Мир всем

К Максимовым полагалось звонить шесть раз. Дребезжащий звонок на дверном косяке издал жалобное чахоточное треньканье, едва слышное с той стороны, но тем не менее дверь открылась.

— Ой, Антонина Сергеевна, это вы?

От неожиданности Валя попятилась. Я положила руку ей на плечо:

— Конечно я. Мне надо знать, как живут мои ученики. Ты разрешишь мне войти?

Залившись краской, она несколько раз кивнула и показала пальцем в глубину квартиры:

— Наша комната там.

Тёмный коридор был настолько узкий, что стены вплотную придвигались к плечам. Если бы я несла в руке портфель, то его пришлось бы прижимать к груди. Неожиданно коридор закончился просторной кухней, завешенной мокрым бельём. Лавируя между натянутыми простынями, Валя подвела меня к двери комнаты и испуганным шёпотом сказала:

— У меня ещё уроки не сделаны.

— Уроки я проверю в школе. Ты лучше покажи, как ты живёшь, есть ли у тебя место для занятий.

Я шагнула в комнату и остановилась, удивлённая царившей там чистотой.

В первую очередь обращали на себя внимание большие настенные часы в деревянном корпусе с круглым маятником в форме солнца. В дверце двухстворчатого шкафа поблёскивало зеркало. Один угол длинной комнаты отгораживала пёстрая занавеска.

— Там кровать брата, — пояснила Валя. — А я сплю на диване возле печки. — Она указала на оттоманку с потёртой обивкой. Вплотную к оттоманке стоял овальный стол, на котором лежали Валина тетрадь и несколько ивовых прутиков. Я сразу поняла, зачем они:

— Ты делаешь счётные палочки? Молодец, не забыла про задание, сразу видно, что готовишься стать отличницей. — Я обвела взглядом комнату: — Ты сама убираешь?

— Сама. Мама не разрешала устраивать бардак. И Кольку тоже ругала, но он её не слушал.

— Твой брат сейчас дома?

— Да нет. — Валя махнула рукой. — Он дома совсем не бывает. Иногда переночевать приходит — и всё.

— Ты что, и еду готовишь себе сама?

Валя втянула голову в плечи и съежилась:

— Мне соседки помогают, тётя Нина и тётя Оля, а иногда и сама Серафима Калистратов на. — Видимо, Серафима Калистратовна обладала авторитетом среди соседей, потому что при её упоминании Валин голос уважительно дрогнул. Она облизала губы. — Только у нас примус сломался. У меня карточки есть. А пенсию за папу почтальонша приносит.

Откинув угол скатерти, Валя выдвинула ящик стола и продемонстрировала круглый кошелёк и купон с карточками на грубой серой бумаге.

— Хлеб я сама отовариваю, а остальные карточки тёте Нине отдаю, она меня вечером ужинать зовёт. Только у неё своих трое мал мала меньше. Но вы не думайте, Антонина Сергеевна, я не жалуюсь. — Она ненадолго замолчала. — Я очень хорошо живу. Ведь я не умерла в блокаду, правда?

От Валиных слов у меня заныло сердце, и я подумала, что могла бы снова пойти убивать фашистов, а потом оживила их и ещё раз убила.

Я присела на стул и посмотрела на Валю. Она стояла напротив меня, и наши глаза находились на одном уровне.

— Валюша, помнишь, я рассказывала, что в День седьмого ноября первоклассников будут принимать в октябрята?

— Да, помню. Вы говорили, что октябрята — дружные ребята и что нам дадут октябрятские звёздочки.

— Правильно, молодец. Но ещё октябрята должны помогать взрослым и делать добрые дела. И первое очень важное поручение я хочу дать тебе прямо сейчас. Ты готова?

Глаза Вали стали размером с блюдце. Она выпрямилась:

— Готова.

— Вот и славно! Я поручаю тебе взять шефство над очень одинокой женщиной, конечно, ты её знаешь. Именно она подарила для тебя карандаши и тетрадки…

Елизавета Владимировна

Заперев дверь за учительницей, Елизавета Владимировна прошаркала в комнату и посмотрела на портрет мужчины в чёрной профессорской мантии:

— Миша, ты слышал? Учительница просит меня взять на воспитание девочку, а я уже забыла, как обращаться с детьми. Миша, я старая и немощная, у меня голова трясётся. Правда-правда. Ты никогда не верил, что увидишь меня такой. Мне кажется, что за три года без тебя я состарилась на тысячу лет и превратилась в улитку, что прячется в своём домике. Но не могу отказать ребёнку в помощи. Ты одобряешь мой поступок? Обещаю, что выращу её, как родную. Тебе не придётся за меня краснеть. Когда она вырастет, я покажу ей твою коллекцию жуков и расскажу, что ты не позволил их съесть в блокаду и умер. Это был очень мужественный поступок, Миша, и ты должен знать, что я горжусь тобой.

С тех пор, как принесли похоронку на сына, Елизавета Владимировна разговаривала только с мужем и иногда с продавщицами, когда надо было указать, сколько взвешивать. Ей показалось, что на портрете губы мужа сложились в лёгкую улыбку, которую она любила до головокружения.

Много лет назад они познакомились — смешно вспомнить — благодаря ограблению некоей бандой Шапито. Циркачи, что ли? Семья Елизаветы Владимировны не имела великих ценностей, но всё же было жаль матушкино жемчужное ожерелье и парюру с цитринами работы мастерской Хлебникова, а если перевести украденное в продукты, то потеря становилась весьма ощутимой. Без всякой надежды на поимку разбойников Елизавета Владимировна всё же сочла необходимым сообщить о них в полицию, или как там они теперь назывались: ворам место на каторге!

Разгул преступности в Петрограде породил множество банд, которые соревновались друг перед другом кто изощрённее и ловчее. На убийства власти мало обращали внимание, но грабежи старались пресекать в корне, потому что все ценности буржуйского класса революционное правительство изначально считало национальным достоянием и планировало изъять их в казну.

Кроме Елизаветы Владимировны в кабинете коменданта стоял растрёпанный молодой человек и горячо требовал найти и вернуть ему золотую медаль, полученную от Всемирного общества энтомологов.

— Как вы не поймёте?! Для меня не имеют значения золотые часы и рубиновые запонки, да пропади они пропадом! Но медаль! Я её честно заслужил за исследование хитиновой оболочки мадагаскарского таракана и не собираюсь уступать её преступникам! — Молодой человек рассерженно пристукнул кулаком по столу, и комендант опасливо отодвинул в сторону чернильный прибор.

Усталые глаза коменданта обратились в сторону Елизаветы Владимировны:

— Вы тоже ограблены и тоже учёная?

Елизавета Владимировна приосанилась:

— Я поэтесса!

Она немного преувеличивала свою значимость, потому что её творчество исчерпывалось четверостишием в детском журнале «Светлячок», но ведь если тебя хоть раз напечатали, то ты по праву можешь называться поэтом или писателем.

Обратно из комендатуры ограбленные шли вместе. Михаил рассказывал ей об особенностях размножения насекомых, а она читала ему свои стихи и думала, что если бы не бандит Шапито, то она никогда бы не увидела солнечную улыбку Михаила Ильича и не заглянула бы в его глаза с частой россыпью золотистых искорок. В тот день она поняла, что любовь — самая вольная стихия на свете, не зависимая ни от бедности, ни от богатства, ни от времени года, ни от войны и мира, — она существует вне законов природы, но может обрести явь от беглого взгляда или от соприкосновения рук, лёгких, как крылья мотылька.

Антонина

Я шла домой уставшая, словно сутки отстояла на перекрёстке во время передислокации дивизий, когда машины идут сплошным потоком, не оставляя времени даже на глоток воды, не говоря уже о коротком отдыхе. Так происходило в июле сорок четвёртого, когда жара достигала тридцати трёх градусов и палящее солнце выжигало глаза и обмётывало губы сухой кровавой коркой. Пыль стояла столбом, и прохладный Ленинград казался недосягаемым миражом с далёкой звезды.

Несмотря на два трудных разговора с Елизаветой Владимировной и Валей, в душе гнездилось чувство удовлетворения. Если у них склеится дружба, то двумя одиночествами в мире станет меньше и Валя перестанет смотреть на меня затравленным волчонком в ожидании очередного удара судьбы. Да и Елизавета Владимировна должна знать, что кому-то нужна. Если вдуматься, то, решив свести их вместе, я сделала доброе дело.