Миссия в Париже

Друзья и попутчики Фрунзе, командиры его дивизий и некоторых полков, во время всего этого разговора все ближе подступали к Фрунзе, словно готовились защитить его. В их глазах была решительность. Они вопросительно смотрели на своего командира, будто ждали его команды. Но Фрунзе не поддался их настроению.

– И что же вам поручено найти? – миролюбиво спросил у несколько растерянного морячка. Трое подчиненных Тимохова стояли поодаль и сосредоточенно рассматривали потолок вагона, ожидая, чем все это кончится.

– Ничего такого не сказали, – пожал плечами Тимохов. Он уже успел хорошо рассмотреть спутников Фрунзе, и по их лицам понял, что все это может не кончиться добром.

– И все же? – настойчиво допытывался Фрунзе.

– Я и говорю: ничего такого. Попросили посмотреть, может, чего не того… ну, мало ли… – совсем запутался Тимохов.

– Ну так приступайте. Выполняйте поручение. Ищите то, не знаю что.

– Да чего тут, – стал выгребать к берегу моряк. – И так все видно, чего искать.

И он отступил назад, давая понять своим подчиненным, что пора уходить. Они тут же развернулись и направились к выходу.

– Извините, если что не так. Я думал, какой другой Фрунзе. А вас-то я хорошо знаю, – с облегчением сказал Тимохов.

– Откуда? – Фрунзе понял, что посланец Троцкого и сам уже не рад, что ввязался в это предприятие с обыском, и пытался хоть как-то сгладить впечатление от невольной, нанесенной ему своим визитом, обиды.

– Не то, чтоб лично знаю. Но много слыхал. Вы – тот самый Фрунзе, что в Туркестане с басмачами воевали?

– Тот самый.

– А теперь, значит, сюда?

– Ну зачем же сюда? Здесь и одного Троцкого вам за глаза хватит. А мы куда-то дальше поедем, там будем воевать. Война пока не отпускает.

Матрос не уходил. Немного помялся, словно набирался решимости, и затем сказал:

– А можно вас спросить, товарищ Фрунзе?

– Спрашивай.

– Нельзя ли, в случай чего, до вас перейти?

– Только с разрешения Троцкого.

– А если без разрешения?

– Боишься, что накажут за недобросовестное выполнение приказа?

Тимохов промолчал. Он смотрел себе под ноги, внимательно рассматривая носки своих ботинок.

– Можно, конечно, и без разрешения, – понял Тимохова Фрунзе. – Только тут вот какая загвоздка. Я непосредственно красноармейцами не командую. Спроси вон у моих командиров. Может, кто из них согласится взять такого бедового?

Тимохов поднял глаза на командиров. Те изучающе смотрели на него, их лица подобрели, прояснились. Кто-то ему улыбнулся.

– Ну, так как? Может, кто возьмет к себе этого лихого моряка Тимохова? – спросил у своих командиров Фрунзе.

Командиры долго не отвечали. Наконец один из них, седой, с бурым сабельным рубцом на щеке, неторопливо сказал:

– Хлопец, видать, обстоятельный. Можно и взять. Особенно, если в пластуны согласится.

– А хоть и в пластуны. Надоело на поезде кататься. Дела хочу, – оживился Тимохов и тут же спросил: – А как вас найти?

– Это – просто, – и седой командир объяснил: – Спроси, где товарищ Фрунзе воюет. Там и нас найдешь.

– Ну, тогда до свиданья. Надеюсь, еще свидимся, – и Тимохов направился к выходу.

– Погоди! – остановил его Фрунзе.

Тимохов остановился и вопросительно взглянул на Фрунзе.

Михаил Васильевич склонился над горкой туркестанских дынь, выбрал одну, тяжелую, ласково, как ребенка, похлопал ее ладонью:

– Хотел было Троцкому подарить. Да жалко стало, – и протянул ее Тимохову. – Возьми. Только на бронепоезд не неси. Троцкий отнимет.

– Не! Не возьму! – спрятал руки за спину Тимохов. – Не заслужили.

– Ну почему же? Быстренько во всем сориентировались. Сообразили, что к чему. Очень даже заслужили. Держи!

Тимохов смущенно принял их рук Фрунзе дыню.

– Спасибо. И еще раз извините, если что не так.

– Будем считать, что все так.

Тимохов ушел.

Фрунзе вынул из кармана записку Троцкого, еще раз взглянул на короткий оскорбительный текст.

– Подлец, – тихо, скорее сам себе, сказал он и мелко порвал листок.

Несколько позже, когда Фрунзе и его команда в сопровождении встречающих покидала Казанский вокзал, он еще раз увидел Тимохова и его товарищей. Кружком, по-восточному скрестив ноги, они сидели вокруг разрезанной дыни в небольшом привокзальном палисаднике и увлеченно и весело вгрызались своими молодыми зубами в сладкую дынную мякоть.

В машине Фрунзе рассеянно смотрел на проплывающие мимо улицы, но его взгляд ни на чем не задерживался. Он все еще продолжал думать об этом странном и унижающем его обыске, который пытался устроить ему Троцкий.

На протяжении нескольких лет знающий Фрунзе и хорошо его изучивший, Серей Сиротинский наклонился к нему:

– Я тоже, Михаил Васильевич, никак не пойму, что он хотел у нас найти? Золото, бриллианты? Сокровища эмира Бухарского?

– Тут, Сережа, дело в другом, – Фрунзе на какое-то время задумался, облекая в фразы бродившие в его голове предположения.

Сиротинский ждал ответа.

– Понимаешь, там, в Туркестане, я был для него ну чем-то вроде обратной стороны Луны. Она есть, но ее никто никогда не видел. И вот я вдруг оказываюсь в поле его зрения. И он решил показать мне, кто в доме хозяин. Указать мне мое место.

– Но зачем?

– Власть, Сережа, это всегда пирамида. Конус. Кто-то внизу, кто-то вверху. В ней каждый камешек должен быть хорошо обтесан, отполирован и подогнан. Если хоть один камешек зашатался, пирамида может рухнуть. Должно быть, Троцкий не очень уверен в прочности выстроенной им пирамиды.

– Ну, это про камни. А применительно к людям?

– Поверка на лояльность. Сейчас Троцкий будет наблюдать, как я себя поведу. Промолчу или раздую скандал?

Фрунзе замолчал. Сиротинский ждал продолжения разговора. Но Михаил Васильевич больше не проронил ни слова. Он интуитивно чувствовал, что Троцкий его побаивается, что все еще будет: и новые проверки и, возможно, личное выяснение отношений.

Он еще только ступил на землю Москвы, еще не доехал до Кремля, но уже успел почувствовать, что за кремлевскими стенами далеко не все так безоблачно, как ему это казалось оттуда, из Туркестана. Здесь тоже был своеобразный фронт, где кипели нешуточные страсти, плелись невидимые нити интриг, выпускались на волю различные слухи. Это тоже было оружие, и довольно опасное. Чтобы здесь побеждать, надо в совершенстве им владеть и знать особые правила этой невидимой паркетной борьбы.