Мир истории: Русские земли в XIII-XV веках

В Москве митрополит Филипп заявил великому князю: «Если епископ войдет со своим крыжем (так в православной церкви называли латинский крест. — Авт.) в одни ворота, я, отец твой, выйду в другие». Митрополиту не пришлось выходить из города, великий князь вовсе не собирался давать волю папскому посланцу и чем-то обнаружить свою благосклонность к католической вере. Дело было сделано, племянница императора несла благожелательное отношение папы.

12 ноября 1472 года Софья въехала в Москву и в тот же день была обвенчана с Иваном Васильевичем. Теперь надо было позаботиться, чтобы смягчить впечатление о суровой встрече, уготованной римскому епископу и папскому легату, а также снять опасения своих московских блюстителей чистоты православия. Здесь Иван Васильевич предстал перед нами не только как искусный дипломат, но и как тонкий и хитрый политик, умеющий в своих целях прибегать к очень разнообразным средствам.

Сейчас же по прибытии Софьи Палеолог в Москве резко усилилась антикатолическая пропаганда и одновременно появились неофициальные документы «пролатинского» характера, специально направленные на то, чтобы поддержать в Риме уверенность, что миссия Вольпе-Фрязина не была пустым звуком.

Первая тенденция явственно проглядывает в Московском великокняжеском летописном своде 1472 года, где выпады против католичества сопровождаются восхвалением истинного православия Московской Руси. Характерно и появление в эти годы антикатолического публицистического произведения «Словеса избранные», а также попытка тогдашних московских церковников изобразить Софью Палеолог, прибывшую из Рима с одобрения папы Сикста IV и кардинала Виссариона, как истинную гречанку, активную противницу католической веры и борца против римской церкви.

Однако, намереваясь сотрудничать с Римом на международной арене, поддерживая с Ватиканом те отношения, которые установились еще в 1469 году, московский правитель одновременно должен был заботиться и о том, чтобы смягчить в глазах римских политиков значение антикатолических выступлений, создать в апостольской столице впечатление борющихся между собой направлений русской церкви: «православного» и «проримского». Попыткой реализовать эту цель, возможно, явилось создание особого документа, известного под названием «Послание папе Сиксту от российских славян, живущих в северной стране».

В исторической литературе есть предположение, что это «Послание» — документ действительно неофициального происхождения, что будто бы вытекает из факта существования среди какой-то группы русских церковников (может быть, в Новгороде, в кругах «литовской партии») униатских настроений. Такое предположение опирается на один из тезисов «Послания»: «несть бо разнствия о Христе греком и римлянам и нам сущим российским словяном, вси едино тоже суть». Тем не менее нам представляется, что «Послание российских славян» было скорее документом, подготовленным княжеской канцелярией, а не какой-либо организованной группой «русских униатов».

Предположение о том, что «Послание российских славян» составлено какими-то тайными униатами русского происхождения, выглядит неправдоподобным и в связи с самим характером памятника. Термин «российские славяне» вряд ли широко бытовал среди тогдашнего русского общества и духовенства; жители Москвы, Новгорода и других центров Русской земли в XV веке не могли думать о себе как о «российских славянах», живущих «в северной стране». Так думать о Руси мог только иностранец, выросший где-то на европейском юге, но в то же время хорошо знакомый с политической и этнической картой Северо-Восточной Европы. Следовательно, сама терминология «Послания» заставляет предполагать, что в составлении его принимал участие человек южного происхождения, находившийся на московской службе.

Это мог быть как раз Вольпе-Фрязин, несколько раз ездивший в Рим по поручению Ивана III. Если признать эту гипотезу реальной, то своеобразие и тонкость дипломатии московского князя становятся еще более очевидными.

Обезопасив себя на какое-то время от враждебных действий Римской курии и продолжая с ней игру «на повышение» акций католичества на Руси, Иван Васильевич предпринял энергичные меры, чтобы ослабить опасность от быстрого сближения Казимира с ханом Большой Орды Ахматом, понимая, что этот союз для него опаснее активности католиков на западных границах Московского государства.

Нужно было выставить противовес союзу Казимира с Ахматом. Иван Васильевич видел этот противовес в союзе Москвы с крымским ханом Менгли-Гиреем. Смотрел и еще дальше, предугадывая, что Крым послужит мостиком для установления связей с султанами.

В 1472 году Иван Васильевич через некоего Хозю Кокоса, жителя Кафы, дал знать Менгли-Гирею, что ищет с ним дружбы. Менгли-Гирей не замедлил прислать в Москву посла Ази-Бабу, уполномоченного заключить предварительное соглашение, в котором уже содержались положения военного союза: крымский хан и московский государь обязывались находиться в «братской дружбе и любви, против недругов стоять заодно».

В марте 1474 года из Москвы в Крым был направлен посол Никита Беклемишев, дабы утвердить соглашение, достигнутое с Ази-Бабой, и расширить сферу московско-крымского сотрудничества, имея в виду совместную борьбу против хана Ахмата и польского короля Казимира. Однако в 1474 году Менгли-Гирей воздержался включить Казимира в число «общих» врагов.

Переговоры продолжались. Они продолжались и после того, как Крым в 1475 году был завоеван Османской империей, Теперь эти переговоры приобрели еще более важное значение. Однако их ход был нарушен попыткой объединения Большой Орды с Крымом, в результате чего в 1476 году Менгли-Гирей был свергнут, и два года в Крыму сидел сын Ахмата — Джанибек.

Обстановка на южных границах Московского государства осложнилась.

«Вечевому колоколу в Новгороде не быть!»

Договор на Коростыни юридически закрепил власть великого князя над Новгородом, но с сепаратистскими настроениями высшего новгородского боярства не покончил.

На первый взгляд многим участникам дела могло показаться, что приход великого князя с войском всей земли не выходил из ряда обычных демонстраций силы. Начиная с Симеона Гордого, князья приходили и уходили, а порядки возвращались в обычное русло. Московский князь и его суд были далеко, власть на месте — в руках бояр. Несомненно, что пролитовская сторона принимала в расчет и трудности Ивана Васильевича на юге, и содружество Казимира с ханом Большой Орды Ахматом.

На этот раз оппозицию великокняжеской власти возглавил посадник степенный Василий Ананьин. Трудно сказать, насколько он лично «тянул» к Литве, но опирался он на Борецких и «пролитовскую сторону».

Троице-Сергиевская лавра. Духовская церковь. 1476 год.

Они всячески утесняли «житьих» и «молодших» людей, то есть те сословия, которые стояли за единовластие великого князя. Страсти постепенно накалялись, и дело кончилось побоищем, которое развязал и возглавил Василий Ананьин. Побили множество народа, пограбили дворы, словом, учинили погром сторонников Москвы.

В Москву побежали жалобщики. Псковский летописец прямо указывает, что «житьи» и «молодшие» люди призвали в Новгород великого князя. Для Ивана Васильевича это побоище стало новым предлогом для давления на Новгород.

22 октября 1475 года (заметим, что это было время окончательного подчинения Крыма Османской империи, а вместе с тем и время установления тесного сотрудничества Москвы с Менгли-Гиреем) Иван Васильевич выехал из Москвы в Новгород. В Вышнем Волочке великого князя встретил посол владыки Феофила с дарами, сюда же явились и первые жалобщики. Великий князь принимал челобитные от жалобщиков без гнева на них. А их собиралось все больше, они встречали князя чуть ли не на каждом погосте, отнюдь не стесняясь новгородских чиновников. Наконец в 90 верстах от Новгорода навстречу вышли посадник степенный Ананьин, а с ним и владыка Феофил.