Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Кузьке это тоже стало известно из их разговоров, и он мучительно думал, как себя повести, чтоб князь смилостивился и не лишал его жизни. Но мысли пута­лись, и он никак не мог вспомнить те придуманные за­ранее уловки, которыми он намеривался воспользо­ваться в крайнем случае. Случай был именно такой, только вот все увертки, все нужные слова после вче­рашнего допроса словно кто-то стер из памяти, вымел, как выметают ненужный мусор.

Ночь Кузька провел в тяжелом забытьи, а под утро проснулся от холода, без труда проникшего под лежа­лую солому, в которую он зарылся. Кутаясь в вонючую шкуру, он пытался собрать воедино те обрывки муд­рых, по его мнению, мыслей, которые обязаны были обеспечить ему спасение. Но мысли разбегались, как тараканы, поймать их никак не удавалось, а приду­мать что-нибудь новое он тоже был не в состоянии.

В белом мареве стали видны силуэты всадников. Кузька знал, что это едет князь со своими людьми, и вдруг ощутил смертный ужас, охвативший все его жалкое тело.

Темное пятно быстро приближалось, увеличиваясь с каждым мгновением и становясь четче. Еще миг, и откроются скрытые маревом лица. Но в этот миг Кузьке почудилось, что к нему приближаются вовсе не княжеские гриди, а бестелесные существа, несущие ему гибель.

Решение пришло сразу: надо пройти сквозь эту мглу, как нож проходит сквозь масло, и самому скрыться от своих врагов в этом молочном тумане, рас­твориться в нем. Он сжался, словно пружина, и кинул­ся навстречу всадникам, которые в тот самый миг об­рели четкие очертания.

Заметив, что темный клубок бросился навстречу князю, ехавший слева от него дружинник мгновенно опустил копье, выставив его чуть вперед. Он сразу ощутил толчок и тут же увидел, как то ли большая собака, то ли человек, напяливший на себя сваляв­шуюся шкуру, повалился под ноги остановившегося коня. Дружинник в недоумении посмотрел сначала на лежавшую на снегу темную фигуру, потом пере­вел глаза на князя. Тот неотрывно смотрел на чело­века, свернувшегося под конскими ногами. Подбе­жали стражники и застыли на месте. За ними подоспели Никита с Самохой, ожидавшие князя у самой избы.

Первым пришел в себя воевода.

— Глянь, жив ли? — спросил он у рыжеволосого конопатого стражника.

Тот наклонился над Кузькой, попытался повернуть его тело. На подмогу пришел другой стражник. Вместе они перевернули тело на спину.

Прижав руки к животу, Кузька смотрел на мир удивленным глазом, хватая воздух распахнутым в без­молвном крике ртом. Огромная лошадиная морда све­силась над ним, загородив серое небо, в котором повис бледный солнечный диск.

— Отходит, — услышал Кузька незнакомый дале­кий голос и закрыл глаз, из которого по грязной щеке покатилась мутная слеза.

Князь все еще никак не мог прийти в себя от слу­чившегося. Он молча переводил взгляд со скрюченного Кузькиного тела на окровавленное копье в руках дру­жинника. Стражники стояли молча, виновато понурив головы. Молчал и Антип, чья расторопность стала при­чиной Кузькиной смерти.

— Смерть незавидная, — проговорил воевода, по­нимая, что каким-то образом нужно исправлять непо­правимое. — Без суда, без покаяния диавол грешника к себе прибрал, — сказал он задумчиво.

— Без суда, — повторил князь.

— Жаль, легко отделался, — вздохнул конопатый.

— Экий ты «жалостливый», — с издевкой прогово­рил воевода.

— Я-то? Так ведь он скольких умучил? А сам раз… и того, — пояснил разговорчивый стражник.

— Кабы ты рот не разевал, может, он еще бы небо покоптил и за грехи свои пред людьми ответ держал бы, — заметил строго воевода. — Глядишь, и помучил­ся бы, прежде чем перед Вышним судом предстать…

— А что я? Один, что ли, виновен? Кто ж знал, что он под копыта кинется! — начал оправдываться коно­патый. — Стоял себе и стоял. Под нос бурчал чтой-то. И тут как прихватится. То плелся еле живой, ногой за ногу цеплял, а тут скакнул, что твой заяц!

— Это верно, прям зверем скакнул. Может, не зря Косым прозвали? — откликнулся молчавший до этого Антип.

— Видать, ему на роду такая участь написана, — сказал воевода и поглядел на князя, ожидая его слова.

— Прав, видно, ты, Егор Тимофеевич. На все воля Божья. Хотел я принародно изверга суду придать, но не случилось. Значит, так уж суждено было. — Ус­лышав эти слова, стражники, ожидавшие сурового на­казания, облегченно вздохнули, но князь тем време­нем продолжал и обратился к ним, посмотрев исподло­бья: — Вас за недогляд прикажу наказать, чтоб впредь ворон не считали и дело свое исправно делали. — Он перевел взгляд на Антипа, с замиранием сердца ожи­давшего своей участи, и тем же тоном сказал: — Ты свое дело изрядно знаешь, тебя мне винить не в чем. Ты князя своего защищал от опасности. Надеюсь, что и впредь столь же проворен будешь. — Дружинник не­заметно облегченно вздохнул. — Ныне копье Антипа мечом карающим обернулось да грешника великого пронзило, — закончил Михаил Ярославич и улыбнул­ся краем рта.

Михаил Ярославич уже было направил коня к сво­им палатам, но потом вернулся к избе, чуть поодаль от которой так и лежало бездыханное тело грозного пред­водителя ватаги.

— Нынче с теми, кто в порубе сидит, вам, — обра­тился он к стоящим в сторонке Никите, Демиду и Самохе, — разобраться велю. Кого не допросили, допро­сите. И завтра поутру прошу ко мне с отчетом пожаловать. Это крайний вам срок. Пора и за другие дела браться. Ты, Егор Тимофеевич, можешь с ними не си­деть — у тебя и без того хлопот полон рот, — но уж прежде меня выслушай наших молодцов, — князь бросил веселый взгляд на троицу, внимавшую его сло­вам, — да совет мудрый дай. Вместе с ними и тебя ждать буду.

Знал бы князь, с какой неохотой он вспомнит через день на рассвете об этой назначенной им самим встрече и будет сожалеть, что не отсрочил ее на более поздний срок, не дал для расследования еще седмицу–другую, а поторопил своих бояр и верных слуг.

16. Сны сбываются

Холод из сеней ворвался через распахнутую отцом дверь и быстро проскользнул в закуток, где на лавке досматривала свой последний девичий сон Мария.

Проводив мужа до ворот, Ульяна вернулась в дом, скинула с плеч теплый платок и аккуратно положила на лавку. Вздохнула, вспомнив слова Юшко о том, что если не прояснится, то нынче вряд ли стоит ждать большого прибытка от торговли. Она тоже давно знала, что по таким непогожим дням, даже по праздникам, народ на торг не ходит — предпочитает по домам отсиживать­ся. Ульяна опять вздохнула и пошла будить дочь, кото­рая нынче проспала и дойку, и уход отца.

«Вроде и просидела весь вчерашний вечер дома, а угомонилась не враз, все о чем-то шепталась с бабкой да хихикала, — подумала Ульяна, — вот ведь подруж­ку–старушку себе нашла. Не зря говорят: что старый, что малый — разум одинаков». Отодвинув занавеску, мать в сумраке увидела улыбающееся счастливое лицо дочери, которая спала безмятежным сном.

Ульяна смотрела на дочь, надо ее поднимать — что зря бока отлеживать, — но почему-то не спешила это делать, не решаясь потревожить девичий сон. Что–то останавливало. Вспомнила упреки своей матери и свою, казалось бы, совсем недалекую молодость. Пролетела она, словно зимний денек. Ульяне стало жаль и себя, и свою дочку. Долго ли ей вот так в доме родительском нежиться? Станет мужней женой — не до сна будет, а краса от забот и хлопот быстро поблек­нет. Она закрыла занавеску и пошла к двери, но не ус­пела сделать и двух шагов, как услышала шорох и, обернувшись, увидела дочь.