Михаил Строгов

— Что ж из этого? — отвечал Михаил. — Только бы переправиться, а там уж мы сумеем найти дорогу в Иркутск.

— Итак, за работу! — сказал Николай, начиная опорожнивать бурдюки и переносить их в кибитку.

— Ты не боишься, Надя? — спросил Михаил.

— Нисколько, брат, — отвечала молодая девушка.

— А ты, дружище?

— Я?! — воскликнул Николай. — Напротив, я радуюсь, что наконец-то осуществляется моя мечта: плыть в бричке!

Берег в этом месте был довольно отлогий и потому удобный для спуска телеги. Лошадь вошла в воду, и вскоре аппарат и его двигатель уже плыли по поверхности реки. Что же касается до Серко, то он смело бросился вплавь.

Путешественники ехали, стоя в телеге и предварительно разувшись, но, благодаря бурдюкам, эта предосторожность оказалась совсем лишней, так как вода не доходила им даже до щиколоток. Михаил Строгов держал в руках вожжи и сообразно с указаниями Николая правил лошадью, стараясь всячески щадить ее силы, чтобы животное в борьбе с течением не надорвалось. Пока бричка плыла по течению, все шло хорошо, и через несколько минут набережная Красноярска уже осталась позади них. Но вот их понесло все более и более на север. Если бы течение было правильно, то переправа через Енисей, даже и на таком примитивном аппарате, совершилась бы без особых трудностей. Но к несчастью, на реке было много водоворотов, и вскоре, несмотря на все усилия Михаила Строгова направить кибитку помимо них, ее понесло как раз на них. Тогда наступила серьезная опасность. Кибитку стало крутить на одном месте с неимоверной быстротой. Она все более и более накренялась на сторону, и вода грозила залить ее. Лошадь, выбившись из сил, совсем задыхалась. Серко из чувства самосохранения уцепился за край брички.

Михаил Строгов понял, что происходило кругом. Он чувствовал, что их кружит, вертит и тянет все глубже и глубже в бурлящий омут, откуда выйти нет возможности. Но он молчал. О, как желал бы он видеть воочию эту грозящую им опасность! Тогда он лучше сумел бы избежать ее! Увы! Он был слеп! Надя тоже молчала. Ухватившись обеими руками за край кибитки, она думала только о том, как бы сохранить равновесие и не упасть в воду. Что же касается Николая, то трудно было сразу определить его настроение. Понимал ли он всю важность их теперешнего положения или нет? Была ли это простая флегматичность с его стороны, или он хотел показать свое презрение к опасности? Была ли это храбрость или только равнодушие?

Итак, кибитка вертелась в водовороте, а лошадь выбивалась из сил, как вдруг Михаил Строгов, сняв с себя верхнее платье, бросился в воду, схватил лошадь под уздцы и изо всей силы дернул ее в сторону. Лошадь вынырнула из заколдованного круга, и кибитка, подхваченная быстрым течением, понеслась еще быстрее.

— Ура! — закричал Николай.

Прошло два часа, как они отъехали от маленькой пристани в Красноярске. Кибитка переплыла уже через главный рукав реки и приближалась теперь к берегу небольшого островка, лежавшего в шести верстах от места их отправления. Лошадь вытащила кибитку на землю, и храброму животному был дан целый час отдыха. Затем, переехав через остров, они снова въехали в воду. На этот раз переправа совершилась гораздо легче. В этом втором рукаве водоворотов совсем не было, но зато течение было так быстро, что их отнесло еще на пять верст в сторону. В общем, они уклонились от прямого пути на целых одиннадцать верст! Эти громадные сибирские реки, через которые еще не построено никаких мостов, составляют серьезное препятствие для путей сообщения. Все они более или менее были роковыми для Михаила Строгова! На Иртыше паром, на котором переправлялся он с Надей, был атакован татарами. На Оби под ними убили лошадь и он спасся только каким-то чудом от преследовавших его кавалеристов. В сущности, переправа через Енисей могла считаться всех менее несчастной.

ГЛАВА VIII. ЗАЯЦ, ПЕРЕБЕГАЮЩИЙ ДОРОГУ

Наконец-то Михаил Строгов мог успокоиться! Дорога в Иркутск была свободна. Он опередил татар, задержанных в Томске, и когда те явятся в Красноярск, то найдут пустой, брошенный город. Через Енисей переправы никакой. Покуда они построят мост или паром, пройдет несколько дней, а они, верно, и не ожидают, что в Красноярске готовится для них новая задержка!

Первый раз со времени своей несчастной встречи с Иваном Огаревым в Омске царский курьер мог вздохнуть свободно. У него явилась надежда, что теперь до самого Иркутска уже ничто не помешает осуществлению его тайной цели.

Выехав на прямую дорогу, длинной лентой пропадавшей в степи, кибитка пустилась снова в путь. Дорога была недурна, собственно, эта часть пути между Красноярском и Иркутском считается даже самым лучшим местом на всем расстоянии. Она была не так тряска, не так колеиста, тени было достаточно, иногда на целые сотни верст по бокам ее тянулись сосновые и кедровые леса. Необъятная степь, где круговая линия земли сливается на горизонте с небом, уже кончилась. Но и эта богатая страна была пустынна. Деревни, села, города — все, казалось, вымерло.

Наступал сентябрь; дни становились короче. Хотя эта часть Сибири и лежит ниже пятьдесят пятой параллели, той самой, на которой стоят Эдинбург и Копенгаген, но осень там отличается своей непродолжительностью. Случается даже, что вслед за летом непосредственно наступает зима. Эти ранние зимы поражают своей суровостью: бывают такие сильные морозы, что ртуть в термометре падает до точки замерзания (около 42° ниже нуля). Мороз в 20° ниже нуля считается сносной температурой.

Итак, погода благоприятствовала нашим путешественникам, не дождливая и не бурная, жара умеренная, ночи холодные. Надя и Михаил Строгов чувствовали себя довольно хорошо. С тех пор как они покинули Томск, силы их восстановились и утомление совсем прошло. Что же касается до Николая Пигасова, то он никогда еще, кажется, не чувствовал себя так хорошо, как в эти дни. Это путешествие было для него настоящей прогулкой, приятным развлечением, и он от души наслаждался свободой, выпавшей на долю его «чиновника без места».

— Положительно, — говорил он, — это гораздо лучше, чем двенадцать часов в сутки сидеть согнувшись на своем стуле и возиться с аппаратом!

Между тем Михаилу Строгову удалось сделать так, что их добродушный возница стал подгонять свою лошадь, и они ехали теперь быстрее. Он рассказал Николаю, что они с Надей догоняют своего отца, сосланного в Иркутск, и страшно спешат туда приехать. Николай боялся надорвать свою лошадь, справедливо рассуждая, что другой лошади им не найти, и потому берег ее. Но с частыми роздыхами, например, через каждые пятнадцать верст, она могла совершенно свободно пробежать верст шестьдесят в сутки. Лошадь была сильная и здоровая и по самой породе своей способная переносить продолжительную усталость. В сочном корме недостатку для нее не было — по обеим сторонам дороги росла густая и высокая трава.

Николай вполне понял нетерпение своих спутников. Положение молодых людей, собиравшихся разделить изгнание своего отца, чрезвычайно тронуло его, и он с улыбкой говорил Наде:

— Милосердный Боже! Вот обрадуется-то ваш батюшка, когда увидит вас! Вот будет целовать да обнимать! Если я поеду с вами до Иркутска (а теперь мне кажется это очень возможным), вы мне позволите присутствовать при вашей встрече? Ведь да, не правда ли? — И тут же, ударяя себя по лбу, он прибавлял: — Но воображаю себе, как страшно будет он огорчен, когда увидит, что его старший сын слепой! Ах, как все на этом свете перемешано между собой! Где радость, там и горе!

Результатом всех этих разговоров было то, что они ехали теперь скорее и, по расчету Михаила Строгова, делали от десяти до двенадцати верст в час.

Михаил Строгов имел полное право надеяться, что через восемь, самое большое десять дней, он увидит великого князя. Когда они выезжали из Бирюзинска, перед ними, шагах в тридцати от кибитки, пробежал заяц через дорогу.

— Ах! — воскликнул Николай.

— Что с тобой, милый друг? — с участием спросил его Строгов.

— Ты не видел? — спросил Николай, и лицо его потемнело. — Ах да, ведь я опять забыл, что ты не можешь видеть. Ну, счастье твое, батюшка, что ты не видел!

— Но и я тоже ничего не видела, — сказала Надя.

— Тем лучше!.. Тем лучше!.. Но я… я видел!..

— Что же это было? — спросил Михаил.

— Заяц перебежал нам дорогу, — с ужасом отвечал Николай.

В России существует народное поверье, что если заяц перебежит путешественнику дорогу, то это значит, что в близком будущем его ожидает какое-нибудь несчастье. Николай, суеверный, как и большинство русских малообразованных людей, остановил лошадь. Михаил Строгов понял его смущение, хотя и не разделял с ним его страхов, и стал его успокаивать.