Миры Пола Андерсона. Том 19

— Да, я слыхал подобные рассуждения. Хотя я лично не пред­ставляю себе, как вы сможете направлять развитие культуры по строго определенным рельсам, не потеряв при этом свободы, ради которой мы сюда заявились.

— Может быть, вы и правы. Хотя, на мой взгляд, вы сильно переоцениваете значение свободы... Впрочем, я ведь никогда не был конституционалистом. Но я твердо убежден, что никакая сво­бода немыслима без свободного пространства. Как может человек стать личностью, если ему негде пообщаться с Господом наедине? А в Верхней Америке через столетие-другое яблоку некуда будет упасть.

— Когда-нибудь появятся люди, способные жить на уровне мо­ря. Природа позаботится о том, чтобы вывести такую породу.

— Лет через тысячу? И что это даст? От вашего либертарианиз- ма и моего индивидуализма (а они не тождественны) к тому време­ни давно и следа не останется. — Коффин тоже вперил взгляд в зыбкую белую пелену. — И все-таки интересно: что там, под обла­ками, скрывается?

— Это всем интересно.

— Э-э... Мне кажется, вы как-то упомянули о том, что в облач­ном слое есть свои формы жизни. — Коффин явно стремился уве­сти беседу в отвлеченное русло.

Свобода ничего не имел против.

— Вы слыхали о туманопланктоне? Хотя вам-то вряд ли прихо­дилось с ним сталкиваться, он редко поднимается так высоко. О нем вообще мало что известно, кроме того, что он состоит из крохотных организмов — растительных, животных и промежуточ­ных — и все они плавают в постоянном облачном поясе. У меня есть своя теория по этому поводу. Я думаю, все начинается с того, что ветер выдувает частички горных пород и приносит их сюда, где капли воды растворяют содержащиеся в них минералы. На Земле такое вряд ли возможно, но здесь, где есть плотный облачный слой и атмосфера, способная удерживать в себе довольно большие кап­ли, в облаках может скопиться значительная концентрация ионов минералов. Углекислого газа тут в избытке, солнечного света тоже достаточно, хотя на первый взгляд и не скажешь. Так что, я пола­гаю, микроскопические формы жизни наловчились питаться этим жиденьким минеральным супчиком, а их самих стали поглощать чуть более крупные формы и так далее. Естественно, это живое покрывало очень разреженное — в лучшем случае десяток крошеч­ных, с булавочную головку, живых существ на кубический метр. Но все-таки это жизнь. И одна из разновидностей местной фауны, превосходящая человека размерами, если не весом, питается тумано­планктоном.

— Вы имеете в виду воздушных дельфинов? Я слыхал о них краем уха.

— Их мало кто видел. Я за многие годы несколько раз с ними сталкивался, и то мельком. Не далее как вчера один из них висел возле моей шахты. Хотя все логично: если дельфины кормятся туманопланктоном, то их и не может быть много. Я рассматривал их в бинокль. Они похожи на толстые сигары и передвигаются с помощью своего рода реактивного двигателя. Это опять-таки только догадка, но я думаю, их удерживает в воздухе большой внешний пузырь, наполненный биологически генерированным азотом; они всасывают воздух, поглощают из него планктон, а воздух выпуска­ют из зада струей и таким образом передвигаются. Медлительные, безмозглые и безвредные. Я бы с удовольствием одного из них препарировал.

Коффин кивнул.

— Какой бы ничтожной ни была плотность планктона в сред­нем, — сказал он, — воздушные вихри должны создавать локаль­ные концентрации. Атам, где восходящие потоки воздуха омывают голые скалы, как здесь, например, облака более минерализованы и планктон в них гуще. Наверное, именно это и привлекает дельфи­нов. — Он помолчал немного и спросил: — А дышать планктоном не вредно, как вы думаете?

— Постоянно я бы не советовал, — отозвался Свобода. — Сили­коз можно заработать запросто. Но проходить сквозь него время от времени, думаю, не опасно. Те, кто исследовал облака до нас, вернулись невредимыми. Не исключено, конечно, что там есть какие-нибудь химикаты, из-за которых лет через десять разовьется рак легких. Кто знает? Но я сомневаюсь.

Коффин пожал плечами:

— Через десять лет в больнице будет полно противораковых средств. — Он осушил свою чашку. — Ну что, пошли?

Свобода заставил его промаяться еще полчаса, пока не отдох­нул. Затем они надели шиповки, упаковали рюкзаки и связались веревкой. Свобода пошел впереди, ощупью спускаясь по незнако­мому склону, все круче убегавшему вниз между невидимыми скала­ми. Туман был густой и вязкий; ручейки соединились в поток, и путникам пришлось пробираться вдоль него. Вода была серо­зеленой от минеральной пыли, с белыми барашками, шумной, то­ропливой и холодной.

Ян потерял ощущение времени. Ничего не осталось, кроме усталости в плечах и коленях, влажности прилипшей одежды, ударов ветра, скользкой дороги под ногами и сырости, забившей ноздри. Но он не забывал об отчете спускавшихся сюда ранее скалолазов. У них не было возможности составить точную карту, но они отме­тили все ориентиры, какие смогли. Там, где поток падает с высоко­го обрыва, нужно свернуть в сторону и идти вдоль уступа... И что это, если не грохот водопада, доносится сейчас из облаков?

Да, все правильно. Ян подал Коффину знак остановиться. Мок­рая каменистая тропа обрывалась — и ничего, кроме тумана, не было видно впереди, словно они очутились на краю Гиннунгагапа. Слева река исчезала за гранью обрыва, и только шум, усиленный и подхваченный ветром, свидетельствовал о том, что ее не всосал в себя туман. Справа смутно выступал из скалы огромный мыс, будто сторожевая башня у замка великанов. Камень был выщерблен и изрезан непогодой. Узенький уступ, уходивший наклонно вниз, очевидно, и представлял собой тропинку. Верхушка утеса скрыва­лась в облаках, но скалолазы примерно определили его высоту по отражению звука. Сто или пятьдесят метров, сколько они там на­считали?

Свобода показал на уступ.

— Вот единственный путь вперед, — промолвил он. — На радио­локаторе, как я понимаю, по-прежнему ничего? Тогда малыш ско­рее всего спустился вниз. Он не мог остаться где-то выше в сторо­не, иначе мы непременно поймали бы сигнал. Если только его браслет не сломался.

— Вы зря теряете время, повторяя очевидные вещи, — провор­чал Коффин.

Взглянув на изможденное лицо космолетчика, Свобода решил не обижаться и сказал как можно мягче:

— До сих пор спуск не был слишком трудным для здорового мальчугана, не обремененного поклажей. Я вполне допускаю, что он забрался сюда, пытаясь убежать в волшебную страну. Потому что он мог в любой момент вернуться назад, если бы захотел. Но, оказавшись здесь...

— Он вполне мог пойти дальше.

— Сомневаюсь. Поймите, проделав такой путь, он наверняка уже забыл про свои обиды. Он проголодался и замерз. А здесь начинается трудный участок — узкая и явно опасная тропинка. И, главное, к тому времени уже сгустились сумерки. Предположим, Дэнни просто не подумал о том, что его может застигнуть здесь ночь; но он не мог не понимать, что, ступив на эту тропу, отрезает себе легкий и быстрый путь домой.

— Зачем же он туда пошел? Признаюсь, ваши доводы меня озадачили. Дэнни мальчик неплохой, вы же знаете. По крайней мере, Терезу он любит, даже если... Нет, все равно не понимаю.

Свобода собрался с духом и сказал то, что Коффин не в силах был выговорить вслух:

— Если Дэнни оступился на этой тропинке и упал... Тут высоко. Браслет мог разбиться о камни.

Коффин ничего не ответил.

— И в таком случае нам его не найти, — закончил Свобода.

— А может, ему удалось спуститься? — выдохнул Коффин.

— В темноте? А затем, значит, он удалился отсюда на десять километров по прямой? Бьюсь об заклад, это не меньше тридцати километров пути по земле. Нет, простите меня, но давайте думать головой. Дэнни где-то у подножия этого утеса. — Свобода помол­чал и тихо добавил: — Он, должно быть, умер мгновенно.