Миссия в Афганистане (Они называют меня наемником - 15)

– Нет, - ответил Фрост.
– Но есть женщина, с которой я живу, и когда-нибудь мы поженимся, если она примирится с моим образом жизни. Ее зовут Бесс. Она очень красивая, и внешне, и душой.

– И ты никогда не проводишь время с другими женщинами?
– спросил проводник.

– Ну...
– неопределенно протянул Фрост, бросая сигарету на землю и затаптывая ее каблуком. Сапоги все еще сохраняли тонкий аромат трав.
– Тут другое... Я хочу сказать, что у меня уже есть женщина, постоянная, а Мерана слишком молода для меня. Я же все-таки американец, и у меня свои понятия об этом. Но она очень красивая, это да.

Акбар чуть улыбнулся в усы.

– И все-таки, если ты когда-нибудь захочешь провести с ней время как с женщиной, я буду смотреть в другую сторону. Даже не ради тебя - ради нее. Меране очень нужно, чтобы кто-то вдохнул в нее новую жизнь, дал ей толчок. И я подумал, что у тебя это получилось бы лучше, чем у кого-то из нас. Но решать, конечно, будешь ты сам.

Говоря это, Акбар старательно сворачивал сигаретку, которую теперь сунул в рот.

– Я слышал, что мусульманам нельзя курить, - сказал Фрост.
– Так же, как и пить.

– Нет, курить Коран не запрещает, - ответил патан.
– Да к тому же я не такой уж ревностный мусульманин. Но ведь и ты не образец христианина, правда, капитан?

Акбар рассмеялся, похлопал наемника по плечу и двинулся обратно к лошадям. Фрост некоторое время смотрел ему вслед, а потом пошел за проводником, продолжая думать об их разговоре.

Фрост не настолько хорошо разбирался в лошадях, чтобы отличить, скажем, арабского скакуна от афганского. Но он сразу понял, что это очень сильные животные, с мощными ногами и широкими лбами, и ездить на них будет совсем не просто.

Акбар и другие моджахеды время от времени пользовались плетью, чтобы заставить своих лошадей бежать более ровно, но капитан решил, что не стоит ему вдаваться в такие отношения с животными - дай-то Бог хоть как-то удержаться у него на спине. Фрост не сомневался, что лошадь может без труда сбросить его на землю, когда только ей захочется, а потому не собирался злить своего рысака.

Хаджи, столетний дедушка, сразу же ускакал вперед, и ни наемник, ни кто другой не пытались угнаться за ним. Резвый ветеран держался в полумиле от остальных и, судя по всему, чувствовал себя превосходно. Фрост даже начал ему завидовать.

На спине у Хаджи висело его знаменитое ружье - длинноствольная кремневая штучка с резным прикладом, которая могла бы украсить любой музей. Однако Акбар подчеркнул, что и как наездник, и как стрелок Хаджи не имеет себе равных в своем племени, а возможно и во всем Афганистане, так что древний вид его самого и его вооружения не должен вводить капитана в заблуждение. Уже не один русский поплатился жизнью, пренебрежительно отнесшись к старику.

Думая обо всем этом, Фрост несколько поотстал, а потому сжал коленями спину лошади, заставляя ее ускорить бег. Животное недовольно покосилось на него, но все же нехотя подчинилось.

"Нет, - со вздохом подумал наемник, - автомобили, пожалуй, останутся для меня более близкими существами".

Вскоре они остановились на возвышении, которое на своей родине, в Америке, Фрост назвал бы плато. Афганского эквивалента этого слова капитан не знал, но был уверен, что таковой существует - он уже убедился, что в языке, на котором разговаривали его спутники, имеются эквиваленты всех английских слов. А язык этот - насколько Фрост понимал - был самой невообразимой мешаниной пуштунского, урду, фарси и еще нескольких местных наречий. Похоже, все тут были полиглотами, а не только Акбар.

Фрост передал поводья одному из моджахедов, а сам Направился на плато, где уже стояли патан и старый Хаджи. Мерана была в нескольких ярдах позади них, видимо - из уважения к возрасту патриарха.

– "Вряд ли Хаджи одобряет тот образ жизни, который ведет эта девушка", - подумал капитан.

Он остановился рядом с Мераной, и они обменялись улыбками.

– О чем они говорят?
– спросил наемник, кивая в сторону беседующих мужчин.

– Они говорят о бузкаши, о том, как Хаджи однажды выиграл ее. Это была самая знаменитая бузкаши в наших местах.

– Буз... как?
– не понял Фрост.

– Бузкаши. Это такая гонка на лошадях, когда каждый пытается завладеть тушей козла, отобрав ее у других участников, и доскакать первым до финиша.

– А, да, я читал об этом, - кивнул капитан.
– Скачки с мертвым козлом на седле лошади.

– Да, - сказала Мерана.
– Но с тех пор, как пришли русские, уже никто не устраивает таких соревнований. Я сама никогда не видела бузкаши, но женщины в нашем селении много рассказывали о прежних скачках. Раньше даже можно было пользоваться в борьбе ножами и цепями, но не так давно старейшины это запретили.

О, я представляю себе это зрелище - иногда в соревнованиях участвовали сотни мужчин, которые сражались за тушу козла. А Хаджи, наверное, был самым сильным и ловким из них. И он единственный, оставшийся в живых из участников той знаменитой гонки.

Он пользуется огромной славой здесь, как у тебя в стране вы буквально молитесь на спортсменов, или как там они называются?

– Да, это похоже на наше увлечение американским футболом, - кивнул наемник и усмехнулся.
– А что, это было бы интересно - посмотреть, как игроки двух профессиональных команд лупят друг друга цепями, чтобы забрать мяч. Правда, формы и шлемов не напасешься...

– Футбол?
– переспросила Мерана.

– Да, такая игра. Две группы мужчин и один мяч.

– А чей этот мяч?

– Как это - чей?

– Ну, кому он принадлежит?

– Да это в общем неважно. Просто каждый хочет схватить мяч, пробежать с ним через поле и коснуться земли за чертой.

– А без мяча нельзя коснуться земли?

– Это не считается.

– Тогда почему те, кто первыми владеет мячом, не дерутся смело и отважно, чтобы не позволить другим захватить его?

– Так дерутся ведь. В этом-то и смысл игры.

– А как они дерутся?

– Ну, сшибают друг друга с ног иногда, толкают...

– А что они делают потом, когда собьют с ног своего противника?

– Иногда проходят мимо, иногда подают ему руку и помогают подняться.

Мерана покачала головой.

– Непонятная игра. Они позволяют другим забрать свой мяч, потом гонятся за ними, сбивают на землю, а затем помогают подняться, чтобы те могли еще раз попробовать украсть мяч? И в сущности неважно, кто именно владеет мячом. Где же тут смысл?