мнили все обиды, нанесенные владимирскими князья­ми еще их отцам и дедам. Именно по этой причине они, несмотря на все предупреждения князя Михаила, вое­воды и сотников, не могли отказать себе в удовольст­вии не поглумиться над разжиревшими столичными жителями, не лишить их хотя бы части богатств, кото­рые, как были уверены бедные московиты и рязанцы, просто не могли быть нажиты праведным трудом.

Демид, видя такое дело, поспешил с докладом к князю, и тот приказал во что бы то ни стало прекра­тить грабежи и насилие. Дружинники, преодолевая сопротивление своих недавних соратников, к утру смогли навести в городе порядок.

Натерпевшиеся за ночь страху жители смогли не­много перевести дух и со смешанными чувствами со­брались на площади перед детинцем, выслушали сооб­щение, которое с возвышения громовым голосом про­кричал глашатай.

Узнав, что отныне великим князем владимирским стал Михаил Ярославич, племянник покинувшего го­род Святослава, горожане немного удивились, не веря, что такое возможно. Ведь еще день назад Святослав грозился всех своих врагов вымести из княжества.

Некоторые из бояр, служивших еще Ярославу Все­володовичу, и даже купцы, которым везде хорошо, где идет бойкая торговля, стали спешно собирать свое доб­ро, во избежание неминуемых за таким заявлением не­приятностей намериваясь как можно быстрее поки­нуть город. Кое-кто из горожан, тех, что жили своим ремеслом, и даже отдельные черные людишки, кому и терять-то нечего, подумывали, почесывая синяки и ссадины, полученные от разгулявшихся княжеских гридей, о том, не променять ли шумную и опасную сто­личную жизнь на житье–бытье где-нибудь в спокойном уделе, у какого-нибудь тихого доброго князька.

«Что ж, посмотрим, каким будет этот великий князь, — думали люди, стоявшие на площади в тупом оцепенении. — Ярослав был неплох. Брат его за год ус­пел всем надоесть. А вот сын? Видно, решимости ему не занимать, раз такое учудил. Говорят, и воев у него кот наплакал, а пойти на Владимир не побоялся. Храбр Михаил Ярославич. Но чтоб с великим княжест­вом управляться, одной храбрости мало. Посмотрим, посмотрим, сможем ли с ним поладить».

Много еще о чем думали люди, слушая глашатая, но, наверное, главная мысль, которая посетила всех без исключения, была: «Пусть кто угодно в детинце си­дит, лишь бы меня не трогали».