Миссия – любовь

Роберт выглядел абсолютно спокойным, но, приглядевшись, я заметила у него на шее голубоватую пульсирующую жилку.

– Не обращай внимания, – усмехнулся он, почувствовав мой взгляд, – как только ты выйдешь из машины, я успокоюсь. Пока мне тяжело себя контролировать, но это пройдет. Я справлюсь.

– Еще один вопрос, – попросила я, – а если сердце мужчины занято другой женщиной, как он среагирует на меня?

– Для мужчины главное – его дело. Женщины – это совсем другое. Никто из них не сможет сравниться с тобой.

– Боже, значит, я могу невольно разбить любые отношения? И семью тоже?

Он промолчал. Я сидела и тихо ненавидела себя. «Сердцеедка, блин! Разве этого я хотела достичь в жизни? Как мне это надоело!»

– Не хочу так жить! Как избавиться от этих проклятых способностей? Мне никто не нужен, кроме…

Я вовремя замолчала. Конечно, мне нужен был он, Роберт Стронг, но как быть с тем, кто говорит, что обязан держаться от тебя подальше! «В конце концов, это наваждение не может длиться долго! А кстати, сколько длится мужская привязанность ко мне?»

Мне было трудно ответить на этот вопрос. Из нынешних поклонников дольше всех я знала Алексея Львовича. Мы познакомились, когда мне только-только исполнилось семнадцать, с тех пор он не оставлял меня. Постоянно звонил с просьбой встретиться, дарил цветы и подарки, предлагал помощь. «Сколько это будет продолжаться? Руднев болен мною почти год. Сколько еще ему мучиться?» Я вспомнила глубокие тени под его глазами, взгляд преданного пса, болезненную улыбку – Руднев не был счастлив любить меня, скорее он был мною болен.

– Так кто тебе нужен? – нетерпеливо спросил Стронг.

Я ответила вопросом на вопрос:

– Что мне делать? Я не хочу быть чудовищем, которое разрушает жизни других людей.

Англичанин пожал плечами:

– Я уже посоветовал тебе кое-что.

– И что же?

– Поговори со своим отцом. В конце концов, это ему ты обязана своей природой. Пусть он прольет свет на эту тайну, а от меня ты слишком многого хочешь, прости.

Мы приближались к воротам моего коттеджного поселка.

Я вытащила из сумочки пропуск и показала охраннику на КПП. Машина Роберта беспрепятственно въехала на территорию поселка.

– Угадай, какой дом – мой, – игриво предложила я, устав от серьезных и ничего не проясняющих разговоров.

Домов в поселке было не меньше четырехсот, так что моему кавалеру придется попотеть, чтобы найти мой коттедж.

Роберт молча доехал до нужного перекрестка и повернул налево. Стала видна коричневая крыша моего дома. Я растерялась – Стронг знал мой точный адрес.

Он уверенно подъехал к нашему забору. На секунду мне даже показалось, что он бывал здесь. Останавливал свой джип у калитки, на маленьком пятачке, мощенном диким камнем. Если встать почти вплотную к забору, рядом со старой березой, будут видны мои окна. Мне почему-то показалось, что он заглядывал в них.

Я спросила:

– Когда мы снова встретимся?

Роберт неопределенно пожал плечами:

– Твою жизнь спокойной не назовешь, а значит, ты без меня не сможешь.

– Значит, до завтра?

Стронг ничего не ответил, но посмотрел на меня своими ясными серыми глазами так, как будто прощался навсегда – печально и нежно. Роберт поднес ладонь к моему лицу и провел пальцем по щеке. Его рука задрожала, и он тут же отдернул ее.

Знакомый почерк

Я зашла в свой дом, такой же, как и вечность назад.

Мама еще не пришла с работы, и я одиноко бродила по комнатам, рассматривая привычные вещи, запомнившие меня утренней – совсем другой, чем сейчас. Как все люди, моя мама свозила на дачу старое и ненужное – продавленный велюровый диван, громоздкую металлическую вешалку для одежды, у которой были отломаны крючки, пожелтевшие картины в потертых деревянных рамах.

Раньше мы жили в Москве, в районе Мичуринского проспекта. Я ходила в школу, где мама преподавала. В этот дом мы приезжали редко, раза два в месяц. Мама рвалась за город, ей было очень хорошо на своем участке, густо заросшем кустами сирени и пузыреплодника. Если позволяла погода, она стаскивала с себя обувь и отправлялась гулять по траве. Не знаю, что она при этом чувствовала, но ее лицо выглядело умиротворенным и светлым. Со временем я тоже полюбила бывать на природе. Мне стало казаться, что в городе все как-то не по-настоящему, все искусственно и надуманно. Хотелось вырваться на воздух, вдохнуть его полной грудью, насколько хватит легких, и забыть обо всем на свете. Когда я была в десятом классе, мама решилась.

– Мила, – спросила она, – что ты думаешь о том, чтобы навсегда переехать на дачу?

– А школа?

– Я уже нашла для тебя отличный лицей неподалеку. Пешком, конечно, не дойдешь, но они вроде за дополнительную плату предоставляют автобус для учеников. Тебя будут забирать где-нибудь на полпути и привозить в то же место после занятий.

– А ты? Для тебя найдется работа?

– За меня не беспокойся, – сдержанно ответила она, – я уже документы подала в новую школу. И твои, кстати, тоже.

«Если ты все уже решила, зачем было меня спрашивать?» – подумала я, а вслух согласилась, что да, это хорошая идея.

Сейчас я нисколько не жалела о переезде. Обычное садовое товарищество превратилось в элитный коттеджный поселок, появились новые красивые дома вокруг, все приобрело более ухоженный вид. На въезде теперь появилась охрана, все дорожки на территории были заасфальтированы, у местных малышей появилась детская площадка. Все эти удобства, конечно, дороговато обходились, ведь ежемесячные членские взносы тоже выросли, но мы были довольны. Пять лет назад, когда мы с мамой покупали дачу почти за копейки, нам в голову не приходило, что земля в этом месте так вырастет в цене. Небольшой домик из клееного бруса, в котором мы жили, теперь стоил очень дорого, и осознавать это было приятно. А самое главное – мы жили за городом, вдали от сумасшедших магистралей и заводов, вдали от копоти, автомобильных выхлопов и шума.

Такая жизнь была по мне. Когда я решу уехать от матери и обрету свой собственный дом, в город все равно не вернусь.

Мысль о том, что придется оставить маму, огорчила меня, но я понимала, что это неизбежно. «Конечно, – рассуждала я, – буду ее навещать, помогать ей. В общем, не брошу, как отец».

Отец. Я вспомнила, что Роберт посоветовал мне встретиться с ним. Надо было позвонить ему, но сейчас мне нужен был сон – глубокий, безмятежный, долгий.

Я поднялась к себе в комнату и подошла к зеркалу. Картина оказалась нерадостной – волосы были взлохмачены, над левой бровью повис сгусток запекшейся крови, на лице красовались порезы и ссадины. Слава богу, ушла боль в груди, а это значило, что ребра остались целы.