Миллионщик

Я видел, что мои слова немного успокоили его, хотя и не развеяли всех его тревог.

— Но я могу положиться на тебя, Серж? Сестра и брат — это все, что у меня есть!

— Мы столь многое уже прошли вместе — как можете вы еще сомневаться во мне? — Мне даже как-то обидно стало.

Левицкий был тронут.

— О, разумеется! Серж, если у тебя получится — моя признательность и благодарность тебе будет безгранична! Затем он уединился с письменными принадлежностями, и через полчаса все было готово.

— Вот. — Он протянул мне два небольших самодельных конверта, запечатанных пихтовой смолой. — Это письма для Ольги.

— Я сделаю все, что смогу, Владимир Александрович, — пообещал я. — Честное слово.

Он крепко пожал мне руку.

— Спасибо, Серж. Спасибо за все!

Тем временем Амур окончательно встал. Лед был достаточно прочен, чтобы выдержать вес нарт. Орокан вернулся, привезя с собою пять больших собачьих упряжек и разномастные нарты. Собаки, столь похожие на привычных в России лаек, азартно пожирали нашу юколу и заливисто перебрехивались друг с другом.

Наконец, началась погрузка нарт: помимо теплой одежды, провианта, оружия и боеприпасов, нужно было взять и то, ради чего, собственно, и затевалась вся эта поездка, — золото.

Двадцать с лишним пудов — это, по самым скромным прикидкам, было около четверти миллиона рублей по нынешним ценам. Огромная сумма! Целое состояние! С таким богатством можно было и насосы купить, и инструмент, и рабочих нанять, да еще и на взятки чиновникам осталось бы. Да что там — свой пароход купить можно на эти деньги! Но везти с собой такую ценность было и крайне опасно.

Пока я метался со сборами, ко мне подошел Сафар. Наш молчаливый, всегда готовый к бою башкир.

— Курила, — сказал он своим обычным, немного гортанным голосом, глядя мне прямо в глаза. — Возьми меня с собой. Золото — вещь опасная, много желающих на него найдется. А я… я тебя не подведу.

Я без проблем согласился. Кому, как не ему, я мог бы доверить охрану нашего золотого запаса? Вот только чуть позже, вспоминая его странный взгляд, я начал задумываться. Что-то в его поведении, в его слишком уж настойчивом желании ехать с нами сильно меня насторожило. Сафар никогда не был болтлив и никогда не навязывался. Он из тех, что молча выполняет свою работу, не задавая лишних вопросов. А тут вдруг сам вызвался, да еще и с таким жаром… И, даже с головой погружаясь в хлопоты, я не мог отделаться от ощущения, что у Сафара есть какой-то свой интерес…

Глава 3

Провожать нас вышел весь наш поселок. Старый Захар перекрестил меня на прощание, женщины-нанайки плакали, артельщики желали удачи. Левицкий стоял поодаль, явно не выспавшийся и молчаливый, он провожал нас долгим, задумчивым взглядом. И вот, заскрипел лед под полозьями нарт, радостно взвизгнули застоявшиеся остроухие лайки, и вскоре наш прииск скрылся за заснеженными деревьями. Впереди нас ждал долгий путь: первым делом мы направлялись по льду амура и Шилки в Сретенск, главный речной порт Забайкалья. Собаки бодро тянули нарты, и уже к середине дня мы вышли на простор Амура. Стоял морозный, ясный декабрьский день. Низко висевшее над горизонтом солнце заливало заснеженную тайгу ослепительным блеском. Впрочем, уже вскоре нам пришлось одеть берестяные очки — насаптоны: в ясный день ничего не стоило схлопотать снежную слепоту.

Я сидел на передних нартах, рядом с Ороканом, который ловко управлял своей дюжиной лохматых, нетерпеливых псов. Собаки, радостно взлаивая и вырываясь из-под его крепкой руки, легко тащили легкие, просмоленные нарты по прозрачному льду замерзшего Амура. Морозный ветер обжигал лицо, но это был приятный, бодрящий холод. Жена Захара снабдила меня в дорогу теплой, подбитой мехом кухлянкой, а на ногах моих были высокие торбаса из оленьей кожи, руки защищали меховые рукавицы. На коленях я держал берестяной короб, в котором, заботливо завернутые в лыко, лежали три оставшиеся китайские фарфоровые вазы — те самые, что проделали столь долгий путь из Монголии на Амур.

Рядом со мной, укутанный в несколько слоев одежды так, что виднелся только кончик его покрасневшего от мороза носа, сидел Изя Шнеерсон,. Он то и дело ежился, кутался плотнее в свой необъятный кожух и что-то бормотал себе под нос про «эту собачью жизнь» и «когда же мы доберемся-таки до цивилизованных мест».

Дальше ехали нарты с Лян Фу, тайпинами, а замыкал нашу небольшую колонну Сафар. Он ехал, внимательно осматриваясь по сторонам, рука его привычно лежала на цевье перекинутого поперек нарт штуцера. Его задачей была охрана нашего каравана от возможных неприятностей.

Путешествие по зимнему Амуру было удивительным и захватывающим. Могучая река, скованная толстым, многометровым льдом, превратилась в широкую, бесконечную дорогу, уходящую за горизонт. Тишина стояла такая, что, казалось, слышно было, как трещат от мороза деревья. Только скрип полозьев по снегу, рычание и лай собак, да редкие гортанные покрикивания Орокана нарушали эту первозданную тишину.

Иногда на льду попадались торосы — нагромождения ледяных глыб, которые приходилось объезжать или с трудом перетаскивать через них нарты. Иногда во льду встречались трещины и промоины, коварно прикрытые тонким слоем снега, — Орокан, с его «пристрелянным» взглядом и острым чутьем, безошибочно угадывал их и объезжал стороной.

На ночь мы съезжали с Амура и углублялись в лес — там было не так ветрено, как на реке. Разводили большой костер, варили в котелке чай и сытную похлебку из сушеного мяса и юколы.

Собаки, сбившись в кучу, спали рядом, согревая друг друга. А мы сидели у огня, смотрели на звезды, такие яркие и близкие в этом морозном, чистом небе, и разговаривали о разном — о нашем прииске, о будущих планах, о далекой, почти забытой жизни.

На русском берегу, изредка попадались небольшие казачьи станицы или заимки староверов, мы видели суровых, бородатых мужиков в овчинных тулупах, с ружьями за плечами. Они выезжали на Амур рыбачить, ставя сети под льдом, или охотились на зверя на лыжах. Относились они к нам настороженно, но без враждебности. Иногда мы останавливались у них на ночлег, за рубли покупали хлеб или свежее мясо. Казаки с любопытством разглядывали нас, расспрашивали, кто мы, откуда, куда путь держим. Мы отвечали уклончиво, не вдаваясь в подробности: «торговые люди, едем за товаром».

На китайском, маньчжурском берегу жизнь была другой. С берега мы видели лепившиеся друг к другу вдали небольшие селения — фанзы из дерева, или, чаще — из глины и камыша, с причудливо изогнутыми крышами. Морозный воздух доносил оттуда лай собак, детский смех, обрывки незнакомой, гортанной речи. Маньчжуры, в своих стеганых ватных халатах и меховых шапках, выезжали на лед Амура. Они тоже ловили рыбу, ставили капканы на соболя и лисицу.

С ними мы без особой нужды старались не контактировать. Орокан, который немного разговаривал по-маньчжурски, утверждал, что это хитрый и недружелюбный народ. Случалось, что они нападали на одиноких путников, грабили, а то и убивали. Поэтому мы держались от их селений подальше, стараясь не привлекать к себе внимания. Тем не менее, когда мы встречались нос-к-носу на льду Амура, неугомонный Изя с помощью Орокана постоянно пытался завязать с ними торг. Иногда это удавалось, и мы получали баранину, немного мороженой рыбы или гаоляна. Больше ничего хорошего у местных маньчжуров не было.

Однажды мы наткнулись на целый караван маньчжурских торговцев. Несколько десятков нарт, груженых тюками с чаем, тканями, какими-то китайскими товарами, тянулись длинной вереницей по льду Амура. Их сопровождали вооруженные охранники с фитильными ружьями и длинными копьями. Мы предпочли объехать их стороной, не искушая судьбу. Орокан, ехавший впереди, заметил их издалека и тут же направил нарты по ближе к берегу, предупредив нас. Мы тут же ощетинились оружием… но все обошлось.

Так, день за днем, мы продвигались на запад. Морозы крепчали, иногда доходя, по моим ощущениям, до сорока градусов. Случались и бураны, когда приходилось по нескольку дней отсиживаться в каком-нибудь укрытии, пережидая непогоду.