Мираж черной пустыни
Шрифт:
Второе письмо было от отца Моны. Она раздумывала, стоит ли его открывать, ведь на конверте стояло имя его чернокожего управляющего.
Она знала, что в письме содержатся указания по ведению хозяйства. И это вызвало у нее вспышку гнева. После своего отъезда в 1941-м Валентин регулярно отправлял в Белладу письма с инструкциями по устройству плантации для своих африканских работников. Когда Мона написала ему, что хочет проконтролировать процесс, то получила в ответ очень вежливый отказ. Семь лет назад у Моны появилась мечта — научиться управлять кофейной плантацией, которой так и не суждено было сбыться. Никакие аргументы и бесконечные споры не могли заставить отца переменить свое решение. Направлять дочь по своим стопам он решительно не хотел. Этим должен был заниматься Артур.
Мона показывала
Она вновь написала отцу, стараясь все объяснить, но он предпочитал не слышать ее и настаивал на том, чтобы они продолжали выращивать только кофе. Тогда Мона разработала собственный план. В кабинете отца нашлась отличная подборка книг по земледелию, собранная за много лет. Мона прочитала и изучила много материалов, выслушала советы других фермеров, отправилась в Найроби и узнала, что ей может понадобиться, а затем вернулась и решилась подделать новый «перечень указаний от отца». Первой культурой, которую предстояло вырастить на очищенных землях, был маис, и ей удалось добиться очень хороших результатов.
Моне помогали сэр Джеймс и Тим, который ходил вдоль грядок вместе с ней и то и дело указывал на те или иные недостатки. К тому же управляющие оказались хорошими фермерами. Они чувствовали, когда начнутся дожди, когда почва пересыхала, когда грозила нашествием саранча, знали, как спасти урожай от полчищ вредителей. В результате этот маленький обман стал своеобразной победой над отцом.
Мона с ужасом ожидала, когда он вернется с войны. Из-за ее поступка разгорится чудовищный скандал, а потом он опять возьмет бразды правления в свои руки, не позволяя ей больше вмешиваться. А она этого не переживет. За эти четыре года у Моны впервые в жизни появилось чувство, что она на своем месте и с уверенностью может назвать Белладу родным домом. Никогда раньше она так сильно не ощущала себя частью этих пятисот акров земли. Во время школьных каникул она приезжала домой на правах гостьи, ночевала в комнате, которая могла принадлежать кому угодно, и ужинала с родителями, которые казались незнакомыми людьми. Но вот сейчас…
Дом в Белладу стал ей родным. И она не собиралась терять его.
Третье письмо было от Джеффри.
Мона налила себе еще чашку чая, прежде чем распечатать его, растягивая удовольствие. Она с нетерпением ждала его писем и в последнее время просто не могла без них жить.
Джеффри Дональд был в Палестине, занимался «полицейской работой». Он не мог особенно распространяться, в чем она заключается, но Моне удалось получить некое представление из доходящих до нее новостей. Ситуация, в которой оказался Джеффри, казалась довольно опасной: огромное количество европейских евреев бежало от нацистов и нашло убежище в Палестине, а местное арабское население инстинктивно противилось вытеснению и оказывало сопротивление. В ответ на это определенные тайные сионистские общества также вступили в противостояние, напоминая англичанам об их обязательствах по возвращению евреев на историческую родину. В общем, это был не самый спокойный уголок в мире, но Мона радовалась, что Джеффри там, а не, скажем, в Бирме, где кенийские войска несли большие потери. На этот раз он писал:
«Война не может продолжаться вечно, и, когда она закончится, мир станет совсем другим. Запомни мои слова, Мона. Все будет по-другому. Наступит новый век, и я собираюсь стать его частью. Когда я вернусь домой, то займусь чем-нибудь принципиально новым. Туризмом, Мона. Война раскрыла наш мир. Она забросила тысячи людей далеко от дома, и они поняли, как велика наша планета. Это зародило в них желание путешествовать. В прошлом туризм был просто развлечением для богачей, но мне кажется, что обычный человек, вернувшийся домой из экзотических стран, где он воевал, захочет вновь посетить их в мирное время. И я намереваюсь поместить Кению на туристическую карту мира. Напиши, что думаешь по этому поводу, ты знаешь, как для меня важно твое мнение.
Вчера я купил тебе замечательный сувенир. Старый араб принес его в гарнизон. Заломил страшную цену, но я сторговался. Говорит, что это настоящий предмет старины — кусочек старого свитка, который он, без всякого сомнения, изготовил у себя во дворе, но выглядит действительно антикварно. Думаю, будет неплохо смотреться над камином в Белладу. Надеюсь, ты здорова, Мона. Спасибо за шоколад. Ты душка».
Она аккуратно свернула письмо и положила его в карман. В течение дня, в перерывах между обходами своих угодий, она еще несколько раз перечитает его, а позже, ночью, лежа в кровати, станет и думать о Джеффри.
Наконец-то и к ней пришла любовь. Мона слышала, что в военное время такое случалось часто, смерть и опасность сближали людей. К тому же она знала про мимолетный роман тети Грейс на борту корабля в первую войну. Выходя из кухни, чтобы приступить к делам, Мона с удивлением думала о том, как просто зародилось ее чувство. Семь лет назад, стоя в комнате больного сэра Джеймса в Уганде, она глядела на Джеффри и гадала, сможет ли она когда-нибудь полюбить его так же, как тетя любит его отца. Тогда она решила подождать.
«Я не отказываю тебе, — ответила она Джеффри по их возвращении в Кению, когда он в очередной раз предложил ей выйти за него замуж. — Но я только что закончила школу. Дай мне свыкнуться с этой мыслью».
Он согласился, и следующие два года они ходили парой, бывали вместе на вечеринках, являясь неотъемлемой частью местного молодежного бомонда. Они даже целовались; но Мона не позволяла ничего большего, и он, уважая ее волю, не настаивал.
А потом разгорелась война, и все встало с ног на голову. Молодые люди в Кении надевали форму и отправлялись в загадочные части света. Джеффри уехал в палестинский гарнизон, где командовал «цветным» подразделением. Потом от него начали приходить письма, и Мона стала все сильнее скучать по нему, что вскоре сменилось настоящей страстью — первой в ее жизни. И тогда она с огромным облегчением поняла, что все же не похожа на мать и может испытывать сильное чувство.
Мона решила, что, когда Джеффри вернется домой насовсем, она ответит ему согласием.
Роуз остановилась возле входа в оранжерею. Висячий замок был сбит и валялся на земле.
«Опять взломщики, — подумала Роуз, стараясь совладать с нарастающей тревогой. — В четвертый раз за этот год!»
До войны, при Валентине, такого и быть не могло. Но теперь, когда хозяин уехал далеко и надолго, некоторые местные стали забывать о правилах. Обычно они воровали только инструменты — те, которые можно было украсть, но однажды забрали ценные экземпляры растений. Роуз быстро вбежала внутрь. Из-за двери высунулась рука и схватила ее. Ее потянули назад, заломив руку за спину, и она услышала у себя прямо над ухом мужской голос:
— Не двигайтесь, синьора.
Цветы Роуз были нетронуты, но это не принесло ей облегчения, потому как ее горла коснулось холодное лезвие ножа.
35
Роуз замерла, к горлу был приставлен нож, а мужчина за спиной больно сжимал ее руку. Она посмотрела на приоткрытую дверь и подумала о Нджери, которая находилась всего в нескольких метрах и готовила ткацкий станок. Роуз открыла рот — и нож еще сильнее прижался к ее шее.
— Ни звука! — прошептал он.
Она закрыла глаза.
— Не двигайтесь, синьора. Слушайте меня.
Она повиновалась. Мужчина очень тяжело дышал, его тело дрожало. Ладонь на ее голой руке была горячей и влажной.
— Per favore… mi auti… — Хватка начала ослабевать. — Пожалуйста, — шептал он. — Помогите мне…
Вдруг нож перестал давить ей на горло. Она отпрыгнула от незнакомца, который рухнул на колени. Выпавший из его руки нож звякнул о каменный пол.
— Пожалуйста, — повторил он, хватаясь за грудь и склонив голову. — Мне нужно…