Миракулум 2

– А вот и доказательство моей правоты...

– Я прикажу высечь тебя, дрянь, прилюдно у столба на площади!

Я заулыбалась, и гордо отвела назад плечи. Какая мне теперь до этого забота? Главное, что Витта ушла, и пусть ее не нагонят. А победа, которую я одержала, завоевание, на которое я и не надеялась даже, выше любых наказаний. Дочь Аверса не питает ко мне больше ненависти. Пусть не питает и любовь, но она теперь на моей стороне. Она со мной, она приняла меня... приговор, вынесенный мне ее судом, гласил: помилована, оправдана, виновна, но прощена. О, Боги! С момента, как я ступила на этот Берег, целый водоворот переживаний выматывал из меня душу, что я только не испытывала, что я только не переносила, но три самых счастливых мига искупали любые страдания!

Я стояла перед этим рассерженным господином, готовым прямо сейчас на месте, убить меня, и ничуть его не боялась. У меня не оставалось места для этого чувства. Я улыбалась своему счастью, и с наглостью весело смотрела своему пытателю в глаза. Пусть бьет. Я терпелива.

– Ты еще и смеешься надо мной!
– Взревел Эльконн.

– Да!
– Я в голос расхохоталась. А вассал сжал кулаки.

Три самых счастливых мига: "Да какая разница? Я знаю тебя Крысой, и не важно с какого ты Берега...", - сказал Соммнианс, и я вернула себе друга, "Что прикажешь мне думать?", - с терзанием спрашивал Аверс, и я поняла, что любима по-прежнему, "Только с тобой", - искренне потребовала Витта, и я обрела семью.

– Одумайтесь, господин Эльконн, - предупредительно сказал Илиан, - не забывайте, что со дня на день к нам прибудет человек, который может не простить вам такого обращения. Проявите терпение, и снисходительность...

Эльконн уже багровел. Но кулаки разжал.

– К ее комнате приставить охрану, - процедил он, - глаз с нее не спускать! С тебя буду спрашивать, Илиан!

– Как прикажете, господин Эльконн.

Помощник не солгал, меня не отвели в застенок. И руки развязали, оставив ратника с другой стороны двери. Я утирала рукавом разбитый нос и губу, зажгла несколько свечек на столе. На площади еще суетились люди, а в окне было видно, как скользят по погасшему небу клочки дыма. Справились, потушили. Больше было зрелищно, чем ущербно. Гобелены, жалко, да старинную мебель.

– Только доберись, умоляю... только найди их, и тебе уже ничего не будет грозить.

Когда совсем стемнело, в дверях, без стука, появился Илиан.

– За печатью?
– Я сняла перстень с пальца и протянула ему.
– Бери. У меня ее никогда не было, и ничего я о ней не знаю.

Помощник посмотрел на нее, разочаровано и тонко улыбнулся:

– Если для того, чтобы ты мне поверила, мне нужно было солгать, я так и сделал. Она мне не нужна.

Он впервые обратился ко мне на "ты", с тех пор, как я разрешила ему. Но не может быть, чтобы Витта оказалась права, и его поступок не только оказался бескорыстен, но и продиктован симпатией ко мне. Я печать обратно не одела, положила ее на столешницу.

– Я убедил Эльконна, что смогу тебя усмирить и вести себя без бунтарств и других попыток к бегству.

– А ты уверен, что сможешь?

– Но я здесь, я и тебя прошу об этом.

Илиан прошел к стулу, поставил его рядом с моим и сел за тот же стол, на угол. Более чем приватно теперь можно было беседовать, сидя за одним столом и находясь друг от друга не дальше, чем на локоть. Лицо Илиана попало в круг света зажженных свечей. И его взгляд смутил меня.

– Почему у тебя такое странное имя?
– Вкрадчиво спросил он.
– Неужели мне так и называть тебя кличкой, которую так трудно произнести, не запнувшись?

– Оно мне по душе.

Я улыбнулась, вспомнив, как Аверс порой произносил мое имя. Как оно слышалось в его глубоком голосе, утопая в колдовском звучании последнего "с"... Илиан, кажется, подумал, что улыбка предназначалась ему:

– Значит, Крыса?

– Можно короче, - Рыс.

– Рыс... твое послушание даст тебе относительную свободу здесь. Если Эльконн удостоверится, что ничего ты больше не выкинешь в его замке, то уберет охранника, и ты сможешь бывать в других палатах, выходить отсюда.

– Послушание?
– Недовольно огрызнулась я. Мне не понравилось это слово.

– Так мне будет легче тебя вытащить отсюда.

– И каким же доводом ты меня убедил, что скажешь своему господину?

– Что я рассказал тебе про скорый приезд отца, и что для тебя это в корне меняет ситуацию, - ты согласна дожидаться его, не устраивая скандалов.

– И ты что, можешь успеть за оставшиеся дни до его проезда сделать так, чтобы я тоже сбежала?

Благодаря Илиану, Витта уже была на свободе, но вот в вероятность того, что и со мной все случится так же легко, вызывала у меня сомнения.

– Я не обещаю, но сделаю все возможное.

– Зачем? Если не печать, то какая же тебе в этом выгода?

Он поджал и без того узкие губы, немного помедлил с ответом. И все равно от него ушел:

– С каких пор ты стала верить лишь в алчность?

– С тех пор как знаю, что каков хозяин, таков и его пес.

– Эльконн, - небрежно бросил Илиан.
– Я служу ему потому, что так мой отец отдал долг его отцу. Это не личные убеждения и преданность, это данное слово и чувство чести за спасенную жизнь.

– Красиво сказано. Но связи со мной я не вижу... ты не ответил на мой вопрос.

Он неожиданно встал, подошел к кувшину с водой. Не найдя платка, так как тот давно был на моей шее, он вынул из рукава свой и намочил его.

– Позволь?
– Илиан вернулся и предложил его мне.
– У тебя следы крови на лице.

– Спасибо.

Я приложила платок к носу. Кожа на щеках от ударов горела, и я даже не чувствовала, где стягивает кожу не стертые до конца разводы, а вот у носа и у губы чувствовалась еще теплота и соленость. В зеркало я тоже не смотрела, не подумала, что кто-то еще придет смотреть на мое лицо, да так близко.

– Когда-то я видел тебя на приеме у первосвященника. Это было лет тринадцать или пятнадцать назад.

– Хорошая же у тебя память, помощник. Я не помню даже приема.

– И я не помню приема, я помню только тебя.

– А-а, - хмыкнула я скорей от неловкости, - верно, очень скучный был бал.

– Я просто хочу помочь тебе, как давний друг.

– Мне не верится в это, давний друг. Таких как я не запоминают на тринадцать или пятнадцать лет. Но я послушаюсь твоего совета, и можешь сказать вассалу, что я смиренно жду своего отца-первосвященника.

– Почему не верится?
– В голосе Илиана заскользила даже обида.
– Это не честная игра, Рыс. Не веря мне, ты вынуждаешь меня говорить больше, чем мне бы хотелось.

– Так говори. Или возвращайся с донесением к Эльконну.

Он вдруг изменился в лице, глаза снова стали испытующими и смотрящими насквозь, словно в самую истину, чтобы отделить ложь от правды.

– А если я скажу, что влюблен. Это не достаточная причина для твоего убеждения?

– Это неправда.

– Почему?
– побелел Илиан.