Михайловский замок

Маша была предупреждена Митиной запиской о том, что ему необходимо ее повидать. Сильно волнуясь, она незаметно отстала от подруг, обещавших скрыть от надзирательницы ее недолгое отсутствие, и села на скамью под одну из древних елизаветинских лип, только что скинувшую зимний снег и особо отчетливо на бледно-голубом небе выделявшую сложный рисунок черных ветвей.

Воронихин рассказал ей, что Митя счастлив,.узнав про ее действительные отношения с князем Игреевым. Но Машу это не обрадовало, как можно было бы ожидать. Ее гордость была задета, и сейчас, ожидая

Митю, она, несмотря на -счастье опять увидеть его, говорить с ним, горыф думала о том, сколько примеси самолюбия в мужской любви.

– Ты меня простила... пришла?
– сказал незаметно подошедший Митя, опускаясь рядом с ней на скамью и беря ее за руку.
– Отчего же я должен был узнать от других, а не от тебя самой, что ты не состоишь в фаворитках Игреева?
– с нежным упреком вымолвил Митя, вглядываясь жадно в похудевшее, но ставшее еще прекраснее лицо Маши.

Маша, слегка покраснев, сказала:

– Судьба моя и сейчас на волоске; как и раньше, я завишу от прихоти князя. На мое счастье, он стал увлекаться Тугариной, а у нее расчет - за него выйти замуж. Но все может опять измениться. Словом, счастья со мной я тебе не могу обещать, - сказала она со своей особой грациозной улыбкой, но фавориткой княжеской я не стану, в этом теперь можешь быть уверен, жизнь для меня уже потеряла заманчивость.

– А искусство? Оно ведь ревниво, ему надо всем жертвовать, - горячо спросил Митя, пытливо смотря в ее умные, усталые глаза.

– Если нельзя будет мне проявить это искусство, не замаравшись в грязи, - я и без сцены могу обойтись.

– Безмерно люблю тебя, Маша. Прости меня, прости, - и Митя, охваченный горьким раскаянием, целовал Машину руку, - разреши мне, как раньше, считать тебя моей нареченной невестой. И когда я вернусь, мы женимся, Маша.

Маша быстро повернулась, спросила в волненье:

– Ты уедешь? Куда и зачем?

Митя рассказал ей о знакомстве с майором Дрони-ным, о совете Воронихина, о все растущей своей уверенности, что ради грядущей их судьбы ему необходимо сейчас уехать в армию.

– Я боюсь за себя, если останусь здесь, - сказал, побледнев, Митя, - я дольше не мрту вынести этого ужасного ожидания, я убью Игреева или себя. Если бы мое присутствие могло помочь тебе, Маша...

– Нет, - поспешно прервала Маша, - мне будет легче, когда ты уедешь, Митя! Пока я не свободна, нам видеться только мука.

Еще раз Митя встретился со своей невестой у Во-ронихина, куда пришел и Дронин, очень полюбивший Митю. Он поведал Маше, что считает ее жениха своим младшим братом и в случае какой с ним беды немедленно ее известит.

Митя и Дронин догнали Суворова в Митаве, где он на некоторое время остановился. В этом городе поселен был сейчас Павлом бежавший из Франции брат казненного короля, претендент на французский престол - Людовик Восемнадцатый. Представляться Суворову явились все придворные чины и в ожидании его появления занялись пересудами на его счет. Опасались, не явится ли старость помехою для снискания ему новых лавров, а России победы. Некто, недалекого ума, позволил себе через переводчика Допрашивать Прошку, какие именно медикаменты употребляет его барин, чтобы от дряхлости не дремать на-коне?

– Пусть у него самого спрашивают, - велел переводчику ответить Прохор, - он им покажет кузькину мать!
– И, найдя маловразумительным свой ответ, добавил еще несколько русских слов.

Последние, как и "кузькину мать", переводчик перевести не сумел. Прохор не настаивал и отправился к фельдмаршалу с докладом:

– Ответь, батюшка, им по-свойски.

– Сейчас, Прошенька, я отвечу, - согласился Суворов, и не успел тот ахнуть, как фельдмаршал, широко распахнув обе двери приемной и представ перед парадными мундирами в одном нижнем белье, громогласно возгласил:

– Суворов сейчас начнет свой прием!

Дамы в обморок: он в одном нижнем! Мужчины возмущены: выжил из ума, он погубит армию... Прохор сел на пол и гоготал:

– Ерой наш фельдмаршал, чистый- ерой. Такого не было и не будет. Он врага в штык возьмет, он портками дуракам рот заткнет.

Митя был глубоко растроган, когда в Вильно, где стоял любимый суворовский Фанагорийский полк, к Суворову от имени всех солдат обратился гренадер

Кабанов и просил его взять с собою весь полк в Италию.

Суворов, который особенно любил своих фанаго-рийцев, тоже расчувствовался, но принужден был отказать, потому что только, один государь мог дать просимое назпачение.

Митя чувствовал себя как бы вновь рожденным в,чьем-то здоровом, молодом, налитом бодростью теле. Порой сердце ныло при воспоминании о Маше - не затаила ль обиду? Не груб ли он для ее гордого нрава со своей ревностью? Не нужно ли было еще раз повидаться? "Нет, - прерывал он себя, каждая встреча - новое страдание. Суждено быть вместе - мы будем. А нет отрубить лучше сразу..."

И Митя, кроме необходимых зарисовок, указываемых ему Дрониным, сначала - чтобы забыться от непосильной тяжести, но вскоре увлекшись самим делом, упражнялся так усердно заодно с молодыми солдатами, что Суворов, узнавший от Дронина его историю, как-то сказал ему:

– А ты, братец, как будто не столь Аполлону, как нашему Марсу привержен? Что же, в атаку возьмем.

– В обозе не спрячусь, - ответил весело Митя.

Дронин все сильнее привязывался к Мите, найдя в нем себе нежданное обогащающее дополнение. При всей бурности темперамента Дронин души был простой и бесхитростной, а жажда Мити найти разрешение вопросов, которые ему и в голову не приходили, и занимала его и вызывала в нем уважение к молодому другу.

Митя жадно выспрашивал Дронина о предстоящей кампании, об отношении австрийцев к Суворову и скоро составил себе ясное понятие о новом, военном мире, куда попал нежданно-негаданно, как во сне.

Митя проникался все большей любовью к изумительному человеку и полководцу, которого теперь мог наблюдать своими глазами. Он знал от Дронина, как догадливо определил претендент на французский престол чудачества Суворова: "Это расчет ума тонкого и дальновидного", - и сам, присмотревшись, решил, что определение это правильно; оно было ключом к непостижимому для австрийцев поведению Суворова в Вене" ~