Мизеус

– Кто купит такой гроб да еще за такую цену? Машину можно купить за эти деньги.

Обогнав ее, Бруно учтиво отворил дверь. Он собирался что-то сказать, губы шевельнулись, но Анна опередила его:

– А какие здесь продавали велосипеды! И всего за сто евро.

Мало заботясь о деликатности, она всучила ему каталог и выскочила на улицу.

Мария и Йоргос удивленно уставились на нее, словно ад выплюнул ее преображенной. Но она была настолько поглощена своими чувствами, что прошла бы мимо, если бы Йоргос ее не окликнул.

– Что? – нахмурившись, обернулась она. – Что там? Так зайдите сами и посмотрите.

Как дети, ей-богу…

Перед дверью подъезда Анна, однако, оглянулась снова и громко, с торжествующей интонацией добавила:

– Ну по крайней мере не китайская харчевня!

– Уж лучше бы харчевня. – крикнул в ответ Йоргос.

И добавил:

– Мизеус! Его будут звать Мизеус!

Но Анна уже ушла.

Мальчишка сошел с ума, со смехом думала она дома, скидывая туфли. Кто купит такой гроб? Да еще за такие деньги? Полный безоговорочный ку-ку.

С минуты на минуту на урок должен был прийти сын веганши Каролины, и постепенно мысли Анны вернулись в повседневное русло: к нотам, к теме занятия, к педагогическим мелочам.

Хорошие новости

Садясь за фортепьяно, двенадцатилетний Мартин менялся до неузнаваемости: из угловатого, непоседливого подростка он превращался в серьезного джентльмена. У него появлялись осанка, такт, деловитость. В нем просыпались гены европейских аристократов. Слушая объяснения, он кивал головой с важностью герцога. Анне нравилось, что он такой правильный и послушный.

– А сейчас мы с тобой вот что сделаем с темой, – мягко произнесла она. – Мы не просто ее сыграем. Мы ее проинтонируем.

Речь Анны также была проинтонирована отработанными годами доверительной нежностью и строгостью.

– Представь торт. Булочник испек торт и теперь сверху украшает глазурью. Листики, розочки, завитки. Это все и есть интонация. Можно говорить монотонно. Бу-бу-бу-бу-бу-бу. А можно с интонацией. Точно так же и музыку можно сыграть без интонации, – тонкие музыкальные пальцы без малейшей эмоции прогулялись по клавишам. – Все. Просто ноты. Ноты без глазури. Скучно, безжизненно. Ни завитков, ни розочек. А могу сыграть вот так.

Пальцы вспорхнули, и комнату залило живым, веселым звуком.

– Или даже так…

У Мартина дернулись плечи, и он строго взглянул на свои ноги, опасаясь как бы те не выскочили на середину комнаты, не пустились в пляс.

– Есть разница? Смотри, никаких опознавательных знаков в тексте нет. Мы видим длинное легато, небольшие подчеркнутые акценты на отдельных нотах в правой руке, нет софорта и нет никаких сигнальных столбиков. Но что у нас есть? У нас есть свой художественный вкус. У нас есть чувства. И мы используем их, чтобы эту тему проинтонировать.

Мартин послушно интонировал тему, а на улице раздался шум перфоратора.

Только обживешься, думала Анна, расслабишься, возрадуешься, какая приятная, спокойная началась жизнь, как повезло с местом, домом, соседями. Нет! Снова перемены. Даже в такой глуши, как этот тишайший Бржецлав, жизнь не стоит на месте. Анна закрыла окно. Что он там сверлит, этот смешной сероглазый гробовщик? Образ Бруно ненадолго занял ее мысли, и она несколько секунд задумчиво смотрела на свою руку.

К Мартину Анна относилась бережно, жалела его. Ей всегда было жаль послушных детей. Она считала, что Каролина его чрезмерно нагружает и опекает. Эти современные мамаши совсем посходили с ума. Мальчишка с детства занимался немецким, куча каких-то у него кружков и секций, теперь еще и на музыку отдали. А он всего этого не любил, ни немецкий, ни музыку, но молча терпел, не хотел расстраивать мать.

– Котика погладить можно? – спросил Мартин, едва было объявлено о конце занятия.

– Конечно, можно.

Уроки Мартина заканчивались одинаково. Он шел в кухню, брал кота на руки, терся щекой о густую кошачью шкуру, прижимался лбом к загривку, потом кот из рук выскальзывал, парень распластывался с ним на полу, что-то бормоча в кошачье ухо. Кот терпеливо принимал ласку. Затем Анна мягко говорила, что уже пора, и после третьего напоминания, сердито зыркнув на нее, Мартин нехотя поднимался.

Сегодня Анна не успела отправить его домой, потому что зазвонил телефон.

– Что на этот раз? – услышала она шутливый голос Макса, своего двадцатипятилетнего сына. – У кота понос?

Хороший у нее сын, всегда терпелив к своей непутевой матери.

– С котом все в порядке.

– Так ты придешь?

Анна задержалась у окна. Гробовщик и какой-то парень загружали гроб в кузов пикапа.

– Да-да…

Анна рассеянно коснулась пальцами лба. Перемены, перемены, вот и гробы теперь по соседству. Внезапная слабость заставила Анну опуститься на стул.

– Точно?

Надо купить тонометр…

– Угу.

– Наконец-то! – обрадовался Макс. – Тогда в семь ждем. У нас хорошие новости.

– Хорошо…

– Но Машку ты не увидишь. Позавчера ее увезли на море.

Он повесил трубку, а Анна застонала. Черт! Черт! Черт! Но поздно, она уже дала согласие. Что за день?! Что за сумасбродный, кривой, непредсказуемый день…

Когда два месяца назад Макс объявил, что полюбил, она рассмеялась своим коронным смехом. Анна нежно называла ее «дружочек», женских имен она не запоминала.

– Умора! – говорила она Юле. – Она модель. У них серьезно.

– У Макса? Серьезно? Но дай бог, дай бог.

– Э-э! Весь в отца моего.

Однако легкомысленное отношение Анны переменилось после того, как она узнала, что «дружочек» – двадцативосьмилетняя эмигрантка из Молдавии с пятилетней дочерью. Оказалось, что единственный сын, подающий надежды драматург и театральный режиссер, вечно окруженный молоденькими актрисками, как теленок мухами, после двухмесячного знакомства перевез к себе разведенную авантюристку с ребенком. Вот тут Анна напряглась, неожиданно, даже для самой себя, превратившись в мать, желающую сыну добра, которая не для того его растила, чтобы.

Макс был поражен:

– Вот уж не ожидал от тебя!

– Ты хорошо подумал? – Анна вдруг перешла на чешский. Она часто так делала, когда была недовольна сыном.

Макс на чешский переходил с большой охотой:

– Ты так говоришь, потому что ее совсем не знаешь!

Глупый наивный дурачок!

– Зачем мне ее знать?

– Я тебе обещаю, ты перестанешь волноваться. Мы соберемся вместе, посидим, как нормальные люди, и ты убедишься, какое она чудо! Я сейчас пришлю фото нашей Машеньки.