Мир колонизаторов и магии

Но артефакты были слабенькими, их магический заряд был потрачен, в основном, на людей, оттого и проникнуть на глубину больше, чем сантиметров двадцать, они не могли. А те, кто зарывал свои ценности, знали о подобных артефактах заранее, и не ленились. Да и прочесать полностью весь остров было просто невозможно. Наиболее грамотные могли зарыть сокровища в полосе прибоя, которую никто не осматривал. Однозначно, утаённые сокровища были, но их обнаружить не смогли.

Как известно, кто играет по-крупному и ворует миллионы, а не жалкие тысячи, тот никогда не попадается, а если попадается, то наказание бывает смехотворным. То же было и с Генри Морганом, который смог перехитрить многих. Он шёл от обратного, прятал не слитки золота и серебра, а мелкие безделушки, и наличие у него самого «высшего ордена защиты» предполагало магические помехи артефактам поиска. Поверхностно осмотрев его каюту и корабль, и ничего, при этом, не обнаружив, назначенные артефакторы отправились на другие корабли.

А между тем, он играл по-крупному, идя ва-банк. Слитки серебра им оценивались по десять реалов за штуку, что было занижено, как минимум, в сотню раз, а драгоценности, вообще, шли за бесценок, и их он оставлял у себя, забирая в счёт своей доли и оценивая лично. Магические артефакты, странным образом, исчезли, и о них никто не знал. Да и много их пропало ещё в пути, как Морган заявил позднее.

Всё это, разумеется, вскрылось. Крики и ругань поднялись до небес, вспугнув вяло бродивших по острову чаек. Французы, недовольные делёжкой награбленных ценностей, взялись за оружие, но их было значительно меньше, и они, поворчав, отступили.

Анкюле, фис дёпют, мердё, — так и слышалось со всех сторон. Французы не стеснялись в матерных выражениях, чихвостя Моргана во все его дыхательные отверстия и, для порядка, придумывая ему ещё парочку неестественных. Говнюк, урод, мразь, тварь, — затихало вдали, по мере того, как градус их ярости понижался, а эмоции остывали, под грузом нависших проблем и понимания того, что ситуацию надо обдумать сначала, а потом уже браться за оружие.

В результате делёжки, каждому флибустьеру досталось по двести реалов, и всё. Некоторые получили чуть больше, если их вклад в общее дело был признан всеми выборными капитанами. Потерявших конечности пиратов было мало, точнее, большинство из тех, кто потерял конечности, не смогли выжить и не получили никакой денежной компенсации за это. Но это уже, се-ля-ви, как говорят французы.

Ночью, погрузив ценности и заранее заготовленное продовольствие, с первыми лучами солнца Морган уплыл на своём фрегате. Вместе с ним уплыло ещё четыре корабля с его людьми, пока остальные строили планы жестокой мести.

Взбешенные несправедливой делёжкой денег, французы, на трёх кораблях, бросились за ним. Но их корабли были хуже, и продовольствия на них было заготовлено мало, отчего они не могли добраться до Ямайки, не останавливаясь для пополнения запасов воды и продуктов, и быстро отстали.

Всего этого мы не знали. Разбирательства и грызня между собою пиратов, редкая пальба в воздух, крики, ругань и прочие изыски пиратских будней, нас не интересовали. Нас, кстати, тоже обыскали магическими артефактами, но ничего, естественно, не обнаружили и оставили в покое. Потом, передумав, вернулись, и от души избили, просто так, от переполнявших их эмоций.

Вечером, злые, как стая гиен, и такие же опасные, французские буканьеры, рассчитывавшие на большую добычу, чем они получили, проходя мимо нас, тоже решили немного сбросить пар. И если до этого нас, практически, и не били, наставив, всего лишь, пару синяков, то французы стали лупить нас от души.

Наши слабые попытки отбиться от них и призывы к Богу, совести и чести, возымели прямо обратный эффект. «Добрые» католики отлично показывали на практике, что они думают о своих братьях по вере, а также о том, можно ли бить беспомощного священника в разорванной старой рясе, больше похожей на тряпки бездомной старухи, и худого, как щепка, подростка, которого, качал, казалось, сам ветер.

Нет, никто из них не стеснялся почесать, как следует, об нас свои кулаки. И старый, и молодой, заполучили от них знатных люлей, что называется, согласно статуса, и долго не могли после этого подняться на ноги. Классовая, так сказать, ненависть, во всей красе, да ещё и замешанная на необъяснимой мне нелюбви к испанцам и раздражении, от недополученных денег. Кажется, помимо огромных фингалов, мы с падре получили и пару закрытых переломов, что для нас сейчас становилось критично.

Неприятно проведённый вечер закончился тяжёлым сном под пальмами. Вот и мечтай потом о райской жизни! Золотой песок, голубое небо, ласковое и теплое море — весь этот набор счастливого отпускника присутствовал здесь в полной мере. Но, извините, не таким же извращённым способом. В детстве я всегда мечтал о море, но бывал там очень редко, и вот попал, наслаждайся!

Утром, очнувшись от тяжелого, но целебного, сна, мы были разбужены пушечной пальбой и беготнёй по песчаному пляжу этих проклятых Богом и судьбой флибустьеров. Проклятия и отборная ругань на английском и французском слышались со всех сторон. Из заложников мы остались одни, несколько женщин пираты, в конце концов, бросили, вдоволь попользовавшись ими. На нас же у них были туманные планы.

Гасконец с Пикардийцем ругались, стоя недалеко от нас, дозволяя нашим ушам в полной мере ощутить их неприкрытую ничем ярость.

— Мердё (дерьмо), этот анфа дёпют (сукин сын) нас обманул!

— Текю (дебил), ты только сейчас это понял?

— Э та сёр (твою мать), та гёль (заткнись), пюте (бл…), как такое может быть! — Бордель де мерд (сраный бардак), нам надо догонять его, пока он не уплыл далеко.

— Хорошо, тогда живо собирай всех французов, пусть поднимают якоря и собираются в погоню.

— Не горячись, Жан, нам надо взять с собой продовольствие. У нас мало людей, и не все наши корабли смогут угнаться за Морганом.

— Мердё, мердё, мердё, хорошо, брат, сколько кораблей взял с собой Морган?

— Люди говорят, что он уплыл во главе трёх шлюпов. И многие англичане тоже недовольны разделом, но они не поплывут за ним в погоню.

— Да, это ясно, Пьер, но нам надо собираться, мы и так потеряли много времени.

— Да, пойду собирать своих людей, а ты, Жан, можешь забрать вон тех двух засратых пленников. Их бросили, а может, забыли взять с собою англичане, это будет для тебя хоть какой-то компенсацией убытков.

— Пюте! Зачем они мне нужны?

— Я слышал, что мальчишка — сын навигатора, он может быть тебе полезен! Ну, или, по крайней мере, ты можешь использовать их в качестве юнги и палубного матроса, либо трюмных рабочих, для откачки морской воды.

— Хорошо, спасибо тебе, брат, за совет, мы отправляемся немедленно!

— Удачи!

— Удачи!

После того, как от нас отказался Гнилой Билл, а потом и вовсе, уплыл вместе с Морганом, нас избитых и ослабевших, от бурно проведённой, не по нашей вине, ночи, погнали пинками на корабль одного из французских капитанов. Им оказался Жан Ле Гаскон «Гасконец», называвший себя честным флибустьером. У него был относительно новый десяти пушечный шлюп испанской постройки, захваченный у испанцев.

Нашим мнением особо никто не интересовался, подошли и спросили.

— Как вас зовут, испанцы?

— Падре Антонию и кабальеро Эрнандо.

— Да нам насрать, как вас зовут! Ты, падре, здесь больше не падре, а если будешь нам парить мозги, «небесный лоцман», то пойдёшь к морскому дьяволу, а твой череп послужит неплохим эскизом к нашему новому парусу. Будешь зваться Хуаном, а ты, «ба» (мелкий), до кабальеро ещё не дорос, и до юнги тоже. А потому будешь…

Француз задумался, а это был квартирмейстер Гасконца, и он всё никак не мог подобрать подходящей клички для меня.