Мир «Искателя», 2004 № 04

А в качестве приобретающей стороны был выдвинут сам Алексей. Последнего это изрядно смущало, особенно то, что в переговорах он играет лишь роль посредника. Мог бы привыкнуть, конечно, Алексей не раз выполнял подобные функции, собственно, и начал свою работу с семьей Серафимы как посредник. Мог бы, да что-то не давало. Может быть, воспоминание о том, что некогда был сам себе голова.

Как в данном случае. Когда Вагит Тимурович заговорил о том, что же он хочет из коллекции оставить при себе, Алексею пришлось срочно связываться по телефону с Андреем Георгиевичем. А после и вовсе передавать трубку Караеву, для уточнения деталей.

Караев оставил себе большею частью картины; не те, что висели в диванной, другие: полотна Маковского, Ренуара, Сислея, Коро, Васнецова, Васильева — всего четырнадцать холстов из сорока семи, находившихся в усадьбе.

— Часть картин я прямо сегодня возьму с собой, — как бы между прочим заметил Вагит Тимурович. — Того Бердслея, что висит в соседнем коридоре, Маковского и Репина из гостиной.

Алексей кивнул.

— Конечно, как вам будет удобно.

— Остальное в другой раз. Вам придется разобраться со сменой экспозиции.

— С этого начну. — Алексей подумал, что делами интерьера немедленно займется Серафима.

Вагит Тимурович добродушно расхохотался.

— Я так и думал. Интересно, чем же кончите.

— Ну, до капитального ремонта дело не дойдет.

— И на том спасибо. Дому всего пять лет, кое-где еще стройкой пахнет. Вот гараж я в том году собирался расширить, да некстати кризис… Видели, чем кончилось, машины у ворот, смеху подобно. А что до смежной с гаражом подсобки…

— Я планировал разместить там бильярд, — вставил Алексей.

Хозяин вздохнул и нагнулся к собеседнику.

— Признаться, я по молодости лет тоже был заядлым любителем погонять шары. Сейчас отвык вот, возраст не тот или просто увлечение прошло, не знаю, но между нами говоря, в ваши годы еще кучу денег просаживал.

— Я, правда, такой привязанности не имею, в «пирамиду» играю больше для разрядки, чем для азарта.

— Тоже понятно, — Вагит Тимурович кивнул. — Перекинуться иной раз совсем неплохо. А я перестал с тех пор, как перешел во Внешэкономбанк. Совсем другой мир, другие люди и игры, все больше теннис и боулинг. Когда я работал в секретариате Внешэкономбанка, первое время пару за пирамидой мне составлял тогдашний министр иностранных дел. Сейчас неплохо устроился. Какая-то консультационная фирма, ныне принято говорить, консалтинговая. Варварское, какое-то слово.

— Обычно министры так и поступают.

— Да, — Вагит Тимурович почесал легонько переносицу указательным пальцем. — Он мне здорово помог с банком — как это принято говорить, после революции девяносто первого. Связи в то время были на первом месте.

Вагит Тимурович имел в виду коммерческий банк «Анатолия», основателем и бессменным генеральным директором на протяжении всех восьми лет его существования он и являлся. История «Анатолии» вообще была полна тайн и загадок, во многом из-за своего руководителя. Вагит Тимурович пришел в новый российский бизнес хотя и тертым калачом и обладателем замечательных организаторских способностей, полученных во Внешэкономбанке, но слишком уж малозаметной фигурой, не имевшей никаких связей с власть предержащими. Тем не менее его взлет впечатлят. Еще совсем недавно имя банка и его владельца было на слуху у подавляющего числа простых смертных, что ж говорить о тех, кто правил бал в этой стране. И все это за какие-то лет пять-шесть. Буквально из ничего.

Алексей хмыкнул. Для такого стремительного взлета необходимы были исключительные условия. Нужен огромный, в сотни миллионов еще не успевших обесцениться инфляцией рублей, стартовый капитал для разгона. Нужны связи из высшего эшелона власти, на основе которых можно было бы вести начальную подготовку, предваряющую столь серьезное и крупномасштабное дело. Необходим сработанный коллектив единомышленников, благоприятная атмосфера в тех кругах, куда двинулись его капиталы… Да много чего было нужно.

И все же банк «Анатолия» взлетел стремительно, завоевал рынок почти мгновенно и без сопротивления малочисленных конкурентов. И довольно долго оставался вне их досягаемости, один на неприступной, хорошо охраняемой высоте.

Что же привело «Анатолию» к нынешнему своему положению, сказать так же сложно, как и пытаться выяснить причины ее взлета. Может быть, нарочитое неучастие капиталов Караева в президентской гонке девяносто шестого. Может, кризис девяносто восьмого ударил по его успеху куда сильнее, чем казалось со стороны. А может быть, что-то внутреннее, какой-то междусобойчик в руководстве банка.

Алексею только сейчас пришло в голову, что Караев мог быть не один и в своих действиях руководствоваться не только собственным мнением, но и чьими-то настойчивыми желаниями. Мог просто подвергаться давлению, особенно в последнее время. Тем более что прецедент уже имелся: на Караева совсем недавно дважды — и оба раза, по счастью, неудачно — покушались лица, так и оставшиеся неизвестными. Можно предположить, что они есть следствие того самого давления, что ранее оказывалось на Караева в более мягкой форме.

Сейчас лицо Караева, прорезанное сетью мелких морщин, обрамленное благородной сединой волос, было внешне спокойно, даже безмятежно, ничто в нем не выдавало истинных его чувств. А они наверняка имелись, и довольно нелицеприятные. И к настоящему, и к прошлому. Вагит Тимурович в принципе не привык иметь дела с посредниками, но семья Серафимы решила сделать именно так, настоять на участии Алексея, возможно, в отместку за непроданные полотна, возможно, по иной, сходной, причине. Алексей от неподобающей ему роли и сам чувствовал себя не в своей тарелке, еще и опоздал и на машину, и на встречу, заставив хозяина дома потратить время в неприятной компании с собственными мыслями, натыкающимися на тему предстоящей сделки.

Хотя, наверное, он уже смирился. Как пришлось совсем недавно смириться с постепенным развалом банковской империи, вытеснением ее с занимаемых прежде неохватных позиций, закрытием филиалов, отторжением подвластных структур, сокращением доходов и урезанием расходной части…

Конечно, его оставшегося состояния хватит, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая, до конца дней своих. Но денег никогда не бывает много, говорят иначе только те, кто не имеет их, больших денег. Заработанный неважно как и на чем миллион тянет к себе другой, тот — третий, и так далее, по нарастающей. Этот процесс может приостановиться на время, может пойти медленнее, быстрее, неважно, но, прекратиться, замереть совсем… Нет, это будет означать только одно — банкротство.

Например, такое, какое настигло и терзает, иначе не назовешь, Караева. Алексей всегда сравнивал процесс краха с болезнью. Ведь человек начинает терять веру в себя, в свое предназначение, связанное с капиталооборотом, в котором он принимает живейшее участие, в том, что он может больше, чем имеет сейчас. Но того хуже, потеряй он веру в могущество денег, кои есть априорная мера всех вещей и мер.

Впрочем, важен итог — человек заражается инфантилизмом, начинает думать о чем-то, что волновало его прежде, до того момента, когда он обрел нового идола, погружается в воспоминания, вспоминает о совести и морали, становится фаталистом. И тогда он конченый человек.