Милосердие палача

Кто-то вполголоса стал объяснять махновцам обстановку на дороге, где стоят какие войска, где – заставы и есть ли ночные посты. Разведка у бандитов была поставлена хорошо, и Павел не сомневался, что они, увы, сумеют благополучно миновать все вохровские и чоновские красные части, которые могли бы встретиться на их пути. Павел вспомнил слова Дзержинского о том, что слово «бандиты» было не слишком точным для этих людей. На самом деле это была огромная тайная крестьянская повстанческая армия, которая сопротивлялась любой власти, любым реквизициям, любому вмешательству в сельские дела. Вооруженный боец здесь был неотличим от крестьянина – все зависело от времени дня, близости красных войск и военной необходимости.

Странно было только то, что движутся они именно к местам боевых действий, где красные тылы гуще всего насыщены войсками. Но, похоже, его «свадебных сватов и шаферов» это нисколько не смущало.

Когда наступили сумерки, Павла вывели из сарая и даже развязали, – похоже, похитители берегли свой живой трофей. Четверо дюжих хлопцев встали у него по бокам. Все, что он увидел в свете уходящего дня, – загорелые пыльные лица, хату с соломенной крышей и прызьбу вокруг мазаных стен, на которой сидело несколько вооруженных людей.

Два пистолета упирались в его спину.

– Пошли, повечеряешь.

Но так как идти он не мог, хлопцы, рассмеявшись, взяли его под руки и потащили в хату.

– Сразу видно: начальник – ногами не ходит, – сказали сидящие на прызьбе и тоже рассмеялись.

Хата была как хата: с образами и рушниками, с сушеной травой под сволоком.

– Ты очами по сторонам не зыркай, а дывысь у стол, – сказал один из охранников.

Это Кольцова тоже обнадежило: раз они по-прежнему скрывают от него обстановку, значит, – зачем-то он им нужен живым и даже надолго. Если бы хотели просто допросить и расстрелять, все выглядело бы не так замысловато.

Перед ним поставили кухоль с молоком и сковородку, в которой шкварчала яичница с салом. Хлеб тоже был вкусный, свежий. Кольцов стал неторопливо есть, чувствуя, что в какой-то степени он здесь хозяин положения. Пока что. Во всяком случае, ему как минимум отмерено достаточно времени до встречи с кем-то важным, кто будет его допрашивать. Махно? Вряд ли. Может, потом.

Конвоиры Кольцова тоже расселись вокруг стола и с интересом наблюдали за каждым его движением.

– Ешь скорише! – недружелюбно сказал один из охранников. – Не на свадьбе!

Но Кольцов без спешки вытер опустошенную сковородку коркой хлеба, съел ее и запил остатками молока.

– Бачь, як москали чекисты наше украинское сало любят, – сказал кто-то за его спиной.

И снова бандиты рассмеялись. Видимо, настроение у них было хорошее: во-первых, взяли «важну птыцю» и были уверены, что сам батько отметит это и их поощрит, во-вторых, дорога пока что давалась легко, без всяких стычек и проверок.

Теперь Кольцову связали только ноги и завязали глаза, усадили в бричку и в полной темноте неспешно поехали мягкой сельской дорогой. Все, что могло в бричках звенеть и греметь, было подвязано веревками или тряпицами, поэтому ехали тихо, и даже удары копыт о проселок были едва слышны.

Ехали всю ночь. И опять-таки, к удивлению Кольцова, двигались на юго-запад, в сторону Северной Таврии, где шли бои. На каком-то затерянном в степях хуторке опять сменили лошадей и снова погнали.

Судя по тому, что лошадей давали без разговора, причем лошадей отменных, откормленных, которые сразу брали хороший аллюр, все эти места были не просто знакомы махновцам, это были их места, где у них с хозяевами налажены давние и прочные отношения.

Ехали они и когда рассвело. Причем не один раз, встретив какого-нибудь пастушонка или стоящую в степи бричку с сивоусым дедом, ремонтирующим колесо, они резко меняли маршрут. Махновская разведка работала повсюду надежно, и, несмотря на то что вся местность вокруг должна была кишеть тыловыми и карательными частями, на их пути ни разу не встретились вооруженные красноармейцы.

Кольцов хоть и ехал с завязанными глазами, но хлопцы затянули на затылке узел небрежно, и сквозь разъехавшийся ситец он мог достаточно ясно различать и местность, и встреченных ими людей. В каком-то гае, где двое инвалидов выпасали стреноженных коней, они снова сменили свои упряжки и погнали с удвоенной силой.

Наконец въехали в плавни. Камыш, осока, верболоз, ольха росли здесь с такой буйной силой, что брички сразу утонули в волнах зелени. Хлопцы повеселели. Кто-то затянул песню про Дорошенко и Сагайдачного, его негромко поддержали. Простучали под колесами бревна недавно уложенной и хорошо замаскированной гати, из-под колес брызнула вода.

Вдали Павел увидел блеск довольно широкой реки, утопающее в зелени село. Он прикинул: в этих степных краях лишь одна река образовывала такие густые, тянущиеся на много километров вширь плавни. Река с хорошим названием Волчья. Принимая в себя более мелкие речушки – Шайтанку, Соленую, Гайчур, Мокрые Ялы, – эта река то сужалась, стиснутая высокими берегами, то разливалась вширь, образуя необъятный водный край, в котором и местному охотнику ничего не стоило заблудиться. А между тем рядышком – пыльная степь и рукой подать до Гуляйполя.

Еще последние запорожские казаки, храня остатки вольности, скрывались в этих местах, рядом с Муравским шляхом, называя их Волчьи воды и справедливо считая непроходимыми.

«Видимо, здесь и находится убежище батьки. Не с ним ли все-таки предстоит встреча?» – терялся в догадках Кольцов. И еще он с удивлением подумал, что за срок немногим более суток они сумели проделать почти двести верст! Вот это скорость передвижения! Если бы Павла даже хватились искать, то думали бы, что он не далее сорока верст от Харькова.

Брички въехали на пригорок, скрытый от глаз осокорями, вербами, терном, и оказались в небольшом селе. Въехали во двор с довольно богатой, крытой черепицей хатой, из-за плетня тут же выскочили ловкие хлопцы с карабинами, в минуту распрягли и разнуздали коней и увели их выпасать и отпаивать. Павла развязали, и он сразу почувствовал, что оказался во власти еще одного врага – комаров. Его оставили возле часового, усатого детины в мерлушковой шапке, который звучно и флегматично шлепал комаров, а сами всей гурьбой скрылись за дверью. Видимо, отправились докладывать об удачном «трофее».

– Похоже, сам Левка будет с тебя допрос сымать, – словоохотливо сказал часовой.

– Хорошие люди сперва кормят, – зло буркнул Кольцов.

– Голова есть, а думать не научился, – устыдил Кольцова часовой. – А ежели Левка решит тебя срасходовать, тогда только харч зазря переведут…

Потом хлопцы, все так же гурьбой, словно боялись, что кто-то еще примажется к их славе, повели Кольцова в хату.

Человек по имени Левка производил впечатление на каждого, кто знакомился с ним или хотя бы просто мельком видел. Павла он тоже удивил. На Украине про таких говорят – «крэмэзна людына». Огромный, страшенный человечина! Больше всего Павла поразили сапоги развалившегося на скрипучем стуле Левки. Где их только стачали? Иного махновца можно было засунуть в голенище такого сапога.