Милая Шарлотта
Шрифт:
Сейчас, не посмев самой распечатать письмо, Клер отдала его Ирен и пристроилась у нее за плечом, не желая пропустить ни запятой. Ирен жадно читала, иногда усмехаясь и цокая языком, а Клер, часто не выдерживая, отворачивалась - теребила распятие на груди и боролась с желанием сказать Ирен, как низко та поступает. Но всякий раз не решалась.
Внезапно Ирен уронила листок на колени, запрокинула голову и расхохоталась так звонко, что с растущего рядом куста жасмина взлетели птицы.
– Клер, - давясь от хохота, молвила Ирен, - подумать только, она пишет всего лишь третье письмо к де Руану, а уже признается ему в
Клер же было не до смеха. Поборов растерянность, она все же нашла в себе силы сказать:
– Ирен, вы не думаете, что ваши шутки зашли слишком далеко? Мари влюблена, и теперь, если мы прекратим переписку, это разобьет ей сердце.
– Ох, Клер, не говорите ерунды, - отмахнулась подруга, небрежно убирая письмо в шелковый кошелек, закрепленный на поясе.
– Кстати, сегодня воскресение, и после обеда маменька обычно велит закладывать карету - мы как раз успеем к вечерней службе. Кроме того, я хочу исповедаться: не знаю, как вы, а я на этой недели совершила ужасный грех… Так вы с нами?
– О, да, да!
– горячо поддержала ее Клер и в порыве даже схватила руку Ирен, - вы совершенно правы - нам нужно во всем покаяться отцу Иоанну, вымолить прощение Господа и сегодня же вернуть перстень мсье де Руану!
Ирен посмотрела на нее с непониманием и выдернула руку:
– Покаяться? Уж не хотите ли вы рассказать отцу Иоанну о нашей шутке над Мари?!
– Да…
– Заклинаю вас, не делайте этого!
– Но почему же?… - растерялась Клер.
– Ведь на нас великий грех, только молитва…
– Ах, бросьте, Клер, какой это грех?! Вы знаете священное писание лучше меня: разве в нем говорится, что ложь во имя помощи ближнему - это грех?
– Позвольте, какая же это помощь? Ведь если Мари узнает правду…
– Откуда она узнает? Кто ей скажет - вы?!
Она взглянула Клер в лицо с таким вызовом, будто уже обвиняла ее.
– Я - ни за что, но…
– Значит, Мари никогда ничего не узнает, - удовлетворенно закончила Ирен.
– Кстати, напрасно вы жалеете бедненькую Мари: третьего дня маменька ездила к графу де Граммон поговорить о некоторых делах, а графиня де Граммон неплотно прикрыла дверь и не заметила, что матушка стоит прямо за этой дверью. В общем, маменька стала свидетелем беседы между графиней и ее подругой мадам де Руж. Так вот, графиня сказала, что к Мари посватался граф де Фошри…
– Никогда не слышала этого имени, - молвила Клер.
– Не удивительно, граф владеет землями в соседней провинции. Так вот, маменька уже навела справки о господине де Фошри: ему шестьдесят лет, и у него крайне затруднительное финансовое положение, которое он надеется поправить с помощью женитьбы. Так что малютка Мари скоро станет женой седовласого отвратительного старца, которого точно никогда не сможет полюбить. А перечитывая наши письма, она будет воображать, что красавец де Руан некогда был пылко влюблен в нее - и ей будет легче смириться с браком. Вы по-прежнему думаете, что то, что мы делаем - дурно?
Ирен смотрела на Клер ясным и чистым взглядом, в котором были укор и искреннее непонимание. Клер не смогла ответить ничего достойного и даже сама подумала на мгновение, что они свершают благое дело.
А главное… главное, Клер так хотелось задержать еще хоть ненадолго в этом чудесном и гостеприимном доме! Потому она в очередной раз смолчала, теша себя надеждою, что еще один день, еще одно письмо - и она найдет способ прекратить это.
– Ну, хорошо… - поддалась Клер, - я
ничего не скажу отцу Иоанну. Но если вы собираетесь молчать об этом, то, позвольте спросить, в чем вы собрались покаяться?Ирен резко отвернулась и, кажется, даже чуточку покраснела:
– Не просите меня, Клер, я никогда этого не расскажу даже вам.
Клер понимающе наклонила голову, хотя долго еще перебирала в уме варианты прегрешений легкомысленной Ирен. Грехи подруги ей виделись одни другого ужаснее…
А случилось следующее: намедни, когда приезжал дядюшка Антуан, братец покойного папеньки, с которым матушка водила давнюю дружбу еще со времен своего девичества, на кухне приготовили богатый стол, и ужин длился до глубокой ночи. Когда же маменька и дядюшка удалились в покои - обсудить какие-то очень важные дела, а Клер сморил сон, Ирен не сдержалась, и… съела четыре пирожных и два гусиных крылышка. Ужасный грех! Маменька говорит, что даже прелюбодеяние не такой великий грех, как обжорство…
Глава 10. ПОМОЛВКА
Брижит поставила на резной столик подле Шарлотты вазу с яблоками и незаметно, будто всю жизнь этим и занималась, передала ей письмо, сложенное треугольником, которое тут же было спрятано в складках юбки. После этого Шарлотта невозмутимо закрыла роман, который читала только что, и поднялась с софы:
– Позвольте, я оставлю вас, господа, папенька.
Сегодня у них снова гостил барон де Виньи, а всякий раз во время его визита батюшка требовал присутствия Шарлотты в гостиной - она то играла на клавесине, то исполняла арии под аккомпанемент мсье Госкара. В редкие часы ее оставляли в покое и позволяли просто почитать.
– Чарли, вы ведь спуститесь к обеду?
– Батюшка был недоволен, когда дочь покидала его даже на минуту.
– Непременно, папенька, - Шарлотта выдавила улыбку и присела в книксене.
Едва вбежав к себе, Шарлотта устроилась за столом и начала читать. Письмо, разумеется, было от мсье де Руана - полное нежности и красивых слов. Он писал о том, как ждет будущего воскресенья и мечтает снова увидеть Шарлотту в церкви. Выражал надежду, что они смогут остаться наедине хотя бы на минуту, потому что ему непременно нужно сказать Шарлотте нечто важное…
В этом месте сердце Шарлотты сладко забилось - она так ждала, когда же мсье де Руан ей откроется, и вот, кажется, этот день настанет совсем скоро. Шарлотта долго бы еще перечитывала послание, но в комнату постучала Брижит:
– Извольте спуститься к обеду, папенька ждут вас и гневаются, - заявила с порога служанка и, подумав, присела в книксене.
Надо сказать, что замок д’Эффель, как и его обитатели, в последние дни довольно сильно изменился. Слуги стали как будто приветливее - неопрятных и нечесаных крестьян здесь было уже не встретить: всех девиц срочно обучили кланяться господам, а мужчин, которых именовали теперь лакеями, вырядили в ливреи и запретили сквернословить.
Горничные днем и ночью что-то чистили и мыли, и это дало результаты - замок расцветал на глазах. Оказалось, что гобелены в комнате Шарлотты вовсе не мрачно-серые, а бирюзово-зеленые, изображающие сады с дивными животными, которые хотелось рассматривать и рассматривать. И сама комната стала вдруг светлой и вроде даже более широкой. А, быть может, так казалось из-за того, что принесли больше свечей и отмыли окна.
Разумеется, папенька по-прежнему был беден, но, дабы соответствовать знатному гостю, который навещал их каждый день, заложил часть земель и повысил налоги для крестьян.