Мир в ХХ веке

В Иране в 1978–1979 гг. действительно массовое антишахское народное исламистское движение, вдохновленное аятоллой Хомейни, показало всему миру пагубность воздействия реакционной, фундаменталистской моноидеологии на сознание и действия непросвещенной толпы. Режим все явственнее перерождался в откровенно контрреволюционный.

К этим азиатским явлениям были близки также правые экстремистские движения и порожденные ими властные режимы в некоторых странах Африки и Латинской Америки. При всех различиях конкретных ситуаций их можно рассматривать как существенные дополнения к европейскому тоталитарному опыту времен Гитлера и Сталина. Ни в коем случае не идентифицируя их, стало необходимо подвергнуть, как минимум, критическому ограничению известный марксистский тезис о неизменно решающей прогрессивной роли народных масс как “главных творцов истории”. Возможности реакционных сил манипулировать народными движениями и превращать их в ударную силу, направленную против прогресса, не уменьшились, а возросли. Это связано и с заметным усилением роли харизматических “народных вождей”, культ которых, доведенный до апогея, возрождал временами в разных регионах земного шара самые худшие традиции давних восточных и иных деспотий. Все это свидетельствовало о том, что предостережение Розы Люксембург об опасности для цивилизации нового “впадения в варварство” отнюдь не утратило своего значения.

Совсем с другой стороны (впрочем, не без связи с событиями в “третьем мире”) заметно активизировалась критика теории и практики советизированного марксизма в Западной Европе. В Италии, Испании, во Франции заявил о себе еврокоммунизм [39] . Течение, связанное прежде всего с именами Энрико Берлингуэра и Сантьяго Карилльо, подчеркивало “новый интернационализм”, идейную и политическую независимость западных компартий при разработке ими перспектив и стратегии политического развития, ориентированных в первую очередь на принципы свободы и демократии.

39

См. об этом: Черняев А.С. Моя жизнь и мое время. М., 1995. С. 343, 349–350.

Еще более существенное значение имело то, что в Германии, Франции и других странах после “молодежных бунтов” 1968 г. появились не только интеллигентские кружки, а целое идейное направление “новых левых”. Не без их влияния стали наряду с традиционными рабочими партийными и профсоюзными организациями стремительно набирать силу также необычные новые массовые движения, называвшие себя “демократическими”, “социальными”, “альтернативными”, “зелеными”, “гражданскими инициативами” и т. п.

В отличие от “старых” социальных движений фашистского толка, возникших после первой мировой войны (о чем речь шла выше) “новые” базировались на том, что в 70-е годы научно-техническая революция вступала в глобальном масштабе в качественно новый этап. “Началась технологическая революция, — констатировал социолог Юрий Красин, — означающая революционный переворот в производительных силах общества. Основные его элементы: структурная перестройка общественного производства на базе наукоемких технологий, применение микропроцессорной техники, информатики, робототехники, автоматических систем управления, биотехнологии” [40] .

40

Красин Ю. Рабочее движение в поисках демократической альтернативы // Коммунист. 1988. № 14. С. 65.

Существенные сдвиги происходили не только в социально-экономических условиях жизни людей. Гигантски возрастало воздействие на общество внешнеполитических и экологических реалий, вытекающее прежде всего из осознания им смертельной опасности самоуничтожения человечества в результате ядерной войны и (или) экологической катастрофы. Глобализация проблем войны и мира, защиты среды обитания, а также производства и потребления, жилья и образа жизни, их качественных показателей, национальных и межнациональных отношений, места индивидуума, гарантий демократии и свободы, — все это не могло не отразиться на состоянии и программатике новых массовых движений.

В сфере производственной, как и прежде, преобладало традиционное рабочее движение, нацеленное не только на непосредственное улучшение условий труда и быта населения, но и — в долгосрочной перспективе — на более глубокие преобразования общества. В этой сфере продолжали действовать давно сложившиеся организации рабочих партий и профсоюзов, хотя и в них происходили немалые изменения. Так, забастовочное движение оставалось важным показателем активности рабочего класса в защите завоеванных прав и жизненных интересов, но в динамике и характере стачек стали проявляться новые тенденции. Качественно менялся и расширялся набор потребностей, приоритетов и требований. Иные параметры приобретали также деятельность производственных комиссий и советов на предприятиях, требования “соучастия в управлении производством”. Эффективность форм борьбы и организации зависела от изменений в условиях деятельности профсоюзов, политических партий, от соотношения между пролетарским классовым сознанием и идеями патернализма, “социального партнерства”.

Новые социальные движения развернули небывалую активность как раз в сфере непроизводственной, заполняя почти не занятую нишу. Гетерогенные по социальному составу участников и пестрые по идейно-политическому облику, они многим отличались от прежних как по характеру и объему деятельности, так и по формам организации и методам борьбы. Выступая поначалу в виде частных, локальных, ограниченных инициатив, они постепенно инкорпорировали едва ли не все глобальные проблемы, с которыми вплотную столкнулось человечество.

В круг этих движений, объективно направленных против политики консервативных кругов, включились самые разнообразные компоненты. Разрозненные группы “антиавторитаристов” выступали за “новый образ жизни”. Битники, ситуационисты, хиппи, прово, кабутеры, автономисты, базисные группы, спонти соединяли в своих шумных декларациях элементы идей анархических, социалистических и отчасти либеральных, заимствованных у теоретиков “новых левых” или у адептов “контркультуры”. За причудливыми формами выражения симпатий и антипатий не всегда просматривались элементы социального протеста. Позднее многие из них влились в “альтернативное движение”, в котором переплелись тенденции антикапитализма и стихийного бунта против норм и запретов того общества, которое они считали аморальным.

В разных странах экологисты (“зеленые”) проявили общие черты, что позволило им деятельно сотрудничать на арене Европейского союза. В недрах этих движений постепенно возникли и продолжают формироваться новые подходы и программные установки. На первый план стали все чаще выходить требования “защиты среды обитания” и “нового образа жизни”. Интегрирующим фактором этих движений, охвативших преимущественно молодежь, но также женщин и ветеранов, все более становилась всенародная антивоенная, антиракетная, антиядерная борьба. О внутренней потенции новых движений говорило и то, что их развитие сопровождалось созданием самых разнообразных форм организации и действия. Среди них — “гражданские инициативы”, “экокоммуны”, “зеленые” группы и партии. Некоторые неформальные группы, противостоящие истеблишменту, стали даже рассматривать себя как “ячейки контрвласти”.

Сам способ рождения и распространения “снизу” новых ценностей, называемых часто “постбуржуазными” или “постматериалистскими”, не мог не вызвать поначалу их огульного неприятия либеральной и социал-демократической идеологиями. Левые круги и коммунисты, интеллектуально более близкие к новым движениям, усматривали в них своих конкурентов или “путаников” и пытались в покровительственном тоне разъяснять их “ненаучность”. Но постепенно ситуация стала меняться. Эту перемену отразили коллективная монография российских ученых под редакцией Ю.А. Красина [41] и серия других работ, анализировавших возможности взаимодействия разнородных демократических сил.

41

Не соперничество, а сотрудничество! Коммунисты и новое в социальных движениях. М., 1984.

В это же время по-новому высветилась социальная роль науки, ученых и их организаций. Долгие годы в теории и особенно в практике реализации марксистских социалистических концепций сохранялось и поддерживалось односторонне “классовое” недоверие к представителям свободомыслящих интеллектуалов, будто бы “чужеродных” народным “низам”. Исключения делались (притом ограниченно и временно) лишь для корифеев “марксистской науки” и для немногих светочей мировой культуры. К исходившим из научной среды предостережениям о грозящих человечеству опасностях идеологи КПСС относились, с высоты “исторического оптимизма”, пренебрежительно или враждебно, как к кликушеству адептов обреченного капитализма или религиозного обскурантизма.