Мир Под лунами. Конец прошлого

– Ой, не говори! Даже думать об этом не хочу!

Сквозь завесу узких серебристых листьев Евгения смотрела на океан. В Киаре он был совсем не такой. В Киаре он был лишь частью порта и резервуаром для слива отходов. Здесь же это было необъятно большое живое существо. Оно дышало, весело играло солнечными бликами, любовно облизывало берег. Оно было прекрасно настолько, что невозможно оторвать глаз, а отвернуться - будто совершить преступление. Ей хотелось навсегда сохранить в себе и прозрачно-зеленую воду, и песок, и воздух, и солнце... Эта жадность была бессмысленна. Тысячи, а может, и миллионы лет солнце раскидывало сверкающие блики по волнам, а те разглаживали пляж невзирая на то, что этой красотой некому было любоваться. Пришел человек, но все здесь осталось по-прежнему. Может быть, когда-нибудь люди закуют в камень этот берег, и уничтожат белый песок, и будут бросать в океан свой мусор. Но пройдет еще несколько тысяч лет, и истинные хозяева вновь отвоюют свое. Не стоит даже заглядывать так далеко - на жизнь Евгении этой красоты хватит с избытком. И все же даже отворачиваться от нее ей было жалко.

Лива сама не заметила, как опять начала улыбаться и шутить. Эвра спросила:

– Полегчало тебе?

– Ой!
– удивилась она.
– А ведь и правда! Больше не болит! Госпожа, зуб не болит!

– Духи тебе помогли. Теперь можно возвращаться в дом.

На следующий день к ней пришла та ведунья и попросила поговорить с духами, чтобы они стали к ней благосклоннее. Царица выполнила ее просьбу: они вместе сходили в рощу и Евгения пошептала, обратив к земле ладони. Она знала, что живущая здесь сила не имеет ушей. Но доброта олуди поддержит колдунью, и та увереннее станет с этой силой обращаться, а именно это и требуется.

В те годы она часто беседовала с людьми, которые умели обращаться с духами. Эти женщины и мужчины сами подходили к ней в столице и в провинциальных городах, куда она приезжала с мужем или Ханияром. Среди них попадались и шарлатаны, и самонадеянные невежды. Но встречались и те, в ком Евгения действительно чуяла добрую или злую энергетику. Настоящая природа этих сил оставалась ей непонятна, но очень скоро она узнала, что намного могущественнее любого из тех, кто общается с ними уже много лет.

Однажды в Феруте по дороге в местную больницу она остановилась как вкопанная, ощутив, как кто-то наводит на нее порчу. Мутное смрадное облако злобы надвинулось на нее сбоку. И прежде, чем оглянуться и найти в толпе пославшую его женщину, Евгения увидела ее внутренним взором: высохшую старуху, что решилась проверить мощь олуди. Она остановилась и несколько секунд простояла, закрыв глаза. Затем направилась прямо к колдунье: той не было видно среди зевак, столпившихся на улице, чтобы поглазеть на царицу, но ненависть висела над ней темно-серым столбом.

Люди поняли, расступились: колдунья была здесь известна, ее боялись, мечтали избавиться и все же шли к ней за помощью. Оставшись одна, старуха не отступила, протянула к Евгении крючковатые пальцы. Ее бледные губы шептали заклинания, и царица видела, слышала, ощущала всем телом, как окутывает ее мрачное облако проклятия. Но оно было бессильно; она повела рукой, и облако развеялось, а колдунья в ярости затряслась, брызгая слюной. Пеликен обнаженным мечом преградил ей путь, когда она кинулась к его госпоже, воздев над головой руки и визжа. Евгения отвела оружие, играя на публику, обратила на старуху материнский добрый взор.

– Ты! Ты!
– кричала колдунья и все никла, никла под спокойным взглядом олуди, пока наконец не упала на землю, принялась кататься в пыли, кусая пальцы.

Привыкшая к экзальтированности простолюдинов царица молча наблюдала за неожиданной соперницей. Ее сила к этому дню была уже столь велика, что она не колеблясь мысленным повелением загасила этот костер злобы, и женщина стихла на земле, продолжая тихо скулить. Не шевельнув и пальцем, Евгения погасила в этом теле все отрицательные эмоции. Оказалось, что кроме них в нем ничего нет. Чтобы оставить о себе в Феруте долгую память, она протянула колдунье руку. Та приняла ее и поднялась. Сжимая горячую сухую кожу на тонкой кости, Евгения на несколько секунд проникла в ее душу, полную страха перед смертью и ненависти к жизни. Этой женщине от рождения было дано мало доброты, а обратившись к магии, она сама убила в себе ее остатки.

– Ты сильнее меня, - пробормотала старуха, будто все еще не веря, что такое возможно.

– Ты скопила немало денег. Не делай больше зла, оставь колдовство, и твоя смерть будет легкой. Я вижу это, - сказала ей Евгения.

Колдунья вырвала руку, заковыляла прочь. В ее насильно очищенном мозгу не было мыслей. Люди расступались, отбегали от нее, а она ничего не замечала, ошеломленная непривычной тишиной внутри себя.

Сила, которой не было названия, вливалась в олуди вместе с солнечным светом и каждым вдохом. Евгения быстро училась ею управлять. Мир вокруг нее цвел красками, которых больше не видел никто - разве что некоторые из знахарей, что при встрече признавали ее власть и подчинялись ей. Теперь Евгения понимала, что уже во время медового месяца именно эта сила помогла гвардейцу Йени пережить приступ аппендицита. С тех пор каждый день открывал ей что-то новое. Настроение и болезни людей имели свой цвет. Каждого человека в ее глазах окружал сияющий ореол. Сосредоточившись, она могла различить цвет и пульсацию каждого внутреннего органа, почувствовать боль, ощутить запах болезни, ибо каждая болезнь пахла по-своему. Настроение людей звучало в ее ушах нежной музыкой или какофонией нестройных звуков. Иногда она слышала произносимые ими мысли. Но это случалось редко и только при большой степени сосредоточенности; обычно же она просто видела. Просто? Она не смогла бы этого объяснить. Не было ни в иантийском, ни в русском языках таких слов, чтобы передать синтез красок, звуков и запахов, что создавал изумительный по красоте и сложности рисунок ее жизни. Порой это оказывалось неприятно. Нередко ей было трудно справиться с собственными эмоциями, будучи одновременно атакованной переживаниями множества других людей. Но в конце концов она сжилась и с этим. Теперь она понимала, что страшные головные боли, донимавшие ее в первое время, были следствием приспособления организма и психики к новым условиям.

Пророческие видения посещали ее крайне редко. Бывало, она внезапно становилась невольной свидетельницей событий, происходящих в соседней комнате или за сотню километров и имеющих к ней непосредственное отношение. Она знала, что происходит с Халеном, как бы далеко он ни находился. А случалось, что по какому-то не понятному ей самой наитию она отдавала приказания либо запрещала что-то - и ближайшее будущее показывало, что она была права. Ее люди знали Евгению лучше нее самой. Она желала понимать причины своего поведения, им же это не требовалось - они просто верили.

И все же она оставалась человеком. Помимо сомнений философского толка ее одолевали естественные человеческие чувства: тоска по родным, зависть, злость, страх за близких. Отпустив мужа в очередную поездку, она порой с отчаянием думала, что ничем не сможет помочь, если с ним что-то случится в пути, - ее сила не действовала на расстоянии. Иногда ей снилась русская зима, и она просыпалась вся в слезах, готовая отдать свои способности за десять минут морозного снежного дня. Глупость и дурость людей порой приводили ее в ярость. И по-прежнему сильной, непреходящей, неменяющейся оставалась любовь к Халену. С годами они срослись будто бы не только душами, но и телами. Он был частью ее сердца - знакомый, родной и всегда притягательный. Как в день свадьбы, у Евгении холодело в груди, когда она слышала его голос. Хален был настолько близок, что она не могла его "видеть", как других людей. Но зато она его чувствовала. Смогла бы она прочитать его мысли? Возможно; но она никогда не пыталась этого сделать. Он был мужчина и царь, и только с ним ей удавалось быть слабой женщиной, - а ведь даже царице хочется ощутить себя слабой рядом с мужчиной, который защитит и поможет!

8.

Со дня прихода олуди Евгении прошло три года. Опять настала зима, сухая и теплая. Дожди шли редко. Крестьяне в селениях собирали оливки, делали масло, а города пропахли дымом от многочисленных жаровен, печей и костров.

Через несколько дней Хален отправлялся на западную границу, где уже больше трех месяцев находился Амарх Хиссан. Его отец царь Джаваль прислал письмо, в котором просил племянника воздействовать на Амарха. Наследника престола ждали многочисленные дела на родине, и его любовь к кочевой жизни раздражала отца. У царя Джаваля не было других детей, и он не желал рисковать единственным наследником даже в вялотекущей войне с дикарями. Хален только и ждал подобного предлога, чтобы выехать к Фараде. Его, как и кузена, манил лес, а больше того - мужское общество. Жена не стала ему перечить, хотя прекрасно понимала, что не родственные узы и не чувство долга влекут его на границу, а мальчишеская страсть к трудностям солдатской жизни.

Но до отъезда было еще два дня, а сегодня царская чета отправилась на скачки. Хален покинул замок раньше - собирался заехать по пути в Дом провинций.

Евгения, одетая в черное с серебром платье, оглядывалась в поисках своего телохранителя. Она нашла Пеликена в конюшне, где он проводил экскурсию для матакрусского посланника, привезшего письмо царя Джаваля. Его звонкий голос доносился из глубины помещения.

– Вот этого красавца прислал ваш правитель на свадьбу нашего государя. А этот стоял в конюшне богатого торговца. Венгесе увидел его на скачках, где он взял второй приз, и заключил с хозяином пари, что в следующий раз он придет третьим. А скакун пришел первым, и Венгесе отдал купцу пятьсот росит. Недурное пари, хотел бы и я так шикануть, но государь одаривает меня больше вниманием, чем деньгами. А затем конь раз за разом приходил первым, и Венгесе поспорил с хозяином, что на следующих скачках он не выиграет. В случае проигрыша он обещал перековать коня и заплатить за достойную его красоты амуницию. Но он выиграл пари, и купцу пришлось расстаться с красавцем. Правда, за амуницию все равно платил Венгесе... А эта кобыла из Шедиза. Царь Красного дома прислал ее в ответ на дары моего господина. Да, он высоко себя несет, этот царь, но его время прошло, и в Красном доме распри. Придет день... но об этом только шепотом и не здесь.