Мир Гаора

– Я не помню матери, - ответил он, принимая заново наполненную миску.

– Чего так?

– Матерь родную забыл?!

– Как так?

– Меня в пять лет у неё забрали, - ответил Гаор, уже спокойнее принимаясь за еду, - и помнить запретили.

За столом перегнулись.

– Галчонок никак?

– Так ты ж вона, рыжий.

– Кто ты, парень?

Гаор вздохнул, приканчивая кашу и вытряхивая в рот последние капли молока. Его ответа ждали, и он решил ответить так, чтобы уж больше его не спрашивали об этом.

– Я бастард, - начал он.

Ему ответили молчаливыми понимающими кивками - здешние явно знали, что это такое, но столь же явно ждали продолжения.

– Отец меня в пять лет забрал у матери, больше я её не видел и ничего не знаю о ней, помнить мне ее запретили, отбили мне память о ней. А потом... отцу были нужны деньги, - вдруг пришли эти жёсткие, правильные в своей неприкрытой циничной сути слова, - и отец продал меня в рабство. Вот и всё.

За столом воцарилось молчание, будто его не поняли, не могли, не хотели понять.

– Мать-владычица, - прошептал кто-то.

– И давно?
– сурово спросила Нянька.

– Да... с прошлого ноября третий год пошёл, - устало ответил Гаор.

– Лоб покажи, - потребовала Нянька.

Гаор поднял ладонью волосы, открывая лоб с синей звездой клейма.

– Как же так?
– потрясённо покачала головой одна из женщин, - чтоб сына своего...

– Из-за денег и сына, - недоумевающе сказал кто-то из мужчин.

– Эй, паря, а деньги-то зачем были нужны, чтоб такое сотворить?
– спросил ещё кто-то.

Гаор зло усмехнулся.

– Законный сын, наследник, играл в карты, проиграл много, вот меня и продали, чтоб я долг его оплачивал.

– А оплатишь когда? Освободят?
– спросил молодой тощий парень, совсем мальчишка по виду.

Гаор, не сдержавшись, выругался с настоящей злобой.

– Как же! Поставят кружок, и буду считаться обращённым. Ошейник не снимается!

– Это мы знаем, - спокойно сказала Большуха.

И её тон заставил Гаора проглотить уже готовую сорваться с языка ещё более крепкую ругань.

– Ну, Рыжий, так Рыжий, - сказала Нянька, внимательно глядя на него.
– Не самое плохое имечко.

– Ну да, - согласились с ней, - господа, быват, и вовсе непотребно прозовут.

– Наш-то ничего, разрешает по-материному зваться.

– Ничо, паря, проживёшь.

– А куда ж я денусь, - улыбнулся, успокаиваясь, Гаор.

– А работал кем?

– Шофёром.

– Это водила, что ль?

– Да, - кивнул Гаор.

– А раньше? Ну, до того?

– Раньше?
– переспросил Гаор, - раньше я в армии был, воевал.

Молча сидевший на дальнем конце стола мужчина шевельнулся, и Гаор невольно посмотрел на него. Тёмное узкое, как сдавленное с боков, лицо, чёрные длинные волосы заплетены в две тонкие косы, спадающие с висков вдоль лица и делающие его ещё уже, высокие выступающие углами скулы, опущенные к переносице и вздёрнутые к вискам брови. На смуглой шее почти сливающийся с ней по цвету ошейник с блестящей заклёпкой, на лбу над переносицей синий, перечёркнутый диагональным крестом квадрат. Раб, раз ошейник и клеймо, но... Аггр?! Откуда?

У Гаора непроизвольно сжались кулаки, и напряглось как перед прыжком тело. Их глаза встретились, и мужчина спросил с характерным гортанным акцентом.

– Ты... воевать?

– Да, - ещё сдерживаясь, ответил Гаор.

– Ты... фронт?

– Да! А ты...?

Аггр кивнул.

– Я воевать. Я плен, - улыбнулся, оскалив белые зубы, и встал, - ты воевать, ты раб. Я рад.

Гаор рванулся из-за стола навстречу ему. Но драки не получилось. Аггр обошёл его как неживую преграду, склонил голову, благодаря матерей, и вышел, мягко, без стука прикрыв за собой дверь. Помедлив с мгновение, Гаор сел, понимая, что глупо стоять посреди кухни, когда противник ушёл.

– Кто это?
– заставил он себя спросить внешне спокойным тоном.

– Джадд это, - стали объяснять ему,

– Хозяин его откуда-то привёз.

– Так-то он тихий.

– И понимает почти всё, говорит вот только...

– Да он молчком всё.

– А задевать его не след, шалеет он в драке.

– Я ему пошалею, - буркнул Гаор, - а работает кем?

– Да как все мы.

– Так-то он шорничает там...

– Обувку всем чинит...

– Ну и...

Рассказчики замялись, и за всех ответила девчонка, не Трёпка, а другая, поменьше, с белыми волосами, заплетёнными в косички.

– А ещё он порет всех, ну, по слову хозяйскому.

Палач, ну ясно.

– Чего ещё аггру делать, - хмыкнул Гаор.

Нянька и Большуха переглянулись.

– Никак раньше встречались?
– спросила Нянька.

– Воевал я с ними, - ответил Гаор, - с агграми.

Ответить ему не успели, потому что в кухню вошли ещё две женщины. Одну из них Гаор уже видел во дворе, а вторая, красивая, черноглазая и черноволосая, если бы не ошейник и кружок клейма на лбу, была бы настоящей дуггуркой.

– Вот и крали наши, - радостно зашумели за столом.

– Уложили никак?

– Быстро вы седни.

– Чего так, Милуша?

Милуша, выдернув шпильку, распустила длинные, длиннее, чем обычно у дуггурок волосы, и улыбнулась.

– С дороги он, по жене соскучился.

– Ну и в удачу им, - кивнула Нянька, - садитесь, молока выпейте.

– Ой, спасибо, Старшая Мать, - Милуша села за стол, посмотрела на Гаора, - а ты новокупка никак? А прозываешься?

– Рыжий, - ответил Гаор, невольно любуясь ею.

– Эй, паря, - засмеялся чернобородый и светловолосый мужчина, которого остальные называли Чубарём, - на хозяйский каравай рот не разевай.