Мир пауков. Башня и Дельта
Шрифт:
— Что с Одиной? — осведомился он у Доггинза.
— Схоронили нынче утром.
— Нынче утром?
— Да. Ты здесь лежишь без чувств вот уж два дня. У тебя был жар.
Симеон достал из сумки склянку с бурой жидкостью.
— Открой рот.
Найл повиновался и почувствовал, как на язык ему упало несколько капель прохладной жидкости.
— Будет жечь. Закрой глаза и старайся не сглатывать.
Растекшись по рту, жидкость словно воспламенилась. Вот она дошла до глотки, и боль стала невыносимой. Найл зажмурился и уперся головой в обитую тканью спинку кровати. Через несколько
— Чудесное снадобье, — заметил Найл с дремотным блаженством.
— Называется шакальей травой, из Великой Дельты.
— Ты был в Дельте? — Найл удивленно расширил глаза.
— Много раз.
— Ты мне о ней расскажешь?
— Да, только не сейчас. Отдыхай пока.
Доггинз и лекарь удалились, оставив Найла одного. И хотя он ощущал теперь глубокую расслабленность, сонливость уже не чувствовалась. Тут вспомнилась Одина, последний ее поцелуй — Найла заполнила жалость и горечь утраты, глаза затуманились от слез. Найл не утирал их, и они струйками сбегали по щекам. В свое время он тяжело перенес гибель отца, но страдал, как оказавшийся в одиночестве ребенок. Теперь же это была безутешная мука взрослого, утратившего любимого человека.
Казалось невыразимо обидным и жестоким, что вот так, в расцвете сил и красоты, человек уходит в землю.
Следующие полчаса Найлом безраздельно владела темная меланхолия и пессимизм. Поневоле напрашивался вывод, что вся жизнь — трагическая ошибка, и невидимые силы, вершащие человечьи судьбы, созерцают людей со скучливым презрением.
Размышления глубоко потрясли юношу, он словно заглянул в бездну. В конце концов, утомившись от собственной неприязни к жизни, Найл погрузился в дремоту.
Разбудила Селима, входящая в дверь с подносом.
Она улыбнулась так открыто и радостно, что в ответ сердце встрепенулось и у Найла.
— Ты выгладишь намного лучше!
— Правда?
Она поднесла зеркальце, и Найл увидел, что белки глаз у него больше не тронуты краснотой, и кровоподтеки с лица считай что сошли. Синяки на глотке, вчера еще лиловые, обтаяли, приняв изжелта–бурый оттенок. Селима присела на кровать и поместила поднос Найлу на грудь.
— Отведай.
Он отхлебнул нежирного бульона — вкус просто изумительный. К удивлению, глоталось почти без боли.
Проглатывать ноздреватый черный хлеб с янтарным маслом оказалось трудновато, но ощущать в желудке пищу было так приятно, что Найл все стерпел.
Пока он ел, само удовольствие от вкушения пищи вытеснило последние остатки недавней меланхолии.
— Вы испугались, когда пауки обступили город? — спросил он Селиму.
— Еще бы. Кое–кто, правда, был спокоен — из тех, кто уверен, что жуки сумеют защитить. Но я сама росла среди пауков и знаю, насколько они опасны.
— Как жукам удалось не пустить пауков в город?
Селима, похоже, была удивлена.
— Ты разве не знаешь? Они используют силу воли. Не скажу точно, как это называется, но они вроде бы смыкают волю, каждый свою, в общую сеть.
— Понимаю. То же самое делают и пауки.
Но как жуки прознали, что на них собираются напасть?— Они вообще всегда начеку. А едва лишь узнали, что вы отправились в паучий город добывать взрывчатку, так сразу смекнули, чем это может обернуться.
— И ты полагаешь, пауки больше не нападут?
Она с улыбкой покачала головой.
— Теперь–то уж нет. Когда у нас есть жнецы…
— Ты что, знаешь и про жнецы?
— Разумеется. Все знают. — Она подняла поднос. — Ну, а теперь пора отдохнуть.
Когда Селима открыла дверь, Найл вслед спросил:
— Там хоть что–то известно, как с остальными, добрались ли?
— Да. Все возвратились благополучно. У Гастура шар сел прямо в реку, до берега добирались вплавь. А Милтон так еще и привел нескольких ребятишек, подобрал их в лесу.
— Что за ребятишки? — живо осведомился Найл. Селима посмотрела как–то странно, таинственно.
— Твоих сестренок среди них нет. Найл ответил ошеломленным взглядом.
— Откуда тебе известно, что у меня есть сестренки?
Та опять посмотрела с непонятным, загадочным видом и вышла, оставив дверь открытой. Найл широко раскрытыми глазами глядел ей вслед, недоумевая, что все это значит. Тут в коридоре послышались шаги, и в дверях появилась одетая в синее девушка.
— Дона!
Девушка бросилась к кровати, обвила Найла руками за шею и припала губами к его губам.
У Найла, успевшего позабыть приятное тепло ее уст, перехватило дыхание.
Возвратившаяся Селима сказала с мягкой укоризной:
— Его нельзя волновать. Ему еще долго предстоит набираться сил.
— Я не буду его тревожить, обещаю! Выпустив Найла из объятий. Дона села у него в ногах.
Лучась от счастья, они, не отрываясь, смотрели друг на друга, словно не веря, что снова вместе.
— Я приду через несколько минут, — сказала Селима и удалилась, деликатно притворив за собой дверь.
— Как там мои сестренки? — первым делом спросил Найл. Улыбка сошла с лица Доны.
— Их позавчера забрали. Служительница, которая забирала, сказала, что отведет их к матери.
— Это было в день взрыва?
— Где–то за пару часов.
Такую новость, в общем–то, следовало ожидать. Как раз тогда они торговались с Каззаком. Его сестренкам отводилось место в той сделке.
Вытянув руку, девушка коснулась ладони Найла.
— Извини.
Найл пожал плечами.
— Может, оно и к лучшему. Если пауки держат их заложницами, то, вероятно, не тронут. — Он намеренно сузил свое мышление, не давая проникнуть в него ядовитому страху. — Ты лучше расскажи, как тебе удалось бежать.
— Я как раз гуляла на лужайке с ребятишками, когда рвануло. Под ногами вдруг заходило ходуном, я подумала, что землетрясение. У нас однажды трясло в Дире, местами даже стены завалились. Поэтому я велела ребятишкам сесть на землю и не бояться. И тут пауки ошалели. Забегали, как чумные, не соображая, что делают. Один даже в реку залетел. Ты не знаешь, с чего бы?
— Знаю. Они общаются меж собой сигналами напрямую. Поэтому, когда худо одному, это чувствуют и остальные. Они ощущали предсмертные муки друг друга. Ну, а дальше что было?