Миссис Марч

Она обычно склонялась над детской кроваткой и долго так стояла, иногда до глубокой ночи – в давно не стиранной ночной рубашке, с давно не мытыми сальными волосами, свисающими длинными прядями. Она стояла неподвижно и смотрела, как вздымается и опускается животик Джонатана, каждый раз убеждая себя, что ей это привиделось и нужно дождаться, когда движение повторится. После нескольких встреч с подобной призраку миссис Марч среди ночи, когда она не реагировала на вопросы, Джордж, у которого такой вид вызывал сильное беспокойство, нанял круглосуточную няню. Миссис Марч все равно считала себя обязанной постоянно проверять, как там ребенок, но стремление теперь ослабло, потому что о нем заботилась женщина, которая была для этого гораздо лучше подготовлена, чем она сама.

Теперь, когда она заново складывала одеяло на кровати у Джонатана, ей внезапно пришло в голову, что она очень давно не проверяла, как он. Он никогда не требовал особого внимания к себе: хорошо спал по ночам, кошмарные сны видел редко, не боялся чудовищ, прячущихся под кроватью или в шкафу, – и она предположила, что приспособилась к его умению полагаться на собственные силы. Эта мысль сопровождалась укором самой себе, который уколол как острый осколок: а что, если она недостаточно о нем заботится? Разве ей не следовало самой забрать его после этой поездки, а не позволять ему ехать с мистером и миссис Миллер, родителями одноклассника Джонатана, которые жили в том же доме, но несколькими этажами выше? Но как бы она смогла это сделать? Миссис Марч не умела водить машину, а Джордж находился где-то в центре города, подписывал читателям книги.

Она предполагала, что Миллеры – прекрасные люди, хотя ей не нравилось, как Шейла Миллер иногда смотрела на нее и улыбалась так, словно жалела ее, и то, как Шейла коротко остригла волосы, обнажив шею сзади, и то, как Миллеры всегда демонстрировали физическое влечение друг к другу, как жестами показывали свою привязанность – то держались за руки, то массировали плечи, словно просто не могли сдерживаться. Миссис Марч фантазировала, что они, возможно, только притворяются, изображая страсть. Или, продолжала она строить теории, он скрывает свою гомосексуальность, а она плачет каждую ночь, желая, чтобы он в спальне, где они остаются вдвоем, прикасался к ней так, как делает это на публике. От этой мысли у миссис Марч по спине вдоль позвоночника словно пробегали электрические разряды.

Но Шейла Миллер появилась без своего мужа, когда постучала в дверь шестьсот шестой квартиры. Она была в сшитых на заказ джинсах, заправленных в блестящие, яркие снегоступы – и те и другие, по мнению миссис Марч, являлись не подходящими ей по возрасту вещами. Создавалось впечатление, что Шейла очень старается, чтобы выглядеть модной, современной мамой. Больше всего миссис Марч мучила раздражающая правда: Шейле все это легко удавалось. На самом деле Шейла относилась к таким матерям, которыми хвастаются сыновья, потому что она, например, могла очистить апельсин, не разрезая кожицу – единой спиралью. Такая мать была еще и другом. Собственная мать миссис Марч часто напоминала ей в детстве: «Я тебе не подружка и не хочу ею быть. Я твоя мать». Миссис Марч знала, что к ее матери не следует обращаться, если вопрос больше подходит для обсуждения с подругой.

Когда миссис Марч открыла дверь, чтобы впустить Шейлу, та широко улыбнулась и посмотрела прямо в глаза миссис Марч, как делала всегда. Она просто вцеплялась взглядом, и это заставляло миссис Марч опускать глаза в пол. Вслед за Шейлой зашел Джонатан. Со своим вздернутым носом и темными кругами у глаз мальчик выглядел меланхолично, а Джордж в претенциозном приступе литературного каприза дал ему кличку По. Джонатан был тихим мальчиком, даже необычно тихим для ребенка его возраста, но мог и похулиганить в компании с другом. Если он был с товарищем, то мог производить звуки, которые не производил ни в каких других случаях, – фыркал, улюлюкал и вопил, и эти звуки эхом разносились по квартире, словно в ней поселились бешеные призраки.

Миссис Марч наклонилась, чтобы обнять его, и так широко улыбнулась, что у нее возникло ощущение, будто лицо вот-вот треснет. Она начала говорить с ним нараспев, как никогда не говорила, когда они оставались вдвоем. Волосы Джонатана пахли холодным воздухом с открытой местности и немного дымом, как от костра. Он молчал, только кивал в ответ на ее вопросы, задаваемые на высокой ноте («Ты хорошо провел время? Там было красиво? Снега много?»), и при этом вертел в руках кубик Рубика, который, как объяснила Шейла, ее сын подарил Джонатану. Все это время Алек, ее сын, маячил в общем коридоре сразу за дверью. Он отрицательно покачал головой, когда миссис Марч предложила ему шоколадного молока.

– Я думаю, что они все еще сыты – они же за последние дни съели столько сладостей и картофеля фри, – пояснила Шейла, слегка насмешливо и укоризненно. Она подмигнула миссис Марч, но та не была уверена, какой реакции от нее ожидают.

– Спасибо вам большое, Шейла, что привезли его, – поблагодарила миссис Марч. – Хотите чего-нибудь? Чая? Воды?

– Нет, спасибо, мы уходим и не будем вам надоедать, чтобы вы могли провести остаток дня с сыном.

– Хорошо, – кивнула миссис Марч, почувствовав облегчение оттого, что от нее больше не требуется поддерживать разговор. – Если вам что-нибудь потребуется, дайте мне знать.

– Обязательно, пока! Алек, попрощайся.

Но Алек уже шел к лифту. Шейла пожала плечами, глядя на миссис Марч и словно говоря: «Что возьмешь с этих мальчишек?» – и последовала за ним. Миссис Марч закрыла входную дверь. Когда она повернулась, Джонатан уже исчез. Она предположила, что он убежал к себе в комнату, желая вернуться в привычную обстановку и к любимым игрушкам, но когда она пошла по коридору, то поняла, что он находится в кухне и разговаривает с Мартой. Они говорили возбужденным шепотом.

– Я съел червяка, – сообщал он. – Они меня подстрекали, говорили, что я не съем, а я съел.

Миссис Марч смутилась, не захотела им мешать и пошла дальше.

Глава XIV

На протяжении всей своей жизни миссис Марч, урожденная Кирби, жила в доме, где была прислуга. В годы ее детства у них сменилось множество горничных, поваров и нянек. Она по большей части их не помнила – но одну служанку помнила очень хорошо.

Альма была их последней горничной, которая постоянно проживала в квартире. Ей предоставили крошечную комнатку без окон рядом с кухней. Изначально она планировалась как постирочная, но миссис Кирби решила ее перестроить, чтобы втиснуть узкую душевую кабину и повесить на стену раковину.

Альма была невысокого роста и пухленькой, с кожей оливкового цвета. Она заплетала в косы длинные черные волосы толщиной с корабельные канаты, но всегда прятала их, потому что мать миссис Марч считала роскошные густые волосы личным оскорблением. Она говорила приятным голосом, который журчал как фонтан, иногда казалось, что напевно, в ее речи проскальзывало много мексиканских слов. Миссис Марч, которой тогда было лет десять, никогда не встречала таких скромных женщин, у которых и посмотреть-то не на что, но при этом готовых, не смущаясь, хохотать над собственными недостатками – нет, даже радостно их принимать.

– Ты на самом деле много ешь, – однажды сказала она Альме, глядя, как та поглощает самсу, сидя за высоким кухонным столом.

– Да, я знаю! Именно поэтому я такая пухленькая! – ответила Альма и сжала пальцами большой кусок жира у себя на животе.

То, как Альма чувственно, бесстыдно поглощала еду, произвело сильное впечатление на юную миссис Марч, которая выросла в окружении женщин, которые постоянно сидели на диете. Для Альмы же это было плотское наслаждение. Старшая сестра миссис Марч Лайза всегда была упитанным ребенком, но вернулась из колледжа, сбросив половину своего веса, – там она привыкла к диете из вареного картофеля и увлеклась бегом трусцой. Миссис Марч наблюдала, как все подруги матери стройнели с годами и придумывали оправдания, чтобы отказаться от еды («Я очень плотно позавтракала»; «Я в это время дня никогда не хочу есть, но вы бы видели меня за ужином»; «Я столько съела за праздничные дни!»). Их диеты сильно на них давили, словно навечно наложенная епитимья. Ее собственная мать только клевала еду, словно боялась, что та может дать сдачи. Она так сильно недоедала, когда носила миссис Марч, что родила ее недоношенной. Среди страниц в семейном альбоме нашлась фотография миссис Марч в кувезе: крошечный розовый шар с прикрепленной к запястью пластиковой больничной биркой, которая казалась комично большой. Она не узнавала себя в этом сморщенном тельце, в этих выпученных опухших глазах. Она часто задумывалась, не является ли этот ребенок на самом ли деле дочерью ее родителей, которая умерла в кувезе. Может, она сама им и не родственница, а оказалась ребенком на замену умершего, которого ее родители были вынуждены приобрести.