Мистер Селфридж

Но беспокойство было напрасным. С учетом ситуации в стране дела в магазине шли весьма неплохо. Особенно много внимания уделяли витринам, которые в дневное время ослепляли сиянием. Ночью в соответствии с Актом о защите королевства свет гасили. Акт был принят в 1914 году и наделял правительство властью предпринимать любые меры, которые оно сочтет необходимыми в военное время. Акт позволял изымать собственность, применять цензуру, контролировать рабочую силу, забирать экономические ресурсы «для военных нужд», отключать уличное освещение, затемнять витрины в ночное время – и открывать пабы только на пять с половиной часов в день. Рабочий, рассуждал премьер-министр, если не сражается за короля и страну, должен работать на фабрике, и желательно в трезвом состоянии.

Селфридж тоже считал, что его сотрудники должны работать, но проблема возникла не из-за пива, а из-за чая. Однажды вечером, проходя по магазину с директором Перси Бестом, он заметил, что в одном из отделов не хватает сотрудников. «Где они?» – спросил он. «Пьют чай», – последовал ответ. «Больше никаких перерывов на чай», – твердо сказал Селфридж, на что мистер Бест возразил: «Больше никаких сотрудников». Селфридж скрепя сердце сдался.

Самого Селфриджа часто замечали за чашечкой чая с леди Сэквилл в ее особняке на Грин-стрит. Их дружба продержалась долго, к вящему восторгу ее друзей, которые выигрывали от щедрости Гарри, посылавшего провизию для приемов в ее лондонском доме. «Мистер Селфридж прислал мне замечательную крем-соду на десерт», – пишет она в дневнике. Другая запись гласит: «Ну наконец-то я убедила Селфриджа закупать ветчину из Виргинии. Эти свиньи вскормлены на персиках, и ветчина из них бесподобна». Ветчина эта проделала непростой путь через Атлантику – часть огромных продовольственных запасов, высылаемых в пылающую Европу нейтральной Америкой.

Продолжительный нейтралитет Америки вызвал ожесточенные споры в Британии. В письмах к Гарри Прэтту Джадсону в Чикаго Селфридж яро возмущается, что «американское правительство пытается угодить пронемецкой партии – поддержать хитрых евреев, которые заправляют почти всем медным бизнесом в Америке, и помочь им наладить сбыт в Германии». Он продолжал: «Здесь придерживаются мнения – возможно, неоправданно, – что Америка думает в первую очередь своим кошельком». В газетах сообщали, что американские торговцы продают хлопок, продовольствие и медь в Германию – Селфридж презирал эту политику, вероятно, забывая, что Америка, будучи нейтральной державой, могла доставлять любой товар в любую точку мира – в том числе виргинскую ветчину в его магазин.

Прэтт Джадсон быстро парировал, что подавляющее большинство американцев были на стороне союзников, «поскольку верили, что настоящая цель Германии и Австрии – господство над Европой, а впоследствии и над всем миром». Однако, добавлял он, «американские граждане имеют полное право вести торговлю с любой из воюющих сторон, и американское правительство не будет препятствовать им в этом. Конечно, поступая так, они рискуют навлечь на себя гнев общественности». Нравилось это Селфриджу или нет, всегда были те, кто обогащается на войне. Но ему претила мысль, что его могут отнести к их числу.

Было, конечно, много добросовестных торговцев, которым требовалось сбыть товар, и среди них – американец Фрэнк Вулворт. На момент начала войны у Вулворта было более сорока филиалов в Британии. Когда немцы вторглись во Францию, Вулворт оказался заперт в Париже, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы найти корабль, который доставит его домой в целости и сохранности. Для Вулворта война означала серьезные проблемы с закупками. Многие его товары поставлялись из Европы, особенно рождественские украшения, игрушки, кондитерские изделия, музыкальные инструменты, часы и парфюмерия – все это производилось в Германии, Швейцарии, Австрии, России, Бельгии и Франции. У Вулворта были склады и офисы и в Германии, и во Франции – товар доставлялся на перевалочный пункт в Ливерпуле, откуда перенаправлялся в Америку. Теперь тонны товара застряли в английском порту, и Вулворт обратился лично к Первому лорду Адмиралтейства Уинстону Черчиллю за позволением использовать пустое пространство на атлантических грузовых судах. Черчилль отказал: если Америка не была готова поддержать Британскую империю в Великой войне, значит, американцы смогут обойтись без европейских изысков. Долго обходиться не пришлось. Предприимчивый мистер Вулворт просто перенес производство в Америку, где фабричных работников научили копировать импортные товары.

Американские паспорта позволили семейству Селфриджей путешествовать в любое время и куда угодно. Жена, мать и дети Гарри ездили в Чикаго. Сам Гарри регулярно наведывался в Париж, а один раз даже побывал в Германии, чем вызвал бурную реакцию прессы. Поездка была организована с целью оценить ситуацию в немецких филиалах, а заодно ознакомиться с последними индустриальными новинками. В марте 1915 года в «Голдсмит-Холле» открылась выставка немецких товаров. Вывеска гласила: «Предложение по созданию ассоциации промышленности и дизайна». Основное внимание в выставке уделялось эстетической стороне товаров, импортированных из Германии, где производители давно продвигали концепцию индустриального дизайна. Предыдущие попытки правительства сподвигнуть британских производителей копировать запрещенные к ввозу товары не увенчались успехом. Образцы, представленные на выставках Торговой палаты, оказались откровенно второсортными. Этот проект был совсем иным. Его цель заключалась в продвижении превосходного дизайна и побуждении британских производителей подойти к делу творчески. В числе первых спонсоров и инициаторов выставки были Сент-Джон Хорнби, директор сети «У. Г. Смит», Фред Берридж – директор Центральной школы искусств, шелковый магнат Фрэнк Уорнер, Герберт Уэллс, управляющий лондонским метрополитеном Фрэнк Пик и Гарри Гордон Селфридж – и все они были решительно настроены «спровоцировать осознанный спрос общественности на качественный дизайн». Движение снискало одобрение даже газеты «Таймс», которая охарактеризовала экспонаты выставки как «практичные предметы, а не произведения абстрактного искусства».

В 1915 году Габи Деслис переехала в Лондон, чтобы начать подготовку к своему новому шоу «Розовый восторг». Потерявший голову Селфридж оплатил за нее аренду дома на Кенсингтон-Гор и наполнил его дорогими предметами из своего универмага. Ежедневно фургон «Селфриджес» доставлял туда корзины, набитые деликатесами, и роскошные букеты. На Пасху флорист магазина получил указание изготовить яйцо из свежих фиалок – и посадить в него живого цыпленка. Флорист, привычный к эксцентричным запросам, на этот раз категорически отказался – боялся, что цыпленок этого не переживет. Селфридж, хотя и ненавидел неповиновение, вынужден был отступить. Помимо цветов и мебели Габи получала в подарок драгоценности – в том числе потрясающее ожерелье из черного жемчуга. Журнал «Татлер» посвятил несколько страниц домашней жизни звезды, с восторгом описав «шиншилловые покрывала и аромат от Риго во всех комнатах».

Лондон идеально подошел Габи, а его жители бого-творили ее. Когда начались репетиции «Розового восторга», о них говорил весь город. Внимание привлекала не только Габи. Этот мюзикл написал для нее Дж. М. Барри. Этого выдающегося писателя – автора «Питера Пена» и пьесы «Удивительный Крайтон» — всюду встречали овациями, но он был человеком застенчивым и одиноким. Годом ранее изящная, легкая, женственная Дес-лис совершенно вскружила ему голову. Она казалась ему ожившей куклой – светловолосая красотка, в чертах ее лица было что-то детское. Очарованный магией мюзик-холла, он предложил написать что-нибудь специально для Деслис. Лондонские сплетники в экстазе захлебнулись слюной.

Нет ничего удивительного, что Барри захотел поэкспериментировать с мюзиклами. В аристократических заведениях Западного Лондона, таких как «Альгамбра», «Империя», Дворцовый театр и Ипподром, в огромных буржуазных мюзик-холлах менее фешенебельных кварталов вроде «Империи Хэкни», даже в обшарпанных музыкальных театрах в Восточном Лондоне – всюду собиралась многотысячная публика, чтобы петь, рукоплескать и смеяться, изумленно пожирая глазами комедийные зарисовки, танцовщиц, хористок и легендарных солисток, таких как Лотти Коллинз, во все горло распевающую свое «Та-ра-ра-бум-де-эй», или Мэри Ллойд и ее восхитительно двусмысленное «как будто кто-то впервые прокомпостировал мой билет». Мюзик-холлы не должны были получать лицензию офиса лорда Чемберлена, а потому им могли сойти с рук более откровенные постановки, которые были немыслимы в обычном театре. В то время, когда Барри писал «Розовый восторг», мюзик-холлы превратились и в призывные пункты. Молодые парни, услышав, как Мэри Ллойд признается, что «ты был мне безразличен, Джон, дружок, но в форме ты меня привлек», на следующее же утро записывались в добровольцы.

Надежды, которые Барри возлагал на спектакль, рухнули. Сценарий был недостаточно веселым для публики, которая жаждала смеха. Несмотря на пару песен Джерома Керна и инновационное использование кинематографии, шоу провалилось. Барри не присутствовал на премьере – в тот день он узнал, что в бою погибли его близкий друг Гай дю Морье и его приемный сын Джордж Льюэлин Дэвис. Но Арнольд Беннет посетил премьеру. Вот что он написал Хью Уолполу: «Был на премьере причуды Барри. Провальная постановка по большей части весьма неважного качества. Селфридж, официальный amant Габи Деслис, был в ложе вместе с семьей».

Неизвестно, знала ли семья Селфриджа о его интрижке, а вот для сотрудников это не было тайной. Габи разгуливала по универмагу как настоящая дива, брала все, что пожелает, а стоимость покупок списывалась с «личного счета Вождя». В один знаменательный день она потеряла свою крошечную собачку и билась в истерике у Гарри в офисе, пока он не отослал ее домой и не начал разрабатывать стратегию, которую его секретарь назвал «Операция “Собачка”». По улицам расклеили объявления, известили полицию, было предложено внушительное вознаграждение. В итоге драгоценный питомец вернулся домой.