Милосердие палача

Окружающие, похоже, воспринимали высказывания Гольдмана как вызванное гибелью Михаленко потрясение. Мучается человек, вот и несет его словами. Но Павел понимал, что это не так. Что с Гольдманом у них еще будут какие-то общие дела, а какие – покажет будущее. А пока Кольцову хватало и иных важных тем для размышлений.

На Харьковском вокзале Павел быстро распрощался с товарищами. Им еще надо было управиться с ценностями, распорядиться насчет похорон Михаленко. А он спешил со своим письмом к Дзержинскому, дорога была каждая минута.

На выходе с вокзала, во время проверки документов, его внимание привлекло большое «Обращение». Текст его из-за обилия слов был напечатан довольно мелко, но вот подписи выделялись своей свинцовой чернотой и размерами шрифта:

«Председатель Совнаркома Украины X. Раковский, Начальник тыла Юго-Западного фронта, Председатель ВЧК, Наркомвнудел Ф. Дзержинский».

Павел подошел поближе, стал читать. Сначала с середины, потом с начала. Его обдало жаром. Речь шла о борьбе с махновцами.

«…Их нужно ловить и истреблять как диких зверей. Всякая помощь, оказанная махновским бандитам, является величайшим преступлением перед революцией… Тот, кто оказывает содействие Махно, будет подвергнут самой тягчайшей каре… Деревня, которая допустит, чтобы отдельные лица из крестьян оказывали содействие Махно, будет занесена на черную доску и против нее будут приняты строгие карательные меры…»

Что-то случилось! Что-то произошло за те дни, пока Павел был у Доренгольца и потом добирался до Харькова. Что-то непоправимое. Надо срочно мчаться на Сумскую, к Феликсу Эдмундовичу. Может быть, еще можно что-то изменить!

От вокзала шла трамвайная линия до Торговой площади и далее по Сумской, но Павел не мог ждать. Он вовремя вспомнил, что в кармане у него ни копейки, и – хоть не любил этого, но пришлось – прибегнул к своему мандату.

Вскочил, опережая какого-то господина с чемоданом, на первую же пролетку, сунул извозчику под нос удостоверение:

– Сотрудник ЧК… Реквизирую!

Извозчик обомлел, но Павел тут же успокоил его:

– Только до Сумской. Далее свободен.

– Это можно! – приободрился извозчик, нахлестывая клячу. – Это в сей секунд. Мне лишь бы человек хороший. Тоже ведь и среди вашего брата есть понимающие. А вот давеча меня мобилизовали на ночь каких-то марвихеров в уголовку возить из пивных. Цельную ночь. А опять же – овсу нету, одно сенцо да трава… как ее гнать, родимую?.. Овес нынче люди подчистую съедают…

На Сумской Павел мигом, почти не останавливаясь, прошел два контроля и оказался в приемной Дзержинского. Секретарь был незнакомый, не тот, что прежде.

Павел показал удостоверение.

– Я вас знаю, – сказал секретарь. – Что, истек отпуск?

– Да. Приблизительно… Мне к Феликсу Эдмундовичу нужно по крайне срочному делу.

Секретарь развел руками:

– Феликс Эдмундович сегодня ночью отбыл в Гомель… Новое назначение. – И добавил, понизив голос: – Польские дела, понимаете?

Павел на секунду растерялся. Сейчас его пошлют по всем ступеням огромной бюрократической машины, в которую превратилась ЧК. Он будет писать отчеты с приложением копий письма Махно и Задова, давать объяснения, его будут выслушивать, пересылать в другие отделы… Нет, надо сразу забираться на вершину.

– Кто вместо него? – спросил Павел.

Секретарь удивленно поднял свои белесые брови. У него было курносое, веснушчатое лицо жителя среднерусских равнин.

– Разве кто-нибудь может заменить Феликса Эдмундовича? Его кабинет занял пока Василий Николаевич Манцев.

– Значит, здесь теперь Всеукраинская ЧК?

– Не совсем так, – сказал секретарь уже несколько свысока. Неосведомленность Кольцова как бы понижала его в ранге. – Теперь должность Василия Николаевича – начальник Центрального управления Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Украины.

– Красиво называется, – согласился Кольцов. – Вот к нему-то мне как раз и надо.

Он перегнулся через стол, стараясь не опрокинуть чернильный прибор, и, ухватив секретаря за воротничок рубахи, вплотную приблизил к себе его веснушчатое лицо. Сказал почти шепотом:

– Мне к нему надо, братишка! Я только что из штаба Махно. Виделся с ним и с Задовым. Доставил важный материал.

Секретарь, несмотря на свою чекистскую многоопытность, не смог скрыть удивления. Если бы Кольцов сказал, что побывал в преисподней, удивление не могло быть большим. Теперь секретарь слушал очень внимательно, повернув к Павлу розовое ухо. Авторитет Кольцова резко, даже небывало резко возрос.

– Если ты сейчас же не организуешь мне встречу с Манцевым, – прошептал Павел, – то будешь перед Дзержинским нести ответственность за срыв важной операции!

Секретарь поправил воротничок.

– Минуточку, – сказал он и исчез за внушительной дверью, столь высокой и тяжелой, что она не открывалась, а «впускала».

Через несколько минут Кольцова принял Манцев.

Василий Николаевич был природным москвичом, когда-то учился на юридическом факультете. Но, естественно, революционные и партийные дела оторвали от учебы и бросили его на типичную революционную дорогу: арест, тюрьма, ссылка, побег, заграница, снова Россия и снова арест… После революции его, как «юриста», направили в Московскую ЧК, где он очень быстро стал заместителем председателя, а председателем тогда как раз был Дзержинский, по совместительству.

Манцев слыл среди чекистов красавцем. Смуглое лицо, резко очерченный прямой нос, темные брови вразлет, волевой, выступающий вперед подбородок. Но сам он как бы стеснялся своей внешности «первого парня на деревне» и темперамент, живость мысли, быстроту реакции скрывал за тусклым, сугубо чиновничьим выражением лица.

Он старался затеряться среди таких ярких личностей, как Дзержинский, как «жгучий брюнет» с аккуратной эспаньолкой и усиками а-ля Д’Артаньян Артузов, как Лацис с его крестьянской густой бородищей или как Менжинский с подчеркнутой вальяжностью и хорошо продуманным напускным добродушием «человека в пенсне». И уж конечно Манцев не мог себе позволить едких шуточек Менжинского, который диктовал приказы, лежа на диване, или топорно-грубой, напористой речи Лациса. Ничем, ничем не старался он подчеркнуть свою индивидуальность.

Манцева устраивало то, что при своей внешности он оставался незаметным и даже невзрачным. Этому он учился еще с девятьсот шестого года, когда совсем в юном возрасте вступил в РСДРП и попал в поле зрения охранки.

Впрочем, когда понадобилось послать кого-то на Украину, заменить вызвавшего общее недовольство Лациса, выбрали именно этого незаметного человека. Чтобы он разобрался, что же происходит на Украине. Что там нынче за селяне? Сала много, а укусить не дают. Гоголевские парубки бродят с пулеметами. И не поймешь – то ли село, то ли эскадрон. Днем – одно, ночью – другое. И что удивительно, Украина не смогла выдвинуть ни одного выдающегося чекиста, не в пример, скажем, Польше или же Латвии. Поэтому и пришлось посылать туда русского. Самого что ни на есть русака. Да не просто русака, а «акающего москаля».