Минотавр

– Но при чем тут я?

– Я не к этому. А чтобы разобраться. Должен я уяснить или не должен, прежде чем доложить вышестоящим?

– Почему вы должны докладывать?

– По-вашему, я должен скрыть этот факт от общественности?

– Не знаю. Ведь есть опасность ввести общественность в заблуждение. А вдруг вам показалось?

Он раскрыл книгу на той странице, где лежала закладка - автобусный билет, и показал мне иллюстрацию. Я увидел изображение мальчика с живым смеющимся лицом.

– Это же мальчик, - сказал я.

– Нет, это я. Но в детском возрасте. Дома на стене висит точно такая же фотокарточка.

– А не мог кто-нибудь приклеить ее в ваше отсутствие?

– Потрогайте. Она не приклеена.

– Да, - согласился я, внимательно рассматривая изображение.
– Несомненно, напечатано в типографии вместе с книгой.

– Но ведь раньше ее не было. Она появилась потом, когда вы ушли.

– Может, все-таки была, - сказал я.
– Страницы склеились, и мы не заметили?

– Хорошо, - согласился лейтенант.
– Допускаю. Склеились листы. Но я-то как сюда попал, да еще в школьном возрасте? Объясните.

– Может, не стоит объяснять?

– Почему?

– Существуют и необъяснимые явления. Нужно ждать, пока их объяснит наука.

– Я не могу ждать. Это раз. Мне работать надо. Два. Моя работа не терпит путаницы. Три. Не терпит беспорядка.

– Помилуйте, какой же здесь беспорядок? Книга. Роман с иллюстрациями. Обыкновенное дело. Ну, вкралась опечатка. Это тоже случается. Ваше изображение попало случайно в текст... Снимок-то висит на стене или исчез?

– Висит.

– А среди ваших соседей по квартире нет случайно печатников?

– Соседка работает в типографии.

– А отношения с ней какие?

– Всякие.

– Ну вот и нашли объяснение, - сказал я.
– Она или само чудо? Скорей всего она.

– Этому трудно поверить, - возразил лейтенант.
– Сначала ваше изображение. Потом мое. Я должен распутать этот узелок. Из-за этой задачки не спал ночь. Рассчитывал на вас. А вы уклоняетесь, хотя вам что-то известно.

– Я не уклоняюсь. Но, поверьте, знаю немного больше вас. Думаю, разгадку нужно искать в содержании самой книги. Вы ее читали?

– Два раза подряд...

– Содержание вам не показалось странным?

– Ничего странного не нашел. Ведь это фантастика. Разве только науки слишком много. Трудновато написана.

– Науки? Но ведь не нашей, не земной, а инопланетной.

– Я не о романе пришел с вами говорить. А об этом изображении, которое...
– он махнул рукой.
– Извините, если помешал отдыху или работе.

– Ничего! Ничего! Вопрос действительно важный. Такое чувство, что кто-то с нами играет в непозволительную игру.

– Кто-то? Нет, я хочу знать, кто?

– Я тоже хочу.

– Вы с писателем разговаривали? С этим Черноморцевым-Островитянином?

– Постараюсь повидаться. Если что-нибудь узнаю, извещу. Лейтенант попрощался, но, прежде чем уйти, долго стоял в передней перед репродукцией "Ночного кафе", где безумствовали и неистовствовали взбунтовавшиеся вещи.

– Непорядок, - сказал лейтенант, - беспокойство. Это раз. Время теряю. Два. До следующей встречи.

9

Придя в гости к старому, еще университетских лет, приятелю, я и не подозревал, что опять войду в соприкосновение с загадкой, мучившей меня вот уже несколько дней.

– Как вы относитесь к творчеству Черноморцева-Островитянина?
– спросила меня дочь приятеля, студентка филологического факультета.

Я ответил тихо, чтобы не привлечь внимания других гостей, сидящих за столом:

– Фантастику я читаю только в трамвае. Предпочитаю что-нибудь простое, доступное чувствам человека, мечтающего о спокойном существовании. И кроме того, Черноморцев-Островитянин,.. Кто ему дал право выступать посредником между нами и будущим?

– Талант.

– А что такое талант?
– спросил я студентку, На ее лице я заметил тень замешательства, недоумения, словно ее ловят на экзамене.

– Талант, - продолжал я, - это яркие, играющие радостью способности. Но в произведениях вашего Островитянина я не вижу ничего радостного. О чем он хочет осведомить нас с вами? О высокоразумных существах с других планет? Он изображает их такими, что мне с ними страшно. А я хочу представлять их себе милыми, простыми, похожими на вас. Я хочу, чтобы между мною и ими был контакт, может, еще больший, чем между мной и вон той дамой, которая сейчас увлеченно рассказывает, как ей неудачно вырвали зуб.

– Контакт? Чего же проще? Черноморцев-Островитянин обещал быть у нас. Мы его ждем. Ведь я пишу о нем дипломную работу.

– Любопытно, - сказал я, - значит, вы знаток его творчества и, вероятно, биографии тоже? Где же он родился?

– В Томске.

– Разве на планете Ин тоже есть Томск?

Гертруда улыбнулась. Но я не был уверен, что она поняла мою шутку. Черноморцева-Островитянина она принимала всерьез.

– Разве на планете Ин тоже есть Томск?
– повторил я.

Мои слова прервал приход гостя. Это был он, Черноморцев-Островитянин.

– Приветик, - сказал он и театрально поднял руку, затем приложил ее к тому месту, где сердце.

Кто-то рассказывал мне, что у Черноморцева-Островитянина сердце не с левой, а с правой стороны. Но он приложил руку к левой стороне, все-таки к левой, а не к правой.

– Приветик, - он кивал всем, и всем улыбался, и кланялся. Дама, у которой недавно вырвали зуб, повеселела. Впрочем, повеселели все. И особенно Гертруда, дочка моего приятеля. Гертруда представила меня фантасту.

– Ваш читатель, - сказал я, - и... почитатель.

Я покраснел, как мальчишка. Ведь я не был его почитателем, наоборот. Все, что он писал, мне казалось вульгарным. Но он уже смотрел на меня сверху снисходительным взглядом, как на одну миллионную часть, как на своего читателя, попавшего в расставленные им сети, в сущности, сотканные из очень банальных образов и слов и временами просто из штампов. Нет, он не был хорошим стилистом.

Да, он смотрел на меня сверху вниз и усмехался. Мне почему-то очень захотелось сбить с него спесь или, как в этом году выражались, немножко "ущучить". И я спросил тихо и выразительно: