Мир колонизаторов и магии

Меня всего передёрнуло от этой его искренней радости. Оглядев всех остальных, я заметил, что он был не одинок в этом своём стремлении порезвиться за чужой счёт. Лишь два или три пирата хмурились и отводили взгляд, не одобряя этого, среди них был и старый боцман.

— Вот видишь, гачупин, ты приносишь радость команде! Сейчас я расскажу тебе, как это будет происходить. Для этого мы на каждом ноке грот-рея укрепим по блоку. Потом через них проведём трос, связанный в кольцо. Привяжем тебя, с его помощью, и протащим под всем корпусом корабля, от кормы до носа. Там много ракушек, от которых ты так мастерски очищал днище корабля. Вот видишь! Мы учли все твои заслуги перед нами, и ты сам облегчил себе мучения. Вот только полностью очистить корпус от всех ракушек мы не успели, и тебе они всё же достанутся.

— Как тебе такая перспектива? Ах да, я совсем забыл! Ведь трос может и заклинить, и тогда ты можешь захлебнуться в воде. Да, такое бывает. Не так ли, братья?

— Да, да, бывает, не раз такое было. Канаты ветхие или руки кривые и да, захлёбывался, — поддержали своего капитана пираты.

— Вот видишь, Филин, не всё так просто в этой жизни. Однако… — и Гасконец задумчиво замолчал и деланно почесал свою короткую бороду, — наверное, всё же, одного раза будет мало. Думаю, что два раза будет достаточно, и то, это скидка на возраст! Молодым у нас всегда дорога, а старикам — почтение.

И он шутовски раскланялся, взяв пример с Пижона, а все остальные пираты дружно поддержали его радостными криками и не менее радостными пинками по нашим тощим задам и ногам. После чего быстро затолкали нас сначала в трюм, а потом уже и в клетку для пленников.

Что за постоянное лицедейство? Им что, не хватает больших и малых оперных театров и развлекухи с участием местного бомонда и актрис? — успел подумать я, пока нас сбрасывали обратно в трюм.

— Что будем делать, падре, я вас больше не смогу вытащить с того света магией?!

— А ты это уже делал, Эрнандо?

— Да, падре, я думал, что вы это знали!

— Да, я чувствовал, но не поверил, что такое может сделать простой мальчишка, к тому же, необученный.

Я промолчал. Не думал он, блин. Тут всего трясёт от этого, напрягаешься, а он, оказывается, не думал. Вот же, старый хрен. Да я и сам виноват, постоянно ругаюсь с этими пиратами. Да только, что ещё остаётся делать. Не Богу же молиться! Это, конечно, тоже неплохо, для души, по крайней мере. А вот для жизни всегда действует правило — «На Бога надейся, а сам не плошай!»

Бог далеко, а пираты рядом, и пока он к нам на помощь не пришёл, но это я зря, впрочем, несколько раз нас выручали определённые события, будем и теперь надеяться на них.

Но вот, что теперь делать дальше. Судя по тому, что я слышал от пиратов, Падре не выдержит и одного раза сбрасывания с огромной высоты. Фок-мачта высокая, а скорость падения огромная. Кроме того, если сердце падре и выдержит такое сбрасывание, то может не выдержать канат, или его узел может соскользнуть с ног падре. А то и нанести его ногам или телу несовместимые с жизнью повреждения.

Эх, грехи мои тяжкие, — горько вздохнул я.

— Обо мне думаешь, — догадался падре.

— Да, — коротко ответил я.

— О себе подумай, Эрнандо. Обо мне уже поздно думать, я свою жизнь прожил и прожил достойно. Они всё равно бы меня убили, а если не они, то те, кто купил бы меня. Тут всё ясно. А вот тебе надо бежать, пока не поздно.

— Всё, что я слышал о килевании, грозит большими тебе неприятностями, и ты можешь умереть от многочисленных разрывов кожи и мяса. И пираты правы, трос может порваться или застрять, и тогда ты задохнёшься под водой. Надо думать, как помочь тебе.

— Падре, раз нам не суждено выжить, тогда помоги мне отомстить. Сбежать мы не сможем. Я видел на палубе, что ночью дежурят пять матросов и нам не получится отвязать шлюпку, нас всё равно заметят.

— Да, ты прав, Эрнандо. Я подумаю, что можно сделать, чтобы выбраться из клетки.

И монах погрузился в размышления, а потом стал тихо молиться.

Domine Iesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent. Amen.

Позднее я узнал, что это была Фатимская молитва. Затем настало время Credo, дальше шла очередь молитвы Pater noster, а потом и Subtuum praesidium. В общем, молитва шла за молитвой, а толку всё не было. Сначала я заскучал и думал заснуть, но спать не хотелось, тогда я стал думать.

Хорошее это дело — думать, очень хорошее. Лучше, чем просто молиться.

И я решил самостоятельно выпустить себя из клетки. Замок на ней был плёвый, а пират, бдительно нас охранявший, давно уже дрых без задних ног, которые виртуально валялись очень далеко от него, чем я и попытался воспользоваться.

По трюму бегали крысы и шуршали по углам, добывая себе еду, гадя и размножаясь в вечной полутьме. Их постоянная возня напрягала меня. Вот одна из них подбежала ко мне и, умильно задрав свою усатую мордочку, подняла передние лапки, пока её голый мерзкий хвост елозил по грязному полу.

Задумчиво посмотрев на мои голые ноги, она резко наклонилась и укусила меня за большой палец. От неожиданности я вскрикнул и попытался её прибить кулаком, но крыса, торжествующе пискнув, убралась в тёмный угол, напоследок махнув мне своим голым хвостом.

Вот же мерзкая тварь, рассадник всех инфекционных болезней. Чувствует приближение нашей гибели и решила попробовать меня на вкус, живой я ещё или уже можно есть. А вот, хрен вам, суки. Ненавижу вас всех! Не дождётесь, мамой своей клянусь, не дождётесь!

Не обращая больше внимания на падре, который, судя по всему, впал в транс, я стал искать возможность сломать замок, либо открыть его другим способом, тихо при этом ковыряясь в нём обеими руками. Вокруг было всё тихо. Пираты спали в своих гамаках. Да и здесь их было немного. Основная часть спала на нижней палубе или несла вахту наверху.

Только один переносной фонарь, монотонно качаясь в такт корабельной качке, освещал всё вокруг. Тени от его неясного света судорожно прыгали и ползали по стенкам трюма, рывком перебираясь на другие участки, из-за постоянной качки. Тишину изредка нарушали храпы и бормотание пиратов, которые здесь спали.

Весь корабль погрузился в какую-то иррациональную полудрёму. Корабельный колокол как бы нехотя прозвенел «собачью» вахту, наступили самые тёмные предутренние часы. В это время на идущий в ночной тьме корабль тихо опустились огни святого Эльма. Загоревшись на кончиках рей и мачт холодным призрачным огнём, они сигнализировали о тишине и спокойствии, завораживая вахтенных своим мистическим светом.