Мир Дому. Трилогия

Дело это не быстрое и он, посоветовавшись с замами и наукой, решил выделить следующий день. За сутки можно восполнить все, что успели израсходовать – и не воспользоваться этим сущая глупость. К тому же и Знайка одобрил – научник в нем требовал очередных замеров и не хотел упустить возможность провести таковые вне Джунглей, в пещерах.

Первичным фильтром, необходимым для собственно выделения воды из грязи, послужил чистый комбез Дровосека. Расстелив китель, набрасывали очередные килограмм тридцать влажной жижи – и ждали, пока сквозь ткань просочится пока еще мутная, фонящая радоном, влага. Набрав литров пятьдесят, начинали фильтрацию индивидуальными фильтрами бойцов. Третьим этапом необходимо было очистить воду от радиоактивного радона, вернее – доочистить, так как часть его уходила в процессе вторичной фильтрации. Это еще проще – воду просто «пробулькали», пропустив через нее пузырьки воздуха[54]. Здесь пришлось поработать Кирюшке, подуть в трубочку, присоединенную к емкости с водой. И уже очищенную воду выставили на остаток дня на открытый воздух – попытаться выморозить имеющийся в ней дейтерий, отделив первый рыхлый ледок, опустившийся на дно. То, что вода не содержит тритий[55], было понятно уже хотя бы потому, что дозиметры регистрировали только альфа-распад, а тритий распадается бетой.

– Этого достаточно, – подытожил Знайка, довольно глядя на бочку, под горлышко. – Даже если мы и не выморозили тяжелую воду полностью – куда вернее нас убьет жажда, чем дейтерий. Терпимо.

Сам он тоже не бездельничал. Весь день, пока бойцы отдыхали или трудились на ниве вододобычи, научник проводил эксперименты. Результаты оказались не то чтобы определяющими – но из уравнения со многими неизвестными ушла еще одна. Магнитное поле. Выяснилось, что магнитное поле таки имеется и оно довольно стабильно. Попробовав сделать компас, намагниченную иголку в кружке с водой, Илья с непомерным удивлением убедился, что он работает.

– Что-то изменилось… – тупо гипнотизируя взглядом самодел, бормотал он. – Полтора километра выше Дома – и вот оно. Там у меня не получалось…

– Что это значит? – спросил Серега.

– Могу предположить только, что рядом с Домом наличествует какая-то местная магнитная аномалия… – пожал плечами Илья. – Залежи магнитной руды или что-то еще… Черт знает. А что это значит… – он яростно поскреб ирокез, – да не знаю пока! Может и ничего. А может, и многое…

Правда, неизвестно было, соответствуют ли показания иглы истине. Тупой конец ее, более массивный и обладающий большей металлической массой, должен показывать на север… но как понять это здесь? Впрочем Илюхе пока оказалось достаточно и того, чтоб игла неизменно указывала одно и то же направление. Правда, иногда она все же начинала крутиться, как бешеная – но так же быстро и успокаивалась, и Знайку эти моменты уже не беспокоили.

Остальные интересующие его параметры, видимо, оставались без изменений – но даже появившееся магнитное поле привело научника в возбуждение, и он целый час бродил по пещере из угла в угол, что-то бормоча себе под нос. В таком состоянии выспрашивать бесполезно, и Серега до поры оставил его в покое.

Впрочем, за вечерним ужином Знайка и сам изложил мысли. И предположения были на редкость безрадостными.

– Чем дальше мы идем, чем больше у меня данных – тем все больше я исключаю предположение о космическом корабле. Сегодня наконец-то объявилось магнитное поле – и это туда же, в ту же коробочку. Оно есть – и это может означать, что мы находимся на планете. Что касается прочего… Атмосферное давление постоянно, но это свидетельствует только о том, что мы в искусственном сооружении. Ускорение свободного падения пока прыгает, и я не могу определить его с точностью. Хотя оно и находится в околоземных пределах. Гравиметр бы... – он вздохнул. – Хотя, конечно, и гравиметр вряд ли сказал бы что-то определенное.

– Даже Цех тебя не убедил? – удивился Хенкель. – Мне лично всё ясно. Шахтное оборудование мы видели, печи – видели. Какие доказательства еще нужны?

– Абсолютные! – упрямо отрезал Знайка. – Шахта – да! Но я пытаюсь отсекать гипотезы и искать стопроцентное подтверждение, а не тыкать в ту, которая мне удобнее, едва лишь появились очередные косвенные доказательства. Да, мы в шахте. Еще один кирпичик в фундамент доказательства этой теории – кимберлитовая трубка. То есть понятно уже, что это недра. Но чьи? Какой планеты?

– Уже и раньше было ясно… – Леха пожал плечами с таким видом, будто это совершенно очевидно. – Ведь как с теорией о космическом корабле могут стыковаться пещеры?

– Очень просто, – сухо ответил Илья. – Вот летел корабль, летел… и упал на планету. И удар мог быть настолько силен – а поверхность ее настолько не твердой – что корабль просто погрузился внутрь. Часть газов, которая вышла наружу, могла под давлением продавить податливую породу и образовать пещеры. Вода… могла и на этой планете быть вода. Доволен?

– А вторая? – пожевав губами, спросил Хенкель.

– Что если корабль построен – как бы пристроен! – к огромному метеориту или планетоиду? Нашли, к примеру, наши предки некое космическое тело тысячу километров в диаметре – и встроили в него корабль. Пещеры есть, полезные ископаемые кой-какие – тоже… Даже и вода! И запустили. Дальше – бум! – катастрофа, газ и прочие мерзости. И имеем то, что имеем.

– Да ну тя в жопу, – проворчал Хенкель, который, кажется, совсем уж было уверовал в свое. – Какие-то у тебя всё безрадостные перспективы…

– Это еще не все. Я сейчас скажу – охренеешь, – мрачно ответил Илья. – Теперь я полностью уверен, что это не корабль. Да, шахта. Да, планета. И хотя многое указывает на то, что это Земля… – он замолчал ненадолго, словно думая, как бы преподнести мысли. – Но если бы мне предоставили выбор, я хотел бы оказаться на другой планете.

– Почему? – поразился Серега. Да и остальные зашелестели, переглядываясь. – До чего ты докопался?..

– Я, может, и готов бы допустить, что мы на Земле – но, наверно, просто думать об этом боюсь, – кивнув, медленно проговорил научник. – Чем больше я склоняюсь к этой гипотезе – тем сильнее мне не хочется знать… Сорок метров между горизонтами, и Дом на триста пятидесятом. Просто – помножьте. Четырнадцать километров глубины. И на такой глубине температура должна шпарить далеко за сотню градусов. К двумстам ближе. Это подтверждалось и теорией, это подтверждалось и практикой – та же скважина на Кольском. Ладно, пусть даже шахта должна быть защищена от огромных температур… Но вот мы в пещерах, вне коридоров, построенных искусственно, в естественных образованиях… и где эти температуры?! Их нет. И если мы на Земле… недра охладели, ребят. А чтоб охладели недра, с планетой должно случиться что-то настолько жуткое, что затронута не только поверхность – затронута мантия и, может, даже и само ядро. Планетарная катастрофа, в которой… – Знайка запнулся на мгновение, словно собирая по сусекам всю смелость, что у него была, – в которой могло случиться все что угодно. Могли опуститься в океан материки и континенты, могли расколоться и схлопнуться литосферные плиты, могло сдуть атмосферу… Вплоть до расколовшегося надвое шарика. А это уже… – он развел руками и умолк. И спустя почти минуту, когда пацаны зашевелились, осознав весь кошмар озвученного, закончил: – Это может означать, что все наши надежды однажды выбраться из преисподней – пусты. Ничего не стоят. И мы, те, кто остался в этом убежище, – последние. Человеческой цивилизации больше нет.

Предположение, выдвинутое Знайкой, в самом деле было пугающим – нулевой горизонт из таинственного и манящего становился теперь откровенно опасным и даже жутким. Выбраться наружу и оказаться не под голубым небом, как оно мечталось – а в самом настоящем аду, может даже и в безвоздушном пространстве, в адском холоде космоса… Как вам такие перспективы? Впрочем, Илья не исключал и другой вариант – выйти на поверхность теперь невозможно в принципе. Нет ее, поверхности. Раскол литосферных плит мог означать, что их плита – та, в которой вырыта шахта – погрузившись, теперь находится вовсе уж на неведомой глубине. Под другой плитой, которая, по законам тектоники, накрыла ее сверху и похоронила под собой. И это – десятки и сотни километров. А то, что шахта цела, объясняется просто – блоки литосферных плит невероятно прочны и выдерживают даже и такие невообразимые нагрузки. Вот вам и Грохот, мать его так.

Такие тухлые перспективы, с одной стороны, для общины ничего не меняли – Дом лежал в целости и сохранности, и вернувшись они снова будут заняты своими повседневными задачами. Жизнь вернется в русло, пойдет по-старому. Но с другой… Это знание напрочь убивало будущее – жить-то община может, а вот развиваться… И нужно ли в таком случае это знание? Не лучше ли иметь только надежду? Многия знания – многия печали.

Но все же куда важнее для них было сиюминутное. Все более явно, поднимаясь уже в полный рост, маячил призрак костлявой старухи. Ресурсы заканчивались. Воды снова оставалось дней на пять – а пещеры стояли сухи. Еще два дня назад Серега во избежание перерасходования норм велел ребятам слить гидраторы в общую бочку. И не зря. Часть гидраторов оказались ополовинены – бойцы хоть и держались, но соблазн сделать лишний глоток зачастую перевешивал. Когда у тебя на плече болтается трубка, из которой, стоит сжать клапан зубами, польется прохладная живительная влага – кто устоит? Вода теперь выдавалась централизованно – полкружки утром, полкружки вечером перед сном. И выпивалась не как раньше, залпом, когда ее вволю и ты не задумываясь тратишь драгоценность – теперь воду цедили маленькими глоточками, пытаясь растянуть блаженство.

Отсутствие воды рождало еще одну проблему – люди зарастали грязью. Шея, лицо, руки – теперь они ничем не отличались от шахтеров, неделю безвылазно просидевших в забое. Пыль, оседая на открытые участки кожи лица и шеи, с потом, стекая грязными струйками, проникала глубже, под броню, под комбез и снарягу. Пропотел за день – а потеть иногда приходилось основательно – и грязные разводы покрывают уже все тело. Она въедалась в белье, в комбезы, отчего ткань мерзко липла к телу, вызывая зуд – и бойцы чесались словно завшивевшие бабуины, порой расчесывая кожу в кровь. Да и вообще обойма все больше и больше напоминала стадо грязных вонючих пещерных неандертальцев. Этому же способствовал и запах – воняло уже давно и стабильно, начиная с третьего-пятого дня и по нарастающей. Унюхать их можно было теперь шагов за сто. Второй комплект белья и комбезов проблему не решал, они мгновенно впитали бы в себя и грязь и запахи – и потому, плотно упакованные в целлофан, лежали пока в рюкзаке, маня белизной и свежестью. Менялись разве что носки – да и то у кого-то они пошли уже по второму кругу.