Мираж черной пустыни

Сейчас стало ясно, что это не так. Самым правильным было остаться в Уганде, когда вождь Мачина — больной и умирающий, по слухам, от порчи, насланной на него Вачерой, — снял с него все обвинения и объявил, что арест был ошибкой. Дэвид мог вернуться в Кению, но предпочел остаться в Уганде, учился в университете, через три года закончил его с дипломом агронома.

Он изучал агрономию и аграрную экономику и сейчас был готов вернуть свои земли, забрать их у Тривертонов.

«Но когда это произойдет?» — спросил он себя, выходя из казармы с винтовкой на плече. Многие годы его мать обещала вернуть их. Неужели она не насылала порчу на Тривертонов? Разве проклятия Вачеры не всегда работают? Дэвиду не терпелось. «Кофейная плантация Тривертонов процветает, — писала Ваньиру в последнем письме. — Ею управляет белая девушка Мона». Совсем не для этого он отправился в Королевскую армию: пока он теряет время в иссушенной, заброшенной стране, где люди вознамерились уничтожить друг друга, а он — британский солдат — оказался между двумя враждующими сторонами, Тривертоны богатеют на его земле!

Дэвида охватило отчаяние.

И чего им далась эта Палестина? Летом здесь смертельная жара, горячий ветер обжигает дыхание; зимой — бесконечные унылые дожди и пронзительный холод, какого никогда не бывает в Кении. Сердце его истосковалось по родине: лесам, дымкам вокруг горных вершин, песням своего народа, маминой стряпне, любви Ваньиру.

Ваньиру…

Она была для него не просто любимой женщиной, на которой он хотел жениться. Она была воплощением всего того, без чего он так страдал. Это была сама Кения, и он безумно хотел очутиться в ее объятиях.

Когда Дэвид увидел, что выстраивается колонна грузовиков с включенными фарами, он догадался, что организована очередная облава. «И где же в этот раз?» — размышлял он, направляясь к одному из автомобилей и завязывая разговор с водителем.

— Петах Тиква, — упомянул тот небольшой городок недалеко от Тель-Авива.

Дэвид кивнул головой и прислонился к бамперу. Власти не уставали повторять: «Петах Тиква — гнездо террористов». И они не ошибались. Британской разведке было известно, что в лесах и рощах, окружающих городок, было полно тайников с оружием и лагерей подготовки повстанцев. Это была опасная территория, где британским солдатам совсем не нравилось находиться.

Дэвиду казалось, что вся его служба в последнее время свелась к облавам на неуловимого Менахема Бегина. Если он не дежурил на пропускных пунктах при дорогах, проверяя каждую машину, направляющуюся в Тель-Авив или покидающую город, то участвовал в проверках на улицах и ночных обысках гостиниц, домов, когда людей буквально вытаскивали из постелей. Интенсивность поисков нарастала — англичанам любой ценой нужно было найти человека, который постоянно наносил вред их учреждениям и коммуникациям. И сейчас, когда Бен-Гурион, главный противник Бегина, стал полностью поддерживать британские войска и фактически объявил ему войну, всю Палестину переворачивали с ног на голову. Даже предлагали вознаграждение: пятнадцать тысяч долларов тому, кто доставит властям Менахема Бегина.

«Он, должно быть, отважный воин», — думал Дэвид Матенге. Четыре года Бегин приковывал к себе внимание британской разведки, успешно осуществлял бесчисленное количество диверсионных актов, надежно держал в узде свою подпольную армию, и при этом ни разу не попался. Дэвиду казалось, что только умный и храбрый человек мог постоянно переезжать с места на место, все время опережая тех, кто его разыскивал. К тому же британцы имели крайне смутное представление о его внешности. Когда дело дошло до тщательного поиска «за каждой дверью», Дэвиду и людям из его отряда велели разыскивать «польского еврея лет тридцати, в очках, с женой и маленьким сыном».

— Надеюсь, на этот раз ублюдка все-таки найдут, — сказал водитель грузовика, закуривая сигарету. — Этот чертов Бегин думает, что мы годимся только для учебных стрельб. А я не хочу ехать в Петах Тиква. В один прекрасный день там все заминируют. Попомни мои слова, Бегин развяжет кровавую гражданскую войну. А арабы будут сидеть и, посмеиваясь, смотреть, как евреи убивают друг друга, довершая дело Гитлера.

Дэвид посмотрел на водителя, круглолицего мужчину с явным шотландским акцентом. Белые солдаты разговаривали с бойцами из подразделения Дэвида только по особым случаям, на посту или же во время караула. По большей же части приходилось считаться с невидимой преградой, спровоцированной в том числе и негласным запретом на общение между представителями разных рас.

Африканцы по прибытии на место несения службы были удивлены тем, что у них в отличие от остального батальона будут отдельные казармы и отдельная столовая. В Кении африканцы тоже особо не контактировали с белыми поселенцами — так уж повелось, — но от армии можно было ожидать большей демократичности. В конце концов, они носили одну и ту же форму и сражались за одно дело. Только на прошлой неделе Дэвиду стало известно, что африканцы получают меньшее жалованье, чем их белые сослуживцы.

Этот факт поразил его до глубины души. Некоторые солдаты его отряда возмутились таким неравенством, утверждая, что рядовой есть рядовой, черный он или белый, и различий в жалованье быть не должно. Но их офицеры, все белые, ответили недовольным, что они вообще должны быть благодарны уже за то, что их взяли в армию, хотя могли оставить в Кении ковыряться в земле на фермах вместе с женщинами.

Дэвид смотрел на выстраивающиеся в колонну грузовики, на бронетранспортеры, танки, пулеметы, на загораживающие дорогу сооружения. Он знал, что в скором времени они полностью окружат и блокируют Петах Тиква, нагрянув к ничего не подозревающим мирным жителям, и что именно его отряд будет участвовать в непосредственном поиске Бегина.

Тут ему вспомнился случай в Хайфе, где трое солдат подорвались на мине-ловушке. Он находился всего в нескольких шагах от них и чудом избежал гибели.

А если они сейчас направляются прямиком в западню, расставленную Бегином и его армией? И его долгая служба в Палестине закончится сегодня?

Дэвид не хотел умирать, он хотел в Кению, к Ваньиру.

Примостившись на бампере, он достал из кармана ее письмо и, поднеся листок поближе к фаре грузовика, принялся его перечитывать.

«Мы молимся, чтобы начались дожди. На прошлой неделе я взяла выходной и пошла навестить твою маму. Мы пошли в лес и нашли старое фиговое дерево, где вместе помолились о наступлении сезона дождей.

У твоей мамы все хорошо, Дэвид. Я читаю и перечитываю ей твои письма. Но только не газетные статьи с сообщениями из Палестины. Мы читали про бомбежки, Дэвид, противопехотные мины, убийства и издевательства над британскими солдатами. К чему вся эта война? И что ты делаешь на ней? Если масаи и вакамба начнут войну, кикую никогда не станут встревать в нее. Пусть арабы и евреи сами решают свои разногласия. Это не твоя война, Дэвид. Не понимаю, почему ты там».

Дэвид поднял глаза от письма и посмотрел на горизонт. Закатное солнце посылало на землю последние оранжевые лучи. Наверное, в Кении сейчас рассвет. Мать, должно быть, набирает в реке воду. А Ваньиру? Лежит в кровати, думая о нем?

«За что я сражаюсь?»

Ему вспомнился еще один эпизод, который также произошел в Хайфе и никак не мог вылететь у него из головы.

Случилось это шесть месяцев назад, когда Дэвид был в патруле. Во время очередного обыска в каком-то отеле он столкнулся с человеком, вид которого поразил его, а также его напарника, Ошинга, так сильно, что они застыли на месте и не могли оторвать взгляд.

Это был мужчина в американской форме в звании капитана. Но он был чернокожим.

— Простите, сэр, — сказал Дэвид американцу. — Обычная проверка.

Они разговорились. Судя по выговору Дэвида, капитан подумал, что он из Англии.

— Нет, из Кении, сэр, — навел ясность Дэвид. Наконец, ему удалось справиться с волнением и спросить: — Прошу прощения, сэр. Но как получилось, что вы стали капитаном? В британской армии нет черных офицеров.

Американец улыбнулся и ответил: