Мистер Селфридж

Над Англией нависла угроза войны с Германией. В газетах распространялись пугающие истории. Сэр Макс-велл Эйткен, напористый парламентер канадского происхождения, активно скупавший акции принадлежащего Пирсону «Дейли экспресс», регулярно обедал вместе с Ральфом Блуменфельдом и Селфриджем. Они обсуждали назревающую в Европе угрозу, страшное, непрекращающееся насилие на Балканах, жестокие столкновения в Ирландии и, по мнению Эйткена, некомпетентность премьер-министра Г. Г. Асквита. Своей растущей известностью Гарри отчасти был обязан масштабной дорогостоящей рекламной кампании, но в значительной мере и участию в многочисленных светских, благотворительных и образовательных мероприятиях и приемах. Особое уважение у него вызывали Ротари-клубы [19] , и в качестве их члена он путешествовал в Глазго, Ливерпуль и Дублин, где выступал с речами, говоря с едва заметным американским акцентом, и развлекал публику забавными случаями из жизни, причем темы рассказов часто совпадали с обсуждаемыми в колонке «Каллисфена».

19

Позиционируют себя как нерелигиозные и неполитические благотворительные организации.

Ему постоянно задавали вопросы об Америке и настроениях в могучем Чикаго. Селфридж поддерживал связь с тамошними знакомыми и гордо высылал свои ежегодные отчеты Гарри Пратту Джудсону, президенту университета, который писал ему в ответ: «Твои друзья в Чикаго следят за твоей карьерой в Англии с величайшим интересом». В конце 1913 года стала появляться в свете Розали, и городские газеты наперебой рассказывали об устроенных в ее честь балах, приемах и чаепитиях, восхваляя ее «американский патриотизм», заставивший ее дебютировать в Чикаго, а не в Лондоне. Возможно, публика ожидала, что Розали к тому времени найдет себе работу если не в магазине отца – этот путь был уготован Гордону-младшему, – то, вероятно, в одной из газет. Подростком она, следуя семейной традиции, издавала собственный листок «Блуждающий огонек» – по образцу газеты, которую некогда выпускал ее отец. Один экземпляр она даже выслала Теодору Рузвельту и в ответ получила фотографию Белого дома с парой приятных фраз на обороте. Однако ни одна из трех дочерей Селфриджа при жизни отца не работала.

В начале 1914 года Селфридж организовал ставшую невероятно популярной выставку «Доминионы», посвященную Канаде, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке. В ресторане «Палм-корт» собралось столько посетителей, что, по расчетам пресс-службы Селфриджа, всех гостей можно было бы выстроить в линию длиной в двадцать миль. Британцы своими глазами могли посмотреть на жизнь в дальних краях, и многие признавались, что начали подумывать об эмиграции. Редьярд Киплинг прочитал приуроченную к выставке лекцию в Королевском географическом обществе, где заявил, что в недалеком будущем до Австралии можно будет долететь всего за четыре дня. К теме авиации возвращались снова и снова: в самом разгаре было авиашоу на Донкастерском аэродроме, промышленники вовсю планировали построение воздушного флота, а первый английский авиатор Клод Грэхем-Уайт, председатель авиаклуба «Хендон», едва справлялся с потоком желающих записаться на уроки.

В марте 1914 года Селфридж получил от инвесторов триста тысяч фунтов, выпустив шестипроцентные кумулятивные привилегированные акции. Спрос настолько превышал предложение, что торги закрылись еще до обеда. Окрыленный успехом, Селфридж заявил газете «Ивнинг ньюс», что принадлежащие ему сто процентов обычных акций «не продаются ни за какую цену». Он активно планировал открытие своего первого Обеденного зала в помещении, недавно приобретенном на другой стороне Оксфорд-стрит, и подготавливал все новые графики и таблицы, демонстрирующие рост, оборот и падение акций. У него даже была картотека, где числился каждый его сотрудник с описанием личных способностей и достижений.

Коллектив Селфриджа уже привык к его жестким стандартам. Так же как и к обязательным ежеутренним занятиям для сотрудников. Все, кому еще не исполнилось восемнадцати – а таких оказалось много, – были обязаны посещать вечерние занятия четыре раза в неделю. Там им читали лекции с показом слайдов и наглядных пособий, а по окончании курса они получали сертификаты и призы – обычно книгу с автографом – на десертной вечеринке на террасе универмага. Гордые родители были приглашены, чтобы посмотреть на то, как сам мистер Селфридж торжественно вручает их чаду перевязанный лентой сертификат.

Когда его спрашивали о методах обучения персонала, Селфридж рассказывал: «Я считаю, что лучшая политика – это развивать со своими помощниками партнерские отношения, и стараюсь максимально придерживаться этого принципа. Дайте им почувствовать настоящий интерес к делу. Выплачивайте им премии за хорошие идеи и хорошие предложения. Ваши помощники должны понимать, что они часть общего дела и что они тоже будут пожинать плоды успеха». Распалившись, он продолжал: «Пусть они будут настолько счастливы, насколько это возможно. Пусть не голодают и получают хорошее жалованье. Пусть будут довольны. Выжимать из несчастных белых рабов все соки – это просто дурная бизнес-стратегия».

Зарплаты могли бы показаться просто смехотворными. Шестнадцатилетние кассиры получали всего пять шиллингов в неделю. Но если тот же подросток за месяц не ошибался в подсчетах больше чем на полпенса за раз, то получал премию размером в десять шиллингов. Если расчеты оставались точными на протяжении трех месяцев, сумма возрастала до тридцати шиллингов – по тем временам огромные деньги, которые, безусловно, помогали сосредоточиться. До Первой мировой войны младшие продавцы получали около фунта в неделю, треть которого составляла комиссия. Сверхурочные оплачивались редко, пенсионных планов не существовало, а больничные оплачивались на усмотрение руководства. Но у всех сотрудников была возможность подняться на более высокую ступень иерархии. Селфридж оставлял записки на досках в комнатах персонала: «Добродетель вознаградится», «Нам нужны умные, преданные, счастливые и прогрессивные сотрудники», «Поступай с ближним, как хочешь, чтобы он поступил с тобой» и его любимое «Действуй сейчас!». Обычно сотрудники следовали его побудительным лозунгам.

Страсти между королем ретейла Селфриджем и артисткой Габи Деслис тем временем все накалялись. В его отношении к звездам сцены всегда было что-то удивительно подростковое. Шоумен по природе, он чутко реагировал на атмосферу театра, и в голосе каждой артистки ему слышался зов сирены.

Габи Деслис был тридцать один год, когда она познакомилась с Селфриджем, и она успела снискать скандальную известность благодаря череде романов с богатыми воздыхателями, включая юного (но на тот момент свергнутого) короля Португалии Мануэля, Вильгельма, принца Германии, и сына первого барона-разбойника Уолл-стрит Джея Гулда, Фрэнка Дж. Гулда. Она творила сенсации и на сцене, и в жизни. Габи родилась в Марселе в 1881 году и позднее переехала в Париж, где строила карьеру как солистка мюзиклов. Ко времени встречи с Селфриджем она была, пожалуй, самой известной личностью в шоу-бизнесе – по нынешним меркам ее можно было бы сравнить с Мэрилин Монро или Мадонной. Габи обожали артистки, горничные, секретари, лорды, леди – и Гарри Гордон Селфридж. Она неплохо танцевала. У нее были средние вокальные данные. Ее комедийные таланты были сносными, но не более. Однако все это порождало настоящую магию.

Деслис впервые появилась в поле зрения Гарри, открыв в 1912 году зимний сезон в дворцовом театре Альфреда Батта на Шафтсбери-авеню. В спектакле «Мадемуазель Шик» она играла даму полусвета, мечущуюся между любовью и деньгами, и в одной сцене раздевалась до нижнего белья. Такого шоу лондонские театралы не видели с тех времен, как сцену покинула Мод Аллан [20] . Габи была девушкой практичной. Деньги имели для нее значение. Однажды она заявила, что не пойдет в ресторан с мужчиной, «если он не готов заплатить пятьдесят фунтов за то, чтобы насладиться ее обществом за ужином» – секс включен не был. Богачи осыпали ее драгоценностями. Но, несмотря на множество подарков, она и сама зарабатывала немало и в переговорах не знала пощады. За одно турне по Америке ей платили три тысячи долларов в неделю, а когда она подписала контракт на съемки в Париже в фильме Актерской компании Адольфа Цукора, ее гонорар составил пятнадцать тысяч долларов плюс пять процентов от кассовых сборов. Неплохой заработок за двухнедельную работу.

20

Одна из видных представительниц школы ритмопластического танца.

Габи Деслис была на модной передовой, ее наряды попадали на обложки модных журналов. Она носила узкие юбки с перехватом ниже колен от Пуаре и легкие кружевные платья от Дусе. Ее экстравагантные сценические костюмы были созданы Этьеном Дрианом и заботливо сшиты в мастерских Пакин. Ее рисовал Эрте, фотографировал Жак-Анри Лартиг, бесконечно описывал журнал «Татлер» – Габи была селебрити еще до изобретения этого определения. Юный Сесил Битон [21] вспоминал, как она заворожила его: «С одной стороны, она была последовательницей парижских кокоток девяностых годов, с другой, будучи столь известной театральной личностью, – предшественницей целого глянцевого течения, которое спустя двадцать лет воплотила в себе Марлен Дитрих».

21

Известный английский модный фотограф, мемуарист.

Отличительной чертой Габи были ее шляпы. Она так любила большие шляпы – огромные, размером с мельничное колесо, нагромождения из лент и перьев, – что на трансатлантических рейсах для них выкупалась отдельная каюта. Чем безумнее были шляпы, тем больше они нравились публике. Шляпы Габи – как и она сама – произвели такое впечатление на Битона в последующие годы, что вдохновили его на создание знаменитых туалетов Одри Хепберн и всю сцену с черно-белым балом в Аскоте в фильме «Моя прекрасная леди».