Миллион поцелуев в твоей жизни

Ни одна живая душа.

Сначала я начинаю с нежности, не желая причинять ей боль. Она все еще новичок в этом деле, и я уверен, что она обижена.

Она уже кончала дважды.

В конце концов, я теряю контроль. Я жестко трахаю ее. И она ни разу не пожаловалась. Она стонет и шепчет мое имя, прижимая меня к себе. Я высвобождаюсь из ее хватки и возвышаюсь над ней, обхватывая руками ее бедра, пока трахаю ее до бесчувствия. Пока она не начинает извиваться подо мной, ее дрожащий стон указывает на то, что она кончает.

Я тоже кончаю. Так сильно.

Я влюбляюсь в нее.

Тоже чертовски сильно.

47. Рен

В понедельник утром я первым делом просыпаюсь от того, что ровно в девять в дверь моей спальни стучится мама, заходя внутрь с большой белоснежной коробкой, зажатой в руках.

“Просыпайся, соня”, - щебечет она. "Тебе пришла доставка”.

Я убираю волосы с глаз, щурясь, когда она ставит коробку на мой стол и подходит к моему окну, раздвигая шторы. На улице серый день, но все еще достаточно ярко, чтобы заставить меня застонать и упасть обратно на груду подушек.

“У меня каникулы”, - говорю я ей. “Дай мне поспать”.

“Я не мог больше ждать”. Она подходит к моему столу, берет коробку и протягивает ее мне. “Это пришло для тебя около часа назад”.

Я сажусь, коробка у меня на коленях. Я знаю, от кого она, но понятия не имею, что внутри. От предвкушения у меня кружится голова, и я смотрю на крышку, гадая, что бы он мог прислать мне сейчас.

“О Боже, открой это, дорогая!” Мать практически визжит.

Смеясь, надеясь, что там нет ничего грязного, я снимаю крышку и отодвигаю слои белой папиросной бумаги, открывая внутри коробочку чуть поменьше, завернутую в глянцевую черную бумагу. Я вытаскиваю её, отрывая бумагу, как маленький ребенок на Рождество, и вижу, что это мгновенная камера Полароид. Специальный выпуск с участием Кита Харинга.

“Я даже не знала, что такое существует”. Я осматриваю коробку, уставившись на фотографию камеры. Она яркая, ярко-красная, это один из фирменных цветов. Задняя часть камеры представляет собой черно-белую композицию его работ. Это прекрасно.

Значимо.

Мое сердце буквально сжимается при виде этого.

“Фотоаппарат? О, это Кит Харинг.” Мама выхватывает коробку с фотоаппаратом у меня из рук, изучает коробку, читая описание. “Это так весело. Я полагаю, это от мальчика Ланкастера?”

Кивнув, я лезу внутрь, раздвигая папиросную бумагу, чтобы найти еще одну тонкую черную коробочку с помадой Шанель. Когда я открываю коробку и снимаю крышку с тюбика, я вижу, что она насыщенного ярко-розового цвета.

Я не могу не думать, что это будет хорошо смотреться на его коже.

Там записка, и я поспешно открываю ее, надеясь, что мама не заметит.

Для нашей следующей фотосессии. Я думаю, что розовый цвет будет хорошо смотреться на твоих губах.

xx,

Крю

Если он пытается довести меня до обморока, то у него это хорошо получается.

“Ты ему нравишься”, - говорит мама.

Я поднимаю взгляд и вижу, что она внимательно наблюдает за мной. “Он мне тоже нравится”.

“Я сказала твоему отцу, что ты могла бы сделать выбор и хуже”. Она ставит коробку с камерой рядом со мной на кровать, затем устраивается на краю матраса. “Он милый? Я спрашиваю, потому что он Ланкастер. Они, как известно, холодны.”

"Он добр ко мне," — тихо признаюсь я, кладя коробку с камерой обратно на колени. “Я просто хочу, чтобы папа не был так расстроен из-за этого”.

Когда я вчера вечером вернулась домой после обеда с Крю, мой отец почти не разговаривал со мной. Я уверена, что он предположил, с кем я была, а я не подтверждала и не опровергала это. Я ничего ему не рассказывала. Но он все еще может следить за мной.

Он должен был знать, что я была с Крю. В его квартире.

“Ты его маленькая девочка. Он не хочет, чтобы ты взрослела. Я продолжаю говорить ему, что когда-нибудь ты станешь взрослой и он не сможет контролировать тебя”, - говорит она. В этот момент я задаю ей вопрос, который вертелся у меня на кончике языка с тех пор, как пришел последний подарок.

“Почему ты так добра ко мне?”

Выражение ее лица становится раскаивающимся. “Тяжело слышать, как твоя дочь обвиняет тебя в жестокости”.

“Я действительно верила, что я тебе не нравлюсь”, - признаюсь я тихим голосом.

“Это не имеет никакого отношения к тебе, и все это связано с твоим отцом”. В ее тоне слышится легкая горечь. “Он занят работой. Или беспокоится о тебе. Я не понимала, как я вписываюсь в это уравнение, поэтому набрасывалась на тебя при любой возможности. И это ужасно. Я ревновала тебя к твоим отношениям с отцом. Я чувствовала себя изгнанной из нашей семьи из трех человек”.

Я ненавижу, что она так себя чувствовала, но еще больше я ненавижу то, что она вымещала это на мне, когда я была всего лишь ребенком, который хотел их внимания.

Она делает глубокий, прерывистый вдох. “Мне жаль, Рен. Я надеюсь, ты сможешь простить меня.”

Когда она хватает меня за руку, как будто это все, к чему она может осмелиться прикоснуться из страха быть отвергнутой, я притягиваю ее ближе и обнимаю, кладя голову ей на плечо. Мы цепляемся друг за друга в течение долгого, молчаливого времени, и я думаю, что она, возможно, плачет.

У меня тоже немного затуманились глаза.

В конце концов она отстраняется первой, проводя пальцами под каждым глазом, чтобы поймать случайные слезы, и смех покидает ее. Моя мать никогда не была чрезмерно эмоциональным человеком.

“Почему он дал тебе камеру Кита Харинга? Мне интересно.”

“Вчера я была в квартире его семьи, — признаюсь я. “И я восхищалась картиной Кита Харинга, которая у них есть”.

“Две Танцующие Собаки?” — спрашивает она.

Я киваю, не удивляясь, что она знает, какая именно у них картина. "Она прекрасна. Я сказала ему, что она мне нравится. И он посылает мне это”.

Я поднимаю камеру.

“Как мило”. Тихий вздох покидает ее. “Юная любовь. Первая любовь. Наслаждайся этим, дорогая. Нет ничего подобного этому”.

“О, я не думаю, что он любит меня”, - быстро говорю я. “Прошло не так уж много времени… что бы это ни было, что мы делаем”.

“Современная любовь”. Еще один вздох покидает ее, и она медленно качает головой. “Вот тут я признаю, что чувствую себя старой и больше не понимаю поступков подростков”.

“Я не думаю, что мы сильно отличаемся от тех времен, когда ты была подростком”, - говорю я.