Мир колонизаторов и магии

— Так, я слышал, тебя звали — Восемь реалов! Но сейчас ты больше стал похож на полреала, а потому, будешь… Ты же родился здесь, в Испанском Мейне?

Где уж родился Эрнандо, я и сам не знал, а потому машинально ответил.

— В Москве я родился!

— Где, где, — не понял француз, потом разозлился, — будешь квакать, голову отрублю! Где родился, я спрашиваю? Отвечай?!

— В Панаме, грёбанный ты урод, и твой рот хотелось бы натянуть на… бутерброд, — не выдержал я, и после слова Панама, добавил остальное от себя по-русски.

Последние слова француз не понял. Не разбираясь, что я ему сказал, он наотмашь хлестнул меня рукой, отчего моя голова безвольнометнулась вправо. В мозгах гулко прогремела колокольным набатом затрещина, и я, не удержавшись, упал на задницу.

Квартирмейстер расхохотался от увиденного.

— Ты, гачупин, придержи свой язык за зубами, а не то я его сильно укорочу! — и он достал из-за пояса кривой нож и провёл им по своему давно не бритому кадыку.

Подумаешь, какие мы крутые, одним взмахом насрём в семь унитазов махом, — раздосадовано думал я, перебирая в голове мрачные перспективы. Надоело уже дрожать и бояться. Каждый здесь, чуть что, сразу за нож хватается! Даргинцы, что ли, через одного. Заманали уже своими угрозами. Перед моими глазами мелькнул образ кладбища, наполненный крестами до горизонта, на каждом из которых красовалось имя и слово «пират».

В голове шумело, а перед глазами мелькали круги, и это после того, как нас вчера дважды избили. Добрые флибустьеры, благородные флибустьеры, любвеобильные флибустьеры. Стоп! Это уже лишнее, как бы не сглазить! А то, от этих грязных, диких и вонючих мужланов всё можно ожидать, в том числе, и педофилию. Эх, угораздило же меня попасть в тело подростка!

Конечно, новые перспективы, жизнь с чистого листа, магия, к тому же, гаремы, власть, раздолье. Тьфу, мечты, мечты, а пока, по уши в дерьме, избит и забыт. И каждый, абсолютно каждый, норовит сломать мне мой нос.

Зло взглянув на него глазами, подбитыми фингалами, я сказал: — Тогда я и про карты вам не расскажу!

— Это про какие карты ты нам не расскажешь, — сразу насторожился француз, — меня, кстати, Пьером зовут!

И почему я не удивлён! — мысленно воскликнул я. Пьер, да Жан, Поль и Жак, Шарль и Эжен, Николя, да Мишель, ты ко мне зачем зашель?

— Пьер Пижон! — и он картинно подбоченился, давая возможность себя рассмотреть.

На что там смотреть? Обычный француз, невысокого роста, слегка картавый, дочерна загоревший, при этом, горбоносый, как и я, только с голубыми глазами и рваным ухом, которое тщательно скрывает под цветастой банданой, явно, когда-то бывшей роскошной женской блузкой, располосованной на широкие полосы. Пижон… блин.

Горестно вздохнув и пустив даже слезу, я проговорил дрожащим от слёз голосом.

— Я портуланы магические умею читать и карты морские. А папка погиб, а он мне запрещал об этом рассказывать! А…

— Стой, стой, я всё понял. Тогда прошу на наш корабль… юнга! Педро Хуан, и вы тоже, а то нам помпу некому качать, ведь мы благородные флибустьеры, а не какие-то там пираты. А работать в вонючем трюме, это не благородное занятие. Это занятие для таких благородных, как вы, падре. Вам, ведь, не привыкать ковыряться в человеческой грязи? Вот мы и подобрали вам, подходящее вашему ремеслу, занятие.

— Или вы владеете целительской магией, я слышал, что священники умеют лечить святой магией, правда, не все. Так как вы можете?

— Увы, нет! — ответил им на это падре Антонио.

— А, ну тогда и хорошо, тогда в трюм, к помпе, и только к ней.

— А вы не боитесь Бога? — встал во весь свой, не сильно высокий, рост падре Антоний и, взявшись за простой деревянный крест, висевший у него на груди, произнес, — ведь он всё видит и слышит!

— Что, падре, ты мне хочешь сказать! Он всё видит! Когда мы выходим в открытое море и месяцами болтаемся в океане, не видя ни женщин, ни земли, питаясь давно сгнившими сухарями и употребляя зелёную вонючую воду, мы вспоминаем уже не его, а дьявола!

— Не богохульничай, неверующий!

— А то, что будет, падре Хуан? Ты накажешь меня, сожжёшь на костре, или проклянёшь? Ты, святой червь, на нашем здоровом теле. Ты рули там, в небесах, а не на палубе. Ты хоть раз стоял в шторм в трюме, когда воды налилось уже по яйца, а две мачты, из трёх, давно сломаны и смыты за борт. Ты стоял, червь? А?

— И Пьер Пижон схватил в охапку доминиканца, намереваясь ударить его ножом, который зажал для этого в своей левой руке.

— Не тронь его, подхватился я с места, и повис всем своим тщедушным телом на его левой руке, с зажатым в ней ножом.

Без труда стряхнув меня с руки, Пьер Пижон, всё же, одумался. Он уже спустил пар своих эмоций и выпустил из рук падре, который пустым мешком тут же опустился на землю, от усталости и полученного стресса. Падре Антонию было плохо, он схватился рукою за сердце.

Глядя на его резко побледневшее лицо, я понял, что у него, как минимум, сердечный приступ, а остаться одному мне сейчас категорически не хотелось. Если падре умрёт, мне тоже никогда не выжить. Останусь я с пиратами, и судьба моя будет печальна. Либо я погибну от их руки, либо позже, от руки правосудия. И тот, и другой путь меня, однозначно, не устраивали. С падре меня связывало будущее, и только с ним оно было понятным, а значит, ему надо было срочно помочь, но как?

Решение мне подсказало сердце. Точнее, нет, не сердце, а то, что находилось с другой стороны груди и называлось магическим ядром, именно оно, внезапно разбуженное моей искренней тревогой за жизнь доминиканца, неожиданно для меня, подтолкнуло к активным действиям. Подбежав к старику, я коснулся его правой стороны груди своей правой рукой.

Пальцы кольнул небольшой статический разряд и сквозь них, направляясь прямо в грудь падре, потекли крохотные искры магической энергии, насыщая его полностью опустошённое ядро. От меня заструилась сама жизнь, вдыхая желание жить в старого человека.

Падре Антонио несколько раз глубоко вздохнул и его лицо, ставшее к этому времени почти белым, несмотря на покрывавший его плотный загар, снова приобрело свой нормальный цвет. Вздохнув еще раз, он уже более осмысленно посмотрел на меня.

Спасибо, малыш, — еле слышно проговорил он, — ты спас мне жизнь.

Я лишь пожал плечами, так как даже и не понял, как это всё получилось. Наверное, моя магическая энергия активировала ядро в теле падре, а то, через магические цепи организма, поддержало его больное сердце. Теперь мне стала ясна причина того, что падре не мог активно применять свои магические способности. Они у него были слабыми, к тому же, постоянно подпитывали больное сердце, не давая ему умереть.

Как только это стало ясно, я почувствовал себя легче. Всё-таки, разные непонятные причины мешали мне трезво оценивать обстановку, а также будили напрасные надежды и ожидания.

— Ладно, хватит тут друг за дружку держаться, гачупины! Добро пожаловать на «La Gallardena», и прошу её любить! Ты, юнга — на палубу, а ты, падре — в трюм. Посмотрим, кто из вас чего стоит! Но мальчишка уже доказал, что он стоит своих восьми реалов! А вот нужен ли ты, старый инквизитор, мы ещё посмотрим!