Мишка Forever

Я смотрю в зеркало. Так переодеться мне или не переодеваться? Вот в чём вопрос. Переоденусь. Так, вот тут у меня прикидик висит, - новая волна в линейке Miu Miu от Prada. А что? Очень даже ничего. Как это там? "Молодо, задорно, по-спортивному энергично!" И что-то ещё в этом роде. Я, сняв свой костюм от Trussardi, переодеваюсь в шмотки, купленные мною с Вадькой в Милане. По его, кстати, настоянию...

Из зеркала на меня смотрит очень даже приятный парень, да какой там парень, - пацан, года двадцать три от силы. Вот ведь... И когда же я буду выглядеть соответственно своему возрасту и положению? Даже шрам мой легендарный, даже он солидности мне не добавляет. А ведь тридцать три года в этом году стукнет, - возраст Христа. Мальчишка! Да нет, это не плохо, забавно это, даже, но поднадоело мне, что моего сына, когда мы вместе, принимают за моего младшего брата. Особенно, если этот спортивный гоночный таракан, - Вадька, я имею в виду, кто ж ещё, - так вот, если он начинает вести себя как... как эскимос впервые в жизни попавший на стриптиз-шоу! А по большей части именно так и происходит, - это его обычное, природное состояние... Ну и хвала всем Богам! Всё-таки отошёл пацан после смерти Тани, а ведь я думал, было... Да, любил Вадька нашу маму, да и как же иначе-то. Эх, Татьяна, Танька ты моя... Селектор, блин, надрывается!

– Да! Уже? Ладно, Андрей, спасибо.

В дверь моего кабинета бьётся тяжкое цунами. Ёлки! Замок, что ли, захлопнулся?

– Счас!
– торопливо ору я.
– Дверь, дверь оставьте! Вот ведь морковкин бог, замок этот...

Дверь бы мне только менять не пришлось! Хлипковата она для этих троих, что стоят сейчас за ней.

– Открываю!
– снова ору я, отстраняясь, чтобы не задело.

– Папа! У нас Борька мороженку сожрал! Баскин, шоколадную! Класс, да?
– сразу, с порога, довольно вопит мой сын.

– Здравствуйте, дядя Илья, - Егор, как всегда, застенчиво, пожимает мою руку.
– Вадик, ты ж сам ему эту мороженку дал.

– Я хотел время засечь, за сколько Борман справиться, так он даже ни вот секундочки не чикался, - раз и нету! Пап, а давай у них Борьку украдём, или такого же купим!
– тут же поправляется Вадька, покосившись на хозяев Бормана.

Я потрясённо смотрю на сына. Этот ребёнок не устаёт меня поражать все одиннадцать лет своей яркой жизни.

– Ты чего это заперся?
– Мишка, огромный, красивый, пахнущий морозом и машиной, обнимает меня.

– Да, замок этот. Вадька, не лезь к компу, - сто раз тебе сказано было, нету тут игрушек. Сейчас, Мишка, я оденусь, и поедем.

– Погоди, Ил, дельце есть небольшое.

– Дельце? Вадька, блин горелый! Егор, тресни ему по башке, - у тебя рука полегче... Что ещё за дельце?

– Ребята, а может, вам немножко с Борманом пойти поиграть?
– говорит Мишка мальчикам.

– Можно, Ил-Илья?
– тут же загорается Вадька.

– Папа, а не Ил-Илья, - привычно поправляю я сына.
– Какие игры, на улице мороз минус тридцать! Мишка, ты чего это?

– Егор, держи ключи от машины, замёрзнете, сразу внутрь залазьте, только смотри, Вадика на водительское место не пускай.

– Ил, мы пошли!

– Да папа же, а не Ил! Капюшон натяни! Вот... постой, воротник я тебе повыше подтяну. Слушай, Мишка, ты вот, как чемпион России по самбо, ты как относишься к мерам физического воздействия по отношению к мальчикам? Да не крутись ты! Порка, например... Вадим, где вторая перчатка?

– Была...
– растеряно говорит Вадька.

– Держи, - Егор потягивает моему сыну перчатку, которую он подобрал с пола

– Ну, давайте, мы не долго.

– Мишка, ты что задумал?
– я смотрю, как он роется в своём шикарном портфеле, моём подарке из Берлина.

– Вот, это первое, - он протягивает мне бумагу чрезвычайно официального вида.
– Читай.

– Так. Постановление Магнитогорского городского... в связи с особыми обстоятельствами... так, основываясь на желании сторон... Ого! Признать Ткачука, Егора Викторовича... 1993-го года рождения... так, так... с присвоением ему фамилии и отчества усыновителя и именовать впредь: - Соболев, Егор Михайлович. Ну, блин! Наконец-то! Когда?

– Вчера.

– Ты что же молчал, зараза! Позвонить нельзя было, да? Как я тебя терплю двадцать лет, - памятник мне полагается! Ну, погуляем! Слушай, Миш, а Егор как?

– Ну, а как ты думаешь? Поплакал, правда, немножко. Не верил он до конца, что у нас получится... Нет, но твой Валериан, а! Хорош! Монстр! Вот ведь адвокатище! Даром, что сто двадцать килограмм. Так он провернул это всё... Слов нет.

– Ну, а чего бы я его держал-то. Да и то сказать, - за то бабло, что он с нас с тобой снял... За такие деньги он тебе рожающего папуаса помог бы усыновить, не то что Егорку. Боров. Он-то чего не позвонил?

– Не злись, Ил, это я его попросил. А теперь второе. А ну-ка, отвернись!

– Ага, а ты меня сзади по башке, как беднягу Холтофа! Штирлиц!

– Да отвернись же ты, чудо!
– смеётся Мишка.

Я поворачиваюсь к Мишке спиной, он что-то там возится у меня на столе.

– Так...
– бормочет он себе под нос.
– Нет, лучше вот так вот... Ага, ага... Всё, можно! Поворотись-ка, сынку!

Ого! Ну, ёлки... Тула, автоматически отмечаю я. Причём, какая характерная Тула, - хоть сейчас в справочник! Что за дерево, - венге, что ли? Похоже...

– Что это?
– спрашиваю я, усаживаясь за стол.

– Вот ты и определи. Ты ж у нас авторитет в этом. Я-то, - сам знаешь... По мне красиво, и пойдёт!

Я, не отрывая взгляда от композиции на моём столе, достаю пару нитяных перчаток и, взяв тяжёлую лупу в черепаховой оправе, начинаю подробный осмотр.

– Ну что ж, достойная вещь. Весьма. Что это за бумажка там у тебя? Легенда, что ли? А ну-ка, дай.

– Э-э, нет! Ты давай-ка сам, милый. Что ты можешь сказать? Чья это работа?

– Не знаю, Миш. Я не большой специалист по Туле, она у меня почти и не представлена. Так, - пара вещей Данилина, ну и ещё кое-что, по мелочи... Так, ну что я скажу. Исполнение, - вещь явно музейного порядка. Техника, - сложная, комбинированная техника тут у нас. Золотой оброн, тауширование, синение и чернение. Вот, что ещё? Ну, инкрустация и всечка, это понятно, - Тула! Литьё, с последующей проработкой чеканкой, - вот эти виноградные листья на подставке, кстати, что-то такое я уже видел... Ну и гравировка, разумеется. И очень даже приличная. Не Капелюха, но очень приличная. Так, клинок...

Я рассматриваю клинок. Так, ну-ка, ну-ка, - клеймо кузнеца на пяте правой голомени... Не понял... Курбатов, что ли? Точно, Курбатов. Сколько же Мишка за это отвалил?

– Ты сам-то знаешь кто это?

– Сам-то я знаю, вот тут написано. Вот, пожалуйста, - Бутовский и Татарников. Знаешь таких?

– Бутовский, - разумеется, второго нет. Ну, а дамаск этот, - его Курбатов сковал, ты где это взял?
– говорю я, задумчиво рассматривая Мишку, сияющего, как новая монета.

– Ну да, правильно, Курбатов. У тебя его работы есть, что ли?