Миттельшпиль

Из бухты Яде к основным силам англичан сумело вырваться семь эсминцев. Все получили попадания вражеских снарядов, причем «Бигл» был поврежден настолько сильно, что его тоже пришлось буксировать.

Но несмотря на потери, нападение было признано успешным. Поскольку по донесениям командиров эсминцев и наблюдателей с воздушного шара, поднятого над крейсером «Блейк», было установлено, что два линкора потоплено (сели на грунт на ровном киле), а один, как минимум, сильно поврежден и горел. Кроме того, потоплено как минимум два-три миноносца и повреждены или потоплены два крейсера, стоявшие у западной стенки.

Флот метрополии с триумфом возвращался на базу…

Германская империя. Королевская Баварская железная дорога. Август 1909 г.

Посмотрев в мелькающий за окном ночной пейзаж и прислушавшись к перестуку колес, доброволец-рядовой, известный в роте как Ади, продолжил коротать скучное время дежурства по вагону.

Он думал понемногу обо всем. Вспоминал, о своей попытке поступить в Венскую художественную академию. О такой нервной, как тогда, казалось, а сейчас выглядевшей мирной и спокойно жизни в Вене после неудачи с поступлением. Ему, получающему пусть мизерную, но постоянную пенсию, как сироте, не требовалось искать любую работу, чтобы выжить. Поэтому, немного поскитавшись, он сумел устроиться на работу, как художник и даже начать понемногу на этом зрабатывать. Он печально вздохнул, подумав, что сестра не сохранит отправленные ей картины и потом ему придется все начинать сначала. Но узнав о мобилизации в Германии, он загорелся идеей попасть добровольцем в армию рейха. И добился своего, приехав в Мюнхен, подав прошение на зачисление добровольцем. Его взяли, несмотря на возраст и он оказался в рядах армии, в которой хотел служить. До этого дня все казалось ему настолько хорошим, что он даже не обижался на шутки сослуживцев по роте.

Но сегодня мысли неизменно возвращались к услышанному вечером разговору двух офицеров. Командир роты капитан Гуго Шперле доказывал какому-то штабному лейтенанту, что война между Россией и Австрией неизбежно приведет к войне между Германией и Австрией, упоминая какой-то незнакомый Ади «Бьоркский договор». Другим аргументом, кроме это договора, был упомянутый Гуго пункт в соглашении с Австрией, что Германия придет ей на помощь если Россия нападет. Как известно, заявил Шперле, войну объявила Австрия и австрийская же кавалерия вторглась в российские пределы, а не наоборот. Ну, а война между германцами и австрийцами возможна потому, что последних поддержали французы и англичане. А полк, в котором они служат, надо заметить, едет как раз на германскую границу. То есть в Генеральном Штабе считают, что опасность исходит именно от французов. Робкие возражения лейтенанта просто утонули в громогласных аргументах Шперле, показавшихся Ади очень убедительными. Поэтому и одолевали его сейчас тяжелые думы. Все же, несмотря на нежелание служить гнилой габсбургской монархии, формально он оставался подданным императора Карла. И даже присягу, как доброволец, приносил баварскому королю Оттону I и императору Карлу V. И в случае войны между ними мог быть просто изгнан из баварской армии, если вообще не интернирован. Уезжать самому, написав рапорт командиру? Денег от сиротской пенсии оставалось в обрез. Но кроме меркантильных соображений, ему не хотелось служить в одной армии с примитивными граничарами, тупыми чешскими свиньями и наглыми корыстолюбивыми евреями. Поэтому и в Австрии его скорее всего ждала тюрьма, пусть по возрасту не в этом году, так в следующем, когда он войдет в призывной возраст.

Заглянувший на площадку лейтенант Мейер ответив на приветсвие вытянувшегося во фрунт рядового, приказал:

— Вольно, рядовой. Разбуди капитана Шперле и лейтенантов вашей роты. Передай — полковник Лист собирает офицеров в салон-вагоне через полчаса. Британцы напали на наш флот в Вильгельмсхафене.

Пока Адольф бегал и будил офицеров, в голове его билась только одна мысль: «Началось». Что и почему началось он додумывал уже позднее, снова стоя на месте дежурного и дожидаясь, когда его сменит Михаэль Шлеехубер. По всему получалось, что война между Германией и Австрией все же неизбежна и ему надо срочно подавать прошение о баварском подданстве. Оформлением которого он и занялся сразу после смены с дежурства.

А пока его бумаги ходили по инстанциям, в мире произошло множество очень интересных событий…

Российская империя. Южный фронт, город Янов. Август 1909 г.

Фронты еще не устоялись, не успели протянуть свои многоверстные линии войск вдоль границ, а кавалерийские стычки и бои уже вспыхивали тут и там по всей линии русско-австрийской границы. В первые же дни после объявления войны австрийское командование выбросило перед своими войсками сильные разъезды конницы. Которые тревожили наши части, мешали сосредоточению войск, заодно разведывая их численность и расположение. А кроме всего этого — терроризируя приграничную полосу и вызывая бегство местных жителей. Потянувшиеся вглубь страны беженцы мешали подходу русских войск к намеченным местам сосредоточения, перегружали и так не слишком развитую сеть железных дорог и несли пугающие новости в глубину страны.

Немного позднее разъезды сменили колонны кавалерии. Все восемь кадровых, отлично подготовленных дивизий австрийской регулярной армии устремились навстречу спешащим к границе русским. Верховное командование австро-венгров рассчитывало смять передовые части противника массированным кавалерийским ударом, нанести потери и заставить выгружать войска в незапланированных местах вдали от границы.

Раскусив замысел врага, командующий вновь образованным Южным фронтом генерал от инфантерии Зарубаев противопоставил вражеской коннице свою. Первый кавалерийский корпус генерала Остроградского ударил в лоб, а переброшенный из Варшавского военного округа Второй корпус — во фланг.

Командующий Вторым корпусом барон фон Штемпель несколько промедлил с ударом и австрийский фельдмаршал-лейтенант Эмиль риттер фон Циглер успел развернуть и сосредоточить против него три из своих четырех дивизий — вторую, четвертую кавалерийские и одиннадцатую гонведную.

Громадные массы конницы, прикрываясь передовыми разъездами столкнулись неподалеку от Красника, Островца и Вильколаз.

Эскадроны съезжались в полях, находя противника по разгорающейся перестрекле дозоров. С тяжелым топотом мчалась друг на друга кавалерийские лавы и обменивались залпами поспешно занимающие позиции батареи конной артиллерии. Но с флангов русских эскадронов уже разворачивались пулеметные повозки — «манджурки» и, неожиданно для австро-венгров, по рядам их конницы словно косой прошлись очередями пулеметы. В смешавшиеся от столь внезапного огненного ливня строи эскадронов в синих и голубых мундирах и красных штанах врезались кавалеристы в зеленых мундирах и синих штанах. И пошла рубка… Налетевшие русские рубили, топтали и гнали. И скоро только и видно было прильнувшего к гриве всадника и второго, настигающего его, слегка отклоняясь в седле для удара шашкой. Да визжали разгоряченные боем и кровью, хватая зубами друг друга, взбесившиеся кони…

В результате боев понесшие большие потери австрийцы отступили к своей границе. Преследуя их, части первой кавалерийской дивизии вошли в город Янов. Вместе со штабом дивизии, старшим адъютантом Генштаба в котором служил закончивший Академию ротмистр Михаил Гаврилов.

Небольшой уездный город, в котором до войны проживало около восьми тысяч человек, поразил Михаила. Казалось, сквозь город, напрямую, не разбирая дороги прошла монголо-татарская орда, оставляя за собой разрушенные и сгоревшие дома и заставляя разбегаться мирных обывателей.

— Ничего не понимаю, — поделился едущий рядом с Гавриловым в колонне капитан Полтавцев, адъютант дивизионного штаба. — Неужели австриякам более заняться нечем было, как сии разрушения учинять?

— Полагаю, Владимир Николаевич, что так оно и обстоит. Боев за город не было, наши пограничники отошли, не сталкиваясь с подавляющими силами цесарцев. Да и мы по городу из орудий не стреляли. А обывательских домов я с полдюжины уже насчитал сгоревших. А вот этот — вообще взорван. А это что? Видите?

К удивлению русских офицеров, в канаве валялся труп местного жителя…

На следующий день Половцев, возглавивший «комиссию по рассмотрению нарушений правил войны неприятелем», отправился по городу в сопровождении четырех офицеров, по одному от каждого полка дивизии.

Еще через день, закончив обычные штабные дела и пользуясь тем, что кавалерию остановили у границы до подхода основных сил, Михаил прочитал скупые и страшные строки составленного комиссией документа: «Когда президент города Горчинский, собрав с населения по приказу генерала фон Диллера десять тысяч рублей, вручил их немцам, то был тотчас же сбит с ног, подвергнут побоям ногами и истязанию, после чего лишился чувств. Когда же один из сторожей магистрата подложил ему под голову свое пальто, то был расстрелян тут же у стены. Городской казначей Соколов был подвергнут расстрелу после того, как на вопрос — где деньги? — ответил, что уничтожил их по приказанию министра финансов, в удостоверении чего показал телеграмму. Местных жителей расстреливали на каждом шагу и трупы лежали неубранными на улицах и в канавах… За нарушение каждого постановления генерала фон Диллера приказано расстреливать каждого десятого обывателя[8]». Описывались также случаи многочисленных изнасилований и расстрелов сопротивлявшихся этому.

— На поверку вышло, что австрийские офицеры, лишены нравственных понятий культурного человека, потому что только нравственный урод или половой психопат способен на глазах родителей убить их ребенка или изнасиловать их дочь, или в присутствии оскорбленной и униженной девушки расстрелять ее отца только за то, что несчастный осмелился протестовать против наглого и циничного обыска, произведенного венгерским лейтенантом, — заметил Половцев, — Военная гроза пройдет, заживут раны, но память о зверских выходках этих выродков не должна заглохнуть…