Младший научный сотрудник

— Ты будешь смеяться, — продолжил я, — но у меня как раз бутылка Ркацители в сумке завалялась.

И я вытащил это дело на всеобщее обозрение… у нас дома оно в шкафу лежало битых два года, я и подумал, что надо его утилизировать, пока не испортилось и захватил с собой.

— Это совсем другое дело, — повеселела Оля, — это можно.

— Тогда и я буду Ркацители, — присоединилась к ней Нина.

И мы разлили это грузинское вино (в начале 80-х почему-то все наши винные магазины завалили этим Ркацители) по приготовленным дамами стаканчикам.

— А мы и из горла выпьем, — гордо сказал Аскольд, — мы люди простые.

— Да уж ты самый простой из нас, — подколола его Нина, — из обкомовского дома на Сусанина.

— Завидуй молча, — обрезал он её и сказал немудрящий тост, — ну, чтобы не последняя.

И мы выпили… я покосился на начальника Али-Бабу, но он сидел на сиденье рядом с водителем и ни на что не реагировал.

— А ты ведь Камак, — сказала мне Нина, закусив половинкой огурца, — только что из политеха пришёл.

— Всё верно, — ответил я, — я Петя Камак из политеха. А ты судя по всему та самая Нина…

— Что значит «та самая»? — попыталась возмутиться она.

— Ну которая в комбезах всё время ходит, — выкрутился я.

— Аааа… да, — сразу смягчилась она, — нравится мне такой стиль. Как тебе наш отдел-то? Вживаешься?

— Да куда ж я денусь, — вздохнул я, а Аскольд тут же вставил реплику, — между первой и второй перерывчик небольшой.

Дамы согласно кивнули, и он налил им еще по полстаканчика.

— Чтобы число наших выездов в колхоз всегда совпадало с числом возвращений, — выдал я такой мудрёный тост, и он не встретил возражений у присутствующих.

— Аскольд, — спросила Нина после глотка вина, — ты тут похоже самый опытный, знаешь кого из тех, кто с нами на смену едет?

— Конечно, — не стал отпираться тот, — всех почти знаю — кто именно тебя интересует?

— Да расскажи в двух словах про каждого, нам с ними ведь две недели в одном котле вариться предстоит.

— Пожалуйста, — пожал плечами Аскольд, — впереди ребята-гидрики, пятеро, все нормальные, кроме одного, вон того, с длинными волосами.

Мы дружно поглядели вперёд, пытаясь вычленить длинноволосого.

— Да они все не лысые, — выразил общее мнение я, — который именно?

— Во втором ряду справа у окна, — уточнил он, — у него с головой не всё в порядке, один раз, как я знаю, он даже лечился в заведении, что напротив нашего института.

— В психушке? — спросил я.

— Ну да… вроде вылечили его, а вроде и не до конца. Дальше слева это очкарики, лазерщики то есть, тоже приличные кажется люди, но водку почему-то не пьёт ни один. А сзади…

Но что там у нас сзади, Аскольд не успел пояснить, потому что автобус затормозил и Али-Баба трубным голосом провозгласил:

— Зелёная стоянка десять минут, мальчики налево, девочки направо.

И снова 31 августа 83 года, небо над Камчаткой

— Тоже верно, — задумался начальник, — дай ещё раз связь с полсотни первым…

Но в этот момент микрофон у меня в руке разразился длинной и горячей корейской тирадой.

— Чего это он? — спросил меня встревоженный полковник.

— Всего я не понял, он на диалекте каком-то говорит, — ответил я, — но общий смысл такой, что у них там один из двигателей горит… теряют высоту, говорит…

— Ёшки-матрёшки, — выдал такую идиому полковник, — полсотни первый, ты по боингу не стрелял?

— Никак нет, тщ полковник, — затрещала связь, — только предупредительную очередь выдал.

— Тогда скажи этому херу, — повернулся ко мне начальник, — что ближайший аэродром на тысячу километров тут только наше Елизово. Певек с Южно-Сахалинском гораздо дальше, не говоря уж про Анкоридж. Мы готовы обеспечить ему посадку, если что…

Я перевёл, как смог, в ответ получил быстрое согласие.

— Так, — начал распоряжаться полковник, — пожарную машину и скорую помощь привести в боевую готовность. Ветер у нас откуда дует?

— С северо-запада, — доложил майор.

— Значит заходить ему надо с юго-востока… очистить все полосы, отменить все вылеты… капитан, связь с Москвой, живо… а ты, Петя, пока погуляй.

Я без слов взял и вышел за дверь — ясно же, государственные секреты пошли. А там неподалёку маячил мой коллега по экспедиции Сергей.

— Ну чего там? — сразу же взял он быка за рога, — разобрались с этими корейцами?

— Не до конца, — ответил я, — разборки в самом разгаре.

— Скоро посадка на наш рейс, — напомнил он.

— Забудь, Серёга, — сказал я, — все рейсы в ближайшие часы отменены.

— Вот даже как, — сделал он озабоченное лицо. — Так всё серьёзно?

— Всего я тебе говорить не стану, — отвечал я, — притянут ещё потом за разглашение, но намекнуть могу — сейчас тут эти корейцы сядут… ну попытаются сесть по крайней мере…

— Тогда я пошёл пить пиво, а ты подтягивайся, когда вопросы разрулишь, — ответил он и очистил горизонт.

А из-за двери диспетчерской выглянул капитан и жестом подозвал меня.

— Надо продолжить переговоры, — сказал он, — без тебя никак.

— Так, Петя, — с места в карьер начал полковник, — зачитай им координаты Елизова, курс, на который им надо лечь и воздушную обстановку на месте.

Всё это было записано на листке клетчатой бумаги, я взял его в одну руку, микрофон в другую и выдал в эфир длинный перечень цифр и букв. Микрофон немного помолчал, потом ответил:

— Спасибо друг, как тебя зовут-то?

— Петром, — ответил я, — как апостола из библии.

— А я Чон, самое распространенное имя в Корее, — сказал тот, — и я не хотел бы встретиться с апостолом Петром раньше времени.

— Чего ты там болтаешь? — толкнул меня в бок полковник.

Я закончил своё предложение, заключающееся в том, что на самом-то деле апостол Пётр ни на каких входах в рай никогда не стоял, а это выдумки позднейших толкователей, а потом ответил начальнику:

— Он сказал, что его Чоном зовут, — ответил я, — десять лет стажа на боингах.