Мираж

— А ведь ты переживаешь, нервничаешь.

— С чего бы? Что дождь пошёл?

— Тебе самой надо идти к тем, о которых ты мне не говоришь, но теперь тебе не уйти — мешает охрана.

— А ты хочешь мне помочь?

— Если б и хотел, то не смог — за мной будут следить.

— Но ты хочешь помочь мне?

— Во имя чего?

— Во имя Великой Польши, которая будет дружить с Великой Россией. Ты же знаешь, что мне сам Начальник поручил заниматься переговорами. Не Стефану, а мне. И Стефан не может знать то, что я знаю. Не может знать тех людей.

— Как я их найду?

— Греческая кофейня на Зелёном бульваре. Там за ней угольные склады, где можно спрятать целую армию. Сегодня до полуночи я должна передать туда бумагу. Кофейня почти всегда закрыта — кофе нет, но если стукнуть три раза, они откроют. За стойкой там Зайцевич. Очень всего боится. Скажешь: от меня.

— И в этот момент ворвутся контрразведчики.

— А ты как-нибудь их обмани. Ты же хитренький.

Владимир Макаров остановил автомобиль у дверей кофейни, на которых навечно, наверное, прилипло объявление: «Кофе нет». Три крепких удара Леонтия — и дверь приоткрылась, за ней показалась испуганная бледная лопоухая физиономия, накрытая белым колпаком.

— Я от пани Крайской — живо открывай.

Расчёт был на то, что, оторвавшись на машине от преследователей, Леонтий успеет передать конверт с бумагами и уехать, а этот Зайцевич тем временем исчезнет. Но Зайцевич был хоть и трус, но дотошный: выспрашивал о Марысе, отказывался брать бумаги, со страхом шарахался от офицера.

— Бери. Это же ждут. И мотай отсюда, куда знаешь, — возмутился Макаров.

Конверт Зайцевич взял и сунул куда-то под стойку.

«Отпечатано в 5 экз.

Экз. № 1 тов. В. И. Ленину

Перед началом сегодняшнего совещания польской и русской миссий Карницкий заявил, что для Польши соглашение с Россией — вопрос жизни и смерти. Иначе наше положение между Германией и Россией грозит чрезвычайными потрясениями. Затем он предложил для обсуждения карту будущей Великой Польши, охватывающей Курляндию с Балтийским побережьем, Литву, Белоруссию и Волынь. Отдельно отмечены земли польского расселения, приникающие далеко на восток, до Киева и Одессы.

Кутепов довольно резко заявил, что предложения польской стороны не имеют никакого отношения к границам бывшего Царства Польского, установленным ещё в прошлом веке. О Курляндии или об Одессе здесь не может быть никаких обсуждений.

Деникин в большом выступлении в мягкой манере говорил, что несвоевременно решать окончательно вопросы о границах. Он указал Карницкому на крайнюю необходимость немедленного наступления восточной польской армии до линии верхнего Днепра. Он предложил, чтобы при этом разгранлиния между польской и русской армиями определилась бы на основании стратегических соображений, а в зоне польского наступления водворялась бы русская администрация, подведомственная, однако, на время операций польскому командованию ни общем основании «Положения о полевом управлении войск».

Затем произошло длительное общее обсуждение без рассмотрения конкретных вопросов, и заседание было закрыто. При закрытии Кутепов объявил, что его войска освободили в Курске знаменитую певицу Плевицкую, и пригласил всех присутствующих на её концерт».

Ленин подчеркнул слова: «Немедленного наступления восточной польской армии». Позвонил Дзержинскому:

— От Мархлевского ничего?

— К сожалению, ничего.

— Напоминаю: никаких письменных объяснений. Только «да» или «нет». Также и по телефону. А то генералы разговорились почти по Салтыкову-Щедрину.

Взял следующий документ.

«Отпечатано в 5 экз.

Экз. № 1 тов. В. И. Ленину

После заседания с польской миссией состоялось совещание у Деникина. Присутствовали: Деникин, Романовский, Май-Маевский, Врангель, Юзефович, Кутепов. Обсуждали предложения поляков. Кутепов первым резко заявил, что никакая Польша не получит ни клочка русской земли и что её армия существует только на словах. Юзефович осторожно напомнил, что польская армия держит на советском Западном фронте 46 тысяч боеспособных обстрелянных красноармейцев, в том числе Латышскую дивизию. Кутепов грубо обвинил Юзефовича в том, что он агитирует за союз с поляками на условиях уступки им территории Единой неделимой. Деникин спросил Кутепова, легче ли ему будет взять Орел с помощью поляков. Кутепов заявил, что возьмёт Орел сам. Это подтвердил и Май-Маевский. Тогда Деникин приказал Романовскому готовить директиву на взятие Орла. Врангель ограничивался общими словами и, по-видимому, ждал момента, чтобы выступить против Деникина, и высказался по поводу наступления на Орел. Напомнил, что два месяца потеряли в Харькове, ожидая, когда красные «осадят» Колчака, а теперь нашли новых союзников и до сих пор не знают, что с ними делать. Как будто договор о временных границах разрушит великую империю. Конкретно же Врангель не высказался по поводу отдачи территорий.

В конце Деникин вновь обратился к Кутепову по поводу наступления на Орел с учётом того, что часть войск у него забирают на фронт против Махно. На это Кутепов сказал: «Я Орел возьму, но мой фронт выдвинется, как сахарная голова. Когда ударная группа противника перейдёт в наступление и будет бить по моим флангам, я не смогу маневрировать — часть своих полков мне и так пришлось оттянуть к соседним корпусам после того, как их ослабили».

Измерив расстояние от Орла до Москвы, Ленин поднялся из-за стола, прошёлся по кабинету лёгкой быстрой походкой, позвонил Дзержинскому:

— Я прочитал те донесения. Понимаете? Там у вас работают очень дельные и понимающие люди.

— Приходится, Владимир Ильич, использовать дельных, но далёких от нас. Едва ли не врагов.

— Да-а... Понимаю. Политика. Но всё это мелочи, пока Кутепов идёт на Орел, а Мархлевский молчит.

1919. ОКТЯБРЬ

В Таганрогском театре шёл спектакль «Три сестры». Марыся и Леонтий сидели в ложе вдвоём. Артисты играли слабо, но с огромным энтузиазмом — в зале-то те же Вершинины и тузенбахи.

Заканчивалось четвёртое действие, и, как полагается, оркестр играл марш. Ольга сказала загробным голосом: «Уходят». Ей вторила Маша: «Уходят наши. Ну что ж... Счастливый им путь».

— Так и ваши будут уходить, — сказала Марыся, — но музыку мы сделаем лучше. Моцарт, Бетховен. О! Шопен!

— Марыся, наши почти в Москве!

— У ваших генералов очень деревянные головы, чтобы взять Москву. Испугались пообещать, как это у русских говорят — шкуру не пойманного медведя. Решили оставить эту шкуру единой и неделимой. На это мы и рассчитывали.

— Кто?

— Я и другие люди из окружения Начальника.

— Карницкий хотел заключить с нами военный союз...

— Карницкий — русская свинья, царский генерал. В 16-м году был помощником Брусилова, в нашу землю шёл. Он и сейчас во сне видит свою поганую Российскую империю.

На сцене прозвучала реплика: «Сейчас на дуэли убит барон».

— Это про меня, — сказал Леонтий. — Хоть и не на дуэли, хоть и не барон, а судьба моя.

— Нет, Леончик, ты больше никогда не попадёшь на фронт.