Миллионщик
Шрифт:
Проходили дни, а мы все продолжали свой путь, преодолевая версту за верстой по бескрайним ледяным просторам Амура, а затем и Шилки, в которую он впадал. Морозы не ослабевали, солнце по-прежнему скупо отмеряло короткие зимние дни, а ночи были длинными, темными и очень холодными. Но мы уже привыкли к этому ритму, к жизни в дороге, к постоянной борьбе со стихией. Собаки наши, хоть и подустали, но все так же резво тащили нарты.
И вот, наконец, после почти месяца пути, проделав, по моим прикидкам, не меньше восьмисот верст по льду сначала Амура, а затем и Шилки, мы увидели
Он появился внезапно, за очередным изгибом Шилки, словно вырос из-под снега. Небольшой, приземистый, он раскинулся на высоком, обрывистом берегу реки, у подножия заснеженных сопок. Деревянные, почерневшие от времени дома с резными наличниками и высокими крышами теснились друг к другу, карабкаясь по склонам. Из труб вился сизый дымок, смешиваясь с морозным туманом, окутывавшим город. Над всем этим возвышалась каменная колокольня богатой церкви, чей золоченый крест тускло блестел в лучах низкого зимнего солнца.
Сретенск, как я уже слышал, является важным речным портом. Именно отсюда снаряжались караваны судов, барж, пароходы, доходившие до Благовещенска и еще дальше — до устья Амура. Но это все — в навигацию, летом, а теперь жизнь здесь, казалось, замерла до весны, до вскрытия рек, до начала сплава. У пристани, вмерзнув в толстый лед Шилки, стояло несколько колесных пароходов — небольших, неуклюжих, с высокими трубами и обледеневшими палубами. Они выглядели сейчас беспомощными и осиротевшими, как выброшенные на берег киты.
Мы въехали в город по главной улице, широкой, но занесенной снегом. Народу на улицах было немного — редкие прохожие, закутанные в тулупы и бараньи полушубки, спешили по своим делам, оставляя на снегу глубокие следы. Изредка проезжали сани, запряженные одной-двумя лошадками, или нанайские нарты, груженые дровами или связками мороженой рыбы.
Остановившись на постоялом дворе, который держал какой-то ушлый китаец, мы сняли пару комнат, накормили собак, отогрелись у жарко натопленной печи. А затем, оставив Изю и Сафара присматривать за нашим золотом и вещами, я с Ороканом отправился на пристань — разведать обстановку.
И вот тут-то меня ждала неожиданная и очень приятная встреча. Внимательно разглядывая вмерзшие в лед пароходы, я вдруг увидел знакомое название на борту одного из них — «Нерчинск». Это был пароход капитана Скворцова! Неужели он тут?
Я, не раздумывая, направился к пароходу. Постучал по обледенелому гулкому корпусу сначала кулаком, потом — рукоятью «Лефоше», но судно ответило безмолвием.
— Эй! Тебе чего надо! — вдруг раздался крик.
Оглянувшись, я увидел вдруг казака-бурята в толстенном тулупе, по самые уши закутанного в мохнатый шерстяной шлык.
— Скажи-ка, любезный, где бы мне отыскать капитана Скворцова? — спросил я как можно дружелюбнее.
— Пошто тебе капитан? — хмуро спросил казак. — Куда плыть собрался?
— Да ладно, не серчай, служилый! — улыбнулся я, присовокупив рубль серебром. И, как это обычно бывает, добрым словом и денежными знаками я добился много большего,чем просто добрым словом.
— Постоялый двор Трапезникова! Там спроси —
смягчившись, отвечал казак. — А ты сам-то отколе будешь?— Да так, по делам торговым! А где этот постоялый двор?
Казак махнул рукой в сторону идущей вдоль берега Шилки улицы.
— Вон он. Третий отсель!
Вскоре я уже стучал в дверь снимаемого капитаном «нумера». Орокан решил вернуться в нашу комнату — мой таежный друг еще стеснялся делать визиты к таким «большим начальникам», как капитан парохода.
— Кто там еще? — раздался из-за двери знакомый, чуть хрипловатый голос.
— Никифор Аристархович, — крикнул я. — Курила, с Амура! В Байцзы с вами ездил!
Дверь тут же распахнулась, и на пороге появился Скворцов — плотный, краснолицый, с седыми бакенбардами, нафабренными усами и добродушной усмешкой в глазах. Он был одет в теплую морскую куртку и меховую шапку.
— Курила! Вот так встреча! А я уж думал, съели тебя там медведи в этой тайге, или тайпины к хунхузам переметнулись! Ну, что встал, проходи, проходи, гостем будешь!
Мы крепко обнялись. В его тесной, не особо уютной комнате, по крайней мере, было тепло: жарко топилась небольшая чугунная печка, пахло дымком, смолой и крепким турецким табаком.
— Сейчас я чаю нам соображу. Ээй, человеек! — крикнул Скворцов куда-то в лестничный пролет, вниз, и вскоре у нас на столе уже возвышался пузатый, покрытый патиной медный самовар, вкусно пахнущий дымом.
— Ну, рассказывай, как твои дела? — спросил Скворцов, наливая мне в щербатую фаянсовую кружку обжигающе горячий чай. — Ты, кстати, как чай пьешь? По-бурятски али как?
— Давай по-бурятски! — согласился я, уже привыкнув к этому странному напитку с маслом и солью.
И конечно, разговор зашел о главной цели моего приезда в Сретенск и дальнейшего путешествия в Читу — о необходимости оформить понравившуюся мне землю и прикупить оборудование.
— А что именно тебе надобно? — Скворцов задумчиво почесал в затылке. — Без хороших насосов да инструментов трудно в тайге.
— В первую очередь — помпы, Никифор Аристархович, — сказал я. — Мощные, чтобы воду откачивать, особенно зимой. А еще — кирки, лопаты, тачки, может, какой буровой инструмент. Да и ртуть бы не помешала.
Капитан хмыкнул.
— Ртуть — это товар дефицитный, да и опасный. Но, думаю, у местных купцов можно будет раздобыть, если хорошо заплатить. А вот с помпами… — он сделал паузу, хитро прищурившись. — С помпами можно порешать. Есть у меня тут одна мыслишка!
Он подошел к окну, посмотрел на свой вмерзший в лед пароход.
— Видишь ли, Курила, на каждом пароходе есть помпы. Воду откачивать из трюма, котлы питать. У меня на «Нерчинске» тоже стоит неплохая, английского производства, еще до войны поставлена. Сейчас, зимой, пока навигации нет, она мне особо-то и без надобности. А к весне я могу и новую заказать, здесь, в Сретенске, есть подходящие мастерские. Там наши умельцы и не такое делают! Так что… — он подмигнул мне, — если цена устроит, могу тебе свою помпу уступить.
— Никифор Аристархович… — усмехнулся я. — Конечно, устроит! О цене договоримся!