Мир Гаора

– Стенку тута не заведёшь, - рассуждал тем временем Плешак, - не дадут. На кулачках тоже... могут прицепиться, не любят они вишь, драк, а кака драка, коль на людях и по правилам. А в посёлке я когда был, и на стенку ходил, и сам на сам бился.

Стенка, сам на сам... варианты кулачного боя? Тоже интересно. И тоже туда же. А сейчас... сейчас вон опять к его шапке подбираются, думают, он не видит. Гаор подпустил девчонок вплотную, делая вид, что занят исключительно куревом. Плешак, тоже всё поняв и сообразив, не мешал ему, благодушно попыхивая сигаретой и тоже не глядя на девчонок. В последний момент Гаор пригнулся и перекатом отлетел в сторону, подшибив девчонок так, что они упали на Плешака.

– А чтоб вас, лягвы пучеглазые!
– радостно заорал Плешак, - Вот я вас!

– Ой, дяденька, мы не на тебя!
– завизжали девчонки, - нас Рыжий подставил!

– Чего?!
– громогласно возмутился вскочивший на ноги Гаор. У него даже сигарета не погасла.

Девчонки воробьями прыснули в стороны, на ходу крича и визжа про рыжего-конопатого.

– Иди, паря, - Плешак даже закашлялся от смеха, - иди, играйся, твоё время сейчас.

Но Гаор и без его советов понимал, что упускать ни доли, ни мгновения этого морозного солнечного дня нельзя. Когда он ещё теперь солнце увидит? Только если опять в поездке, а будет ли она... А вот если...

Он смерил взглядом лестницу, по которой гонялся за Аюшкой и Вячкой, растёр пальцами окурок и легко побежал к лестнице. Если получится... а почему и нет. Перила обледенели в самый раз, наклон крутой, но удержаться не проблема.

Катание на перилах было любимым развлечением в училище. Это запрещалось, пойманные на этом попадали в карцер, но никаких особых помех, вроде перильных шишек или шаров, как он видел в университете, куда его отец однажды отправил за Братцем, никогда не ставили. И с шиком прокатиться по всему коробу, все шесть этажей, лихо отталкиваясь на поворотах ногой, эффектно спрыгивая в конце и с ходу впечатываясь в пол по стойке "смирно", считалось молодечеством и для старших курсантов. Случалось, такой полёт заканчивался стойкой перед сержантом, а значит, и карцером, но что за курсант, коли карцера не нюхал, к "губе" не готовился? А опасность, вполне реальная, не удержать крена, свалиться в лестничный короб и разбиться насмерть, только прибавляла азарта.

Поднявшись наверх, Гаор попробовал на всякий случай крепость перил и немного потёрся о них бедром, проверяя, как будет скользить комбез.

– Рыжий, ты чего?
– спросили его шёпотом.

Гаор огляделся и увидел забившуюся в щель под маленьким пандусом-въездом в дверь Кису.

– А ты чего здесь?
– ответил он вопросом.

– Мы в прятки играем. А ты?

У Гаора озорно заблестели глаза.

– Хочешь, прокачу?

– Это как?
– Киса ещё шире распахнула свои и без того большие глаза, невиданного никогда Гаором ярко-зелёного цвета.

– Вылезай и иди сюда.

Помедлив с мгновение, Киса вылезла из укрытия и подошла к нему.

– Чур-чура, Кису вижу!
– заорали снизу.

Но Кисе уже было не до этого. Творилось неслыханное и невиданное, каки-таки прятки тута?! Ну их к лягвам в болото.

Гаор сел на перила спиной наружу - всё-таки не катался давно, особо не пошикуешь - и протянул к Кисе руки.

– Иди ко мне.

И когда она подошла, посадил её впереди себя, и, обхватив, прижал к себе.

– Хочешь визжать визжи, только не дёргайся, - предупредил он.

Киса доверчиво прижалась к нему.

– Ну, поехали!
– Гаор резко оттолкнулся каблуком, и их понесло вниз.

Он был выше Кисы, и её голова не мешала ему следить за дорогой и вовремя отталкиваться на поворотах. Бьющий в лицо ветер и упоительное чувство полёта... Против его ожиданий, Киса не визжала, вернее, она чуть-чуть взвизгнула в самом начале, а потом только молча прижималась к нему, задыхаясь от режущего лицо ветра, созданного их полётом.

На дворе наступила тишина. Задрав головы, люди молча следили как две, маленькие снизу, фигурки в куртках поверх оранжевых комбинезонов стремительно катятся вниз, то исчезая за поворотом, и тогда все затаивали дыхание, то появляясь, и вздох облегчения пробегал по толпе. Из будочки у ворот вышли охранники и также молча смотрели на скользившие по обвивавшей главный складской корпус лестнице оранжево-тёмные черточки.

– Десантура?
– задумчиво спросил один из охранников.

Второй пожал плечами.

– Отчаюга.

– Ну, чтоб в рабы угодить...

– Да уж, не скромняга.

– На чём спёкся, интересно.

У ворот стоял блестящий лимузин, и сидевшая за рулём молодая женщина в шубке и тюрбане из леопардового меха тоже молча смотрела и не беспокоила охрану сигналом, чтобы ей открыли.

Гаор все-таки немного не рассчитал: лестница была гораздо длиннее училищной, да ещё на морозе, а комбез хоть и поверх брюк, но холоднее училищной зимней формы, ноги застыли, и вместо эффектного соскока в стойку Гаор просто спрыгнул в конце на землю, еле сам удержавшись на ногах и удержав Кису. И с удивлением увидел, что все стоят и молча смотрят на них.

Он что, нарушил что? Но тут Киса наконец-то завизжала и, подпрыгнув, прямо села на него, обхватив руками за плечи, а ногами за талию, и стала целовать его взасос и орать что-то невразумительное. Их окружили, его били по плечам и спине, отдирали от него Кису и дёргали во все стороны. Пробился Старший и с ходу влепил ему раза по шее.

– А если б навернулся?!
– сердито, но, улыбаясь, сказал Старший.

– Так не навернулся же, - ответил Гаор, избавившись, наконец, от висевшей на нём Кисы и вытирая рукавом обслюнявленное лицо.

– Рыжий, Рыженький, - дёргали его за рукава и полы, - ну прокати, а? Ну, Рыженький.

– Да пошли вы, - отбивался Гаор, - я вам что... сами катайтесь.

– Я им покатаюсь!
– рыкнул уже всерьёз Старший.
– Я им такие салазки загну, что не встанут.

Грянул дружный хохот. Смеялся и Гаор, до конца так и не поняв, над кем и чем он смеётся.

Кто-то из парней попробовал сесть на перила, но тут же упал, и Старший рассердился уже не на шутку.

– А чтоб тебя, Рыжий, перебаламутил всех и лыбишься!

– А что мне, плакать?
– пробурчал, отходя, Гаор.

С одной стороны, он получил от Старшего вполне справедливо, но за свою глупость, а за чужую он не в ответе. И ещё одно слово не забыть: салазки и загнуть салазки. Ладно, потом...

А сейчас ему что горелки, что ловитки, что ручеёк, что... ещё что. Лишь бы от души, без оглядки.

Самые верные часы - собственный живот - показывали обеденное время. И толпа начала редеть, потихоньку втягиваясь в открытые двери рабского корпуса.