Мир «Искателя», 2004 № 04
Шрифт:
Она вышла за Алексея, оставив истинным своим мужем Павла. Потому-то, она так и не смогла ответить своему отражению в зеркале на закономерный вопрос о любви. Потому она не выдержала испытания. И потому была вынуждена обратиться за помощью к другому несвободному. К Павлу.
Павлу, ныне восставшему.
Восставшему не без ее участия. И по ее вине. Копившему тайком даже от нее силы и враз выступившему против своего покровителя Караева. Едва только она пригласила его на встречу, ту, о которой потом вспоминала и с ужасом, и с отвращением, и с любовью. И принудила его принять решение, которое она готовила для себя.
Он
Кажется, Караев все же прознал о тайных попытках Павла уйти из-под опеки. Нет сомнений, что он попытается вернуть его на прежнее, занимаемое им с двадцати лет, место.
Если сможет. Ведь Павел еще очень молод, моложе ее на пять лет… а уже сделал шаг вперед. Он решился. Выступил из тени, преодолел сомкнутые вкруг него благостные тенета и стремительно удалялся.
Если бы не это, нужда в Алисе отпала бы сама собой, у нее было бы больше времени… нет, о времени лучше не думать… Довериться чудесным рукам Алисы. Слушать ее спокойный голос, неторопливо повествующий о том и о сем, и, отпустив мысли на вольные хлеба, предаться неге. Почувствовать очарование уверенности в другом человеке.
Человеке, научившемся принимать решения.
Павел взял в руки мобильный телефон. Он вздрогнул, едва не выронив пиликавший аппарат из рук.
— Да? — И тут запищал селектор. Павел наклонился к нему, произнес быстро: «минутку» — и снова сказал в трубку в руке: — Я слушаю.
— Их трое. Двое известных вам лиц и телохранитель кого-то одного из них.
Голос того человека, который именовался в своей среде «главным», произносил слова ровно и, пожалуй, излишне холодно, точно сообщал о текущей работе, или просроченных платежах. О чем-то, о чем упоминается всякий раз в начале подобных бесед.
А из селектора донеслось: «Здесь Иван Семенович, ему необходимо срочно вас видеть».
Павел вздрогнул от неожиданности. Иной раз необходимость быть все время на людях дает сбои — сбои чрезвычайно неприятные, невыносимые, порой просто неразрешимые. Как сейчас. Заставить Ивана Семеновича ожидать в приемной, хотя бы минуту, было невозможно, впустить в кабинет — тем более предупредить о важном звонке — нет ничего хуже.
Павел произнес в селектор как можно громче: «Сейчас разберусь…» — и выключил его, давая возможность решать посетителю, с чем именно ему приходится разбираться. И снова вернулся к сотовому.
— Трое, — повторил он.
— Именно так. Пока мы не выяснили, чей именно телохранитель находится в доме. Если для вас это важно, конечно, — хорошо поставленный голос произносил фразы, верно выговаривая каждое слово, но при этом казалось, будто язык, на котором говорит человек, ему вовсе не знаком, он просто повторяет что-то услышанное и выученное по случаю ранее, чтобы произвести необходимое впечатление на непосвященного.
Павел внутренне сжался, едва услышал первые же слова. И осторожно произнес в ответ:
— Это имеет значение, несущественное, но все же. Если вас, конечно, не затруднит.
— Нет, не затруднит, — и добавил: — Мы выясним это, прежде чем начнем процесс.
Павел тряхнул головой. И подумал с некоторой дрожью от пришедшей на ум мысли: вот и пришло время.
— Буду вам признателен.
— По завершении процесса, я вам сообщу о достигнутых результатах.
Если вас заинтересует что-то конкретное, полагаю, вы сможете получить необходимые пояснения. Особенно в той части, касающейся дальнейших действий, ваших и наших.Голос подавлял. Своим спокойствием, каким-то безразличием ко всему происходящему в эти минуты, где-то совсем рядом с его обладателем. И одновременно неколебимой уверенностью в собственных силах, в удачном, если тут вообще применимо подобное слово, завершении «процесса», в том, что все дальнейшее в усадьбе будет происходить именно так, как то решит голос, никак иначе. И никаких случайностей, неопределенностей, никаких сомнений.
— Благодарю вас, — Павел с трудом выдавил из себя эти слова. Он чувствовал, что не может воспринимать слова, произносимые таким образом, они проходят мимо его сознания, подавляя его.
— У вас, видимо, много дел сейчас. Это верное решение. Я не буду вас отрывать от них. Перезвоню через час с четвертью. Будьте любезны, подготовьтесь к этому времени.
— Да, конечно.
Павел поспешил погрузиться в предстоящую работу целиком и без остатка. Симе, подумалось ему напоследок, можно позвонить и позже, когда та вернется от своей Алисы. Любопытно, кстати, что представляет собой эта массажистка. Имя редко встречающееся, интересно, что у него тоже была — можно сказать, любовницей — одна Алиса, разочаровавшаяся в мужчинах; вспомнив об этом, Павел почувствовал неприятный холодок, какой всегда возникал от скверных воспоминаний. И тут же переключился снова на Симу.
Не стоит и сомневаться, что после его увещеваний она может позволить себе только одну вольность — тайком прокрасться в его квартиру и поджидать его там. Готовая к встрече и трепещущая в предвкушении ее.
Так же, как и всегда.
Молчание продлилось не слишком долго; не более пяти минут все трое сидели молча, не глядя друг на друга, сосредоточившись на чем-то своем, неспешно изучая бетонный пол под ногами, оштукатуренную и побеленную стену, покрытую змеящимися трещинками, и железную дверь, к которой вели три ступеньки. Никто не решался нарушить установившуюся тишину, оттого, наверное, всем троим казалось, что протекло не менее получаса, прежде чем Вагит Тимурович первым нарушил его.
— Вы не замерзли, Алексей?
Алексей в ответ покачал головой. Ничего так и не сказал, то ли не хотел, то ли не нашелся.
— В любом случае, это не продлится долго, — продолжил Караев. — Максимум полчаса.
Конечно, подумалось Алексею, с ним случалось что-то подобное, он уже имеет представление… хотя бы о временных границах. И он ответил:
— Раз уж с нами стали церемониться… Да, раз так пошло, сейчас, должно быть, созваниваются… как вы думаете?
— Скорее всего.
— Вы думаете, нас отсюда вывезут?
— Надеюсь, — Вагит Тимурович спохватился, не так следовало бы ответить, но Алексею довольно было и этого.
Вагит Тимурович взглянул на молодого человека, невольно ежась и сам. И, чтобы притупить холод, а также заглушить голоса, Караев стал говорить о «похожих случаях из жизни знакомых». Чистейшей воды выдумки, но всем сейчас было не до того, чтобы уличать его во лжи. Они просто ждали каждого нового слова и верили с готовностью в то, что с ними произойдет примерно так же, как и с неким Антоновым или Осиповым, лишь с поправкой на обстоятельства.