Мираж черной пустыни

Часть пятая 1944

34

По радио передавали песню Гленна Миллера, и Роуз еле слышно напевала, перебирая содержимое гардероба и решая, что бы сегодня надеть.

Она посмотрела в окно спальни, пытаясь определить, какая сегодня погода. На улице все было залито яркими лучами солнечного света, в которых нежились распускающиеся цветы. Сегодня Роуз решила, что для прогулки ей подойдет бледно-желтое платье из крепдешина.

В последнее время раздобыть новые платья стало практически невозможно. Война в Европе заставила индустрию моды уйти в тень на неопределенный срок. За последние пять лет ничто принципиально не изменилось — все те же платья с накладными плечиками и длинные юбки ниже колен. Хуже того, в Англии одежда становилась все более рациональной, и единственным новым веянием, как утверждалось, в ближайшее время станет «утилитарный костюм». Роуз находила это просто ужасным. Война превратила форму и рабочую одежду в последний писк моды!

Она села за туалетный столик и позволила Нджери расчесать ей волосы. С тех пор как Роза двадцать пять лет назад постриглась к празднику в Белладу, волосы снова отросли и теперь мягкими волнами нисходили до талии. Они до сих пор сохранили свой насыщенный цвет, переливаясь на солнце. И несмотря на то что леди Роуз Тривертон только что отпраздновала свой сорок пятый день рождения, изморозь седины еще не коснулась ни одного волоска.

Радиоприемник издал неприятный механический стон, стал затихать и вскоре вовсе замолк. Роуз бросила в его сторону недовольный взгляд. Похоже, больше не осталось вещей, на которые можно положиться.

Внизу, на кухне, дела обстояли немногим лучше. Когда она через какое-то время спустилась туда, то увидела, что африканская служанка готовит тосты. Сообщение с Найроби стало ненадежным. Война и так высасывала из страны все соки, и леди Роуз не понимала, почему мирное население должно делиться с неожиданно свалившимися им на голову итальянскими пленными.

Хотя, если бы здесь был Валентин, ее вряд ли заботили бы такие мысли.

Но четыре года назад, когда итальянская армия вторглась в Северную Кению, лорд Тривертон записался в полк Королевских стрелков. Сначала он принимал участие в эфиопской кампании, завершением которой стал разгром итальянцев в Восточной Африке. Теперь же служил офицером разведки и был занят в управлении делами на оккупированной территории на границе Кении и Сомали. За все это время он только раз побывал дома.

«А сейчас по иронии судьбы, — думала Роуз, высыпая содержимое коробочки в заварочный чайник, — после того как столько ребят из Кении погибли в кровопролитных сражениях, а собственный муж чуть не умер от сепсиса, восемьдесят тысяч итальянских военнопленных содержались в многочисленных лагерях по всей стране, и их нужно было кормить и одевать».

Ей было решительно непонятно, почему британское правительство не выгонит их всех обратно в Италию.

— Доброе утро, мама! — сказала Мона, входя в кухню с винтовкой в руках. — Наконец-то убили того леопарда, который задирал свиней. Я сказала охотникам, чтобы они отдали тебе шкуру, когда его освежуют.

Роуз неодобрительно посмотрела на дочь, и причин этого неодобрения было несколько. Во-первых, поведение Моны. Достопочтенная Мона Тривертон не должна прыгать по кустам с винтовкой и охотиться на леопардов. Во-вторых, то, что Мона в отсутствие отца взяла бразды управления плантацией в свои руки и даже работала вместе с африканцами, порой собственными руками чиня вышедшую из строя технику. И в-третьих — что самое важное, Роуз не нравился совершенно неженственный облик дочери.

На Моне были надеты штаны и высокие ботинки, а также блузка защитного цвета, заправленная за пояс. Ее темные волосы, подстриженные «под пажа», перехвачены простым шарфиком. Со своего наблюдательного пункта за столом, откуда Роуз следила за приготовлением тостов, ей было хорошо видно, как дочка моет руки в раковине; они загрубели и почернели от земли.

— Где Тим? — спросила Роуз о человеке, который когда-то был другом Артура и чью жизнь Артур спас несколько лет назад. На плантации Тривертонов ему удалось стать примечательной фигурой.

— Отправился в Килима Симба, чтобы помочь дяде Джеймсу в поисках итальянцев.

— Каких итальянцев?

— Я тебе вчера уже рассказывала, мама. — Мона заглянула в чайник, наполнила две чашки и присоединилась к Роуз за столом. — Трое заключенных бежали из лагеря, что возле Наньяки. За ними теперь идет настоящая охота.

— Но почему? Итальянцы бегут из лагерей по всей стране. У Джеймса на ранчо работают несколько беглецов. А тетя Грейс держит двоих на больничной кухне.

Мона подхватила со стола кипу нетронутой корреспонденции; она понимала, что мать не соберется заняться ею еще несколько дней.

Отношение Роуз к итальянцам не было секретом для Моны. Это из-за них Валентина столько лет не было дома. К тому же Кении дорого обходилось содержание восьмидесяти тысяч человек, каждому из которых в день требовался фунт мяса. Именно поэтому дикой природе наносился такой чудовищный вред, вызванный излишней охотой. Груженые мертвыми зебрами грузовики, то и дело проезжающие мимо Белладу, только лишний раз бередили ее раны. Повсеместное убийство животных выводило Роуз из себя, и, разумеется, виноваты в этом были итальянцы.

— Это были не простые заключенные, — объяснила Мона, просматривая надписи на конвертах. — Офицеры. Один даже генерал, как мне сказали. Их держали под усиленной охраной. К тому же после их побега одного охранника нашли мертвым, это и вызвало такой резонанс.

Роуз чуть намазала маслом тост, обрезала корочку и подала тарелку Моне.

— Надеюсь, Тим и Джеймс будут осторожны.

— Да, но я прошу тебя, мама, не ходи сегодня в лес. А если уж пойдешь, возьми с собой нескольких парней.

Роуз покачала головой.

— Вряд ли сбежавшие пленные забрались так далеко. Мне кажется, они должны были направиться на север, в Сомали. Может, твой отец их поймает. В любом случае, мне до этого дела нет…

— Мама, не зарывай голову в песок! Этим людям нечего терять, они очень опасны. Убитый охранник… его буквально разорвали на куски. Пожалуйста, побудь дома пока…

Роуз спешно встала из-за стола.

— Ты расстроила меня своими речами, Мона. Я уйду не позавтракав.

— Мама…

— Идем, Нджери.

Нджери Матенге, стоявшая возле стола и собиравшая на обед клубнику со сливками, холодные мясные пироги и кусочки сыра, тихонько отозвалась: «Да, госпожа» — и, подхватив корзинку для пикника, направилась вслед за хозяйкой к задней двери.

Как только Роуз оказалась в саду, на свежем воздухе и под теплыми солнечными лучами, ей стало лучше. Чем дальше она уходила по дорожке, оставляя за спиной постепенно исчезающий за деревьями дом, углубляясь в последний нетронутый человеческой рукой лес, куда не ходил никто, кроме нее и Нджери, тем спокойнее становилось на душе.