Мир «Искателя», 2004 № 04

— На кого?

— На группу Филимонова.

Павел хмыкнул, не то удовлетворенный услышанным, не то раздраженный, этой его реакции Антон не понял. И потому поспешил добавить, как бы в оправдание своим действиям:

— Вагит Тимурович вполне искренне считал три года назад, что именно из отдела перспективного планирования пришла весточка тем наемникам, что разворотили его «мерин» в назидание за отказ…

— Я помню эту историю, незачем мне ее пересказывать, — раздраженно произнес Павел. — Выяснилось же в итоге, что это ребята Османова — что-то недополучили. Помнишь, наверное, такого.

— Помню, — охотно согласился Антон, — он сейчас где-то в провинции обитает, даже не в Спасопрокопьевске, как раньше.

— Обитал, — неохотно уточнил Павел, с каким-то холодком в голосе. — В прошлом году попал в аварию, где-то там, в области. Спасти не удалось.

Он помолчал немного, затем продолжил тем же тоном:

— А тогда еще был «под крылом самолета», великие идеи продвигал среди местного населения. Большого человека в госдепы продвигал, большой куш слупил с него и со своего шефа за работу. И незачем так на меня смотреть, я Османовым непосредственно занимался, лучше сказать, связями с Османовым. В качестве финансового директора… этой группировки в Москве.

Павлу еще раз вспомнилось, что подчиненные называют его «наследником», как-никак родственных связей с племянником Караев не скрывал с того момента как устроил молодого человека к себе на работу и принялся объяснять ему с азов устройство вещей и ход событий. Откровенно испытывал на прочность и устраивал проверки деятельности в самые неподходящие моменты, спартанскими приемами давая возможность Павлу обеспечить себе нужный для успешного продвижения — уже в недалеком будущем, когда он станет представлять собой самостоятельную единицу, — необходимый запас плавучести в бурных водах нарождающихся деловых отношений.

Не исключено, ядовито подумал Павел, что уроки Караева все же пошли ему на пользу. Если дело, которым он занимается последние недели и дни, все же выгорит, можно будет с уверенностью говорить, что ученик оказался не так плох, как предполагал поначалу учитель. И перещеголял его в применении невысказанного, но каждодневно практикуемого правила: Homo homini lupus est.

Кстати, как там волк на чеченском? Кажется, борз.

— Ладно, пускай будет Филимонов, — согласился он. — Мне не жалко. Как намек пока сгодится.

— Вполне ведь можно допустить, что из его группы тогда вычистили не всех, — поспешил добавить Антон. — Сами понимаете, всякое бывает.

— Я понял, допустить можно и это. Когда подчистка проведенных банковских операций и моих счетов будет полностью завершена?

— Она уже завершена, Павел Сергеевич. Следов нет, можете убедиться сами. Если угодно, Ряшитов принесет вам распечатки или же сам…

— После. Все после. Сейчас я займусь бумагами.

Молодой человек тут же посчитал свое присутствие излишним и поспешил откланяться.

— Да и последнее, — голос Павла остановил его на выходе. Антон торопливо закрыл распахнутую дверь и обернулся. — Днем я буду на заседании, скорее всего, порядком задержусь. Так что меня не ждите. А Ряшитов пускай не выезжает из офиса до вечера, он мне еще может понадобиться.

— Само собой, он тогда с распечатками…

Павел махнул рукой, и молодой человек немедленно исчез за дверью. Жест этот был точной копией караевского, подсмотренный им давным-давно, и по этой причине первоисточник эффектного движения руки уже забылся Павлом совершенно.

Убедившись, что остался один, Павел вынул из верхнего ящика стола несколько бумаг, положил их в принесенную Антоном папку, старательно смешал с уже имеющимися, поднялся и вышел из-за стола.

В приемной он счел необходимым напомнить нелюбопытной секретарше о заседании, на котором намерен присутствовать. Все входящие запросы на его имя пускай ждут лучших времен.

После чего вышел в коридор, оставив дверь приоткрытой.

Кофе был выпит, и разговор из делового постепенно превращался в диалог двух неплохо знакомых прежде по бизнесу людей, стремящихся узнать друг друга еще и в обыденной обстановке. К этому вполне располагала непринужденная, почти интимная обстановка в диванной комнате усадьбы. Все дела были завершены, оставалось только дождаться, когда Вероника закончит внесение незначительных поправок в исходный текст, после чего Алексею и Вагиту Тимуровичу Караеву, нынешнему хозяину усадьбы, останется совершить последний акт, ради которого обе высокие договаривающиеся стороны и собрались здесь, акт ритуальный и оттого особенно значимый. Необходимо было проставить подписи под договором купли-продажи особняка. После чего усадьба и все имущество, находившееся в ней, переходило в собственность мужа Серафимы.

Диванная комната располагала именно к беседам — длительным и ни к чему не обязывающим. Сама обстановка ее — массивная, основательная мебель в викторианском стиле, высокие кресла с накрахмаленными подголовниками, низкие столики с ажурной резьбой, ковры на стенах и картины XIX века, — казалось, создавалась для чего-то подобного. Усевшись в кресло, предложенное любезно хозяином дома, как раз напротив окон выполненных в итальянском стиле, прикрытых тонкими газовыми занавесями, Алексей с удовольствием дал время для неги своему телу, затекшему на сиденье автомобиля во время пути в Икшу. Вагит Тимурович тем временем послал одного из своих сателлитов за кофейными принадлежностями, после чего священнодействовал уже в присутствии своего партнера, приготовляя божественный напиток из зерен сорта «Арабика», марки «Эфиопия харрар».

Алексей слушал его и не слушал. Примерно так же прошли и сами переговоры, их заключительный этап. Высокие договаривающиеся стороны лишь делали комментарии: Караев — долгие и приправленные экзотическими сравнениями из восточной литературы, Алексей — короткие и не слишком внимательные. Во время последних диспутов им пришлось несколько раз созваниваться с антикварными салонами, уточнять по каталогам стоимость той или иной вещи. И все же главное в усадьбе был не ее метраж или удаленность от столицы, а наполнение.

Алексея не раз водили по ее комнатам, подобное хождение напоминало ему прогулки по музею. Вагит Тимурович был большим знатоком и ценителем раритетов. Только нынешние, не слишком благоприятные обстоятельства вынудили его предпринять шаги по частичной распродаже своей отменной коллекции диковин, часть которой и находилась в продаваемой усадьбе.

Скажем, в той самой диванной комнате, в которой завершался процесс передачи прав на имущество, наиболее ценными экспонатами были исфаханские ковры ручной работы начала восемнадцатого века в количестве трех единиц. Помимо них — и антикварной, но вполне добротной мебели, которая прослужит без малого еще столетие, — в комнате находились также полотна Гейнсборо, развешанные подле обоих выходов из диванной (комната была проходной), и изображавшие помещичьи дома. Тот, что находился по левую руку от Алексея, был залит солнцем, а по правую — подвергался натиску бури.

И таковым же образом каждая комната немаленькой, в шестьсот с лишком квадратных метров усадьбы, имела в своем убранстве немало жемчужин прошлых веков, бриллиантами которой являлись два пасхальных яйца Фаберже, изготовленные для государя императора, а еще ломберный столик Людовика Четырнадцатого, инкрустированный медвяным янтарем.

Если сравнивать стоимость усадьбы и коллекции, что была размещена в ней, то соотношение меж ними было примерно один к трем, и не в пользу недвижимости.

Алексей понимал, что ни для себя, ни для Симы, никогда не купил бы подобную роскошь, а довольствовался бы обычной новостройкой из кирпича, выполненной по его заказу, и в месте, находящемся много ближе к столице. Если бы не было двух обстоятельств, все и решивших. Прежде всего семья Серафимы. Отец и мать его жены были на короткой ноге с Вагитом Тимуровичем — благодаря этому обстоятельству он и сошелся с Караевым, — а посему посчитали обязанными помочь знакомцу в нелегкое время. Еще они искренне считали себя ценителями прекрасного и просто не могли пропустить предложение Караева, пускай и вызванное столь неприятным обстоятельством, как замаячившее банкротство; если б не оно, едва ли Вагит Тимурович согласился расстаться с частью своих сбережений.