Мир на Земле

– Кто? – спокойно спросил я. Видя, что визит затягивается, я уселся в кресло, сбросив на пол несколько газет и книг.

– Не имеет значения. Вы проявили – так считаю не только я – добрую волю. Ваш официальный рапорт сравнили с тем, что вы писали здесь и закопали вместе с банкой. Кроме того, в качестве tertium comparationis [56] Агентство располагает всеми записями с базы.

– И что? – спросил я без особого интереса, только потому, что он сделал паузу.

56

третий документ для сравнения (лат.).

– Частично вы писали правду, а частично вынуждены были выдумывать. Это не было преднамеренной ложью. Вы верили в то, что содержалось в рапорте, и в то, что тут написали. Когда в памяти возникают пробелы, всякий нормальный человек пытается их заполнить. Совершенно бессознательно. Впрочем, не известно, стал ли ваш правый мозг действительно сейфом.

– То есть?

– Каллотомия могла быть не случайной.

– А какой?

– Отвлекающим маневром.

– Чьим? Лунным?

– Вполне возможно.

– Это так важно? – спросил я. – Ведь Агентство может выслать других разведчиков.

– Разумеется. Вы вернулись шесть недель назад. Сразу же после того, как был установлен диагноз – я имею в виду вашу каллотомию, – были один за другим высланы три человека из запасных.

– И ничего не вышло?

– Им удалось вернуться. Всем. К сожалению, удалось слишком хорошо.

– Не понял.

– Их ощущения не перекрываются с вашими.

– Ни по одному пункту?

– Вам лучше не знать подробностей.

– Но если вы их знаете, то и вас могут ожидать неприятности... профессор Шапиро, – сказал я, усмехаясь. Он глубокомысленно кивнул.

– Естественно. У экспертов возникла масса гипотез. Результаты анализа приблизительно таковы. Классически построенные дистантники не были для Луны неожиданностью. Неожиданностью стал лишь молекулярный дистантник, то есть последнее ваше воплощение. Однако с того момента и он уже для нее не загадка.

– Что из этого следует для меня?

– Думаю, вы уже догадываетесь. Вы проникли тудаглубже, чем ваши последователи.

– Луна устроила им представление?

– Похоже на то.

– А для меня, значит, не устраивала?

– Вы пробили декорацию, по крайней мере частично.

– Почему же я смог вернуться?

– Потому, что это было оптимальным решением дилеммы, в смысле стратегической игры. Вы вернулись, выполнив задание, но в то же время не вернулись, то есть его не выполнили. Если бы вообще не вернулись, в Совете Безопасности большинство получили бы противники дальнейших разведок.

– Те, что хотят уничтожить Луну?

– Не столько уничтожить, сколько нейтрализовать.

– Это для меня новость. Каким образом?

– Есть способы. Правда, чрезвычайно дорогостоящие, как всякая новая технология в зародыше. Не знаю подробностей, поскольку так лучше для всех нас и для меня самого.

– Однако кое-что вы все-таки прослышали... – заметил я. – Во всяком случае, речь идет о чем-то субатомном? Не водородные бомбы, не баллистические ракеты, а нечто более дискретное. Нечто такое, чего Луна не в состоянии своевременно обнаружить...

– Для человека, лишенного половины мозга, вы достаточно разумны. Однако вернемся к делу, то есть к вам.

– Чтобы я согласился на исследования? Под патронатом Агентства? Взятый на допрос с правой стороны?

– Все гораздо сложнее, чем вы думаете. Кроме вашего рапорта и записей миссии, мы располагаем несколькими гипотезами. Наиболее достоверная звучит примерно так: на Луне столкнулись отдельные секторы. Не произошло ни их объединения, ни взаимоуничтожения, ни создания плана вторжения на Землю.

– Тогда все-таки что же там произошло?

– Если б это можно было установить достаточно определенно, мне не пришлось бы мучить вас. Несомненно, межсекторные заслоны отказали. Милитарные игры столкнулись друг с другом. Возникли беспрецедентные эффекты.

– Какие?

– Я не эксперт в таких вопросах, но, насколько знаю, компетентных экспертов вообще нет. Мы обречены на догадки под девизом ceterum censeo humanitatem preservandam esse [57] . Вы знаете латынь, не правда ли?

57

полагаю, человечество должно быть сохранено (лат.).

– Отчасти. Скажите, чего вы от меня хотите?

– В данный момент еще ничего. Вы, простите, вроде зачумленного во времена, когда еще не было антибиотиков. Я навестил вас, поскольку настаивал на этом и с трудом получил согласие. Скажем – ultimum refugium [58] . Количество версий того, что произошло на Луне, вы увеличили страшно. Говоря проще, после вашего возвращения известно меньше, чем до него.

– Меньше?

– Конечно. Ведь не известно даже, содержит ли ваш правый мозг что-нибудь действительно важное. Количество неизвестных возросло, после того как уменьшилось.

58

последнее прибежище (лат.). О доводе, к которому прибегают, не имея в запасе лучших.

– Вы выражаетесь, как Пифия.

– Лунное Агентство перевозило на Луну и помещало в секторах то, что должно было доставлять в соответствии с Женевским соглашением. Но компьютерные программы первого перевезенного поколения остались секретом каждого государства. Агентству они доступны не были.

– Иначе говоря, уже с самого начала возникла чреватая опасностью несообразность?

– Естественно, как следствие мировых антагонизмов. А разве можно отличить программу, которая спустя десятилетия вырвется из наложенных на нее программистами пут, от программы, которая должна былаопределенным образом вырваться?

– Не знаю, можно ли. Но, вероятно, специалисты должны сказать свое слово.

– Нет. Этого никто не может сказать, кроме тех, кто составлял программы.

– Знаете, профессор, – сказал я, вставая и подходя к окну, – у меня создается впечатление, что вы оплетаете меня тонкой сетью. Чем дольше мы беседуем, тем туманнее все становится. Что произошло на Луне? Не известно. Что я там перенес в действительности? Не известно. Почему подвергся этой дьявольской каллотомии? Не известно. Знает ли об этом что-нибудь вторая половина моего мозга? Тоже не известно. По сему случаю будьте любезны коротко сказать, чего вы от меня ждете.