Млечный Путь, 21 век, No 2(51), 2025

Следует помянуть еще и национальную причину, особенно для писателей из евреев, погромами которых славился 19-ый и особо начало 20-ого века. Впрочем, некоторые свою идентичность только подчеркивали: так никому не известный Соломон Рабинович стал самим Шолом-Алейхемом. Однако, чаще происходило обратное, осторожность, она превыше всего. Марк Ландау стал Марком Алдановым, Илья Файнзильберг - Ильей Ильфом, а журналист Абрам Борухович прославленным Гр. Адамовым, чьими произведениями зачитывался и автор этих строк. Имеются и обратные перемены, как ни покажется странным. Сын дворянина-эсера Даниэль Синявский всегда подписывал литературные труды именем Абрама Терца - явный вызов системе, при которой декларация о равных правах народов СССР, если и соблюдалась, то далеко не для всех и всегда.

Но псевдоним - это, прежде всего, характеристика автора, внутренняя или внешняя, даже если он дается другим. Достаточно снова помянуть Платона или хоть Боттичелли - это тоже псевдоним, означающий "Бочонок". Чаще всего новое имя берется для замены менее благозвучного или слишком распространенного, сами знаете, как много у нас Ивановых, Петровых, Федоровых и Алексеевых, даже писателей. Или брат Катаева стал Петровым, дабы отличаться от старшего, в чем, безусловно, преуспел. Борис Стругацкий решил писать под псевдонимом С. Витицкий после смерти Аркадия. Случалось, что автор разделял сферы деятельности псевдонимом: историк Можейко оказался Киром Булычовым, а математик Венцель стала И. Грековой, что вполне логично. Или автор сих строк подписывал произведения именем Воронцов, ибо решил прославиться корнями.

В конце 19 века в Россию пришла вольница: после отмены крепостного права появилось много свободных людей, в том числе, желающих проявить себя на литературной ниве. Количество читателей увеличилось в разы с начала века и продолжало стремительно расти. Журналы и газеты расходились на ура, но только не все хотели светить свое настоящее имя, - ну что за слава в издании под названием "Копейка", распространяемым среди бедноты, а вот заработок лишним не бывает. Многие уже состоявшиеся литераторы не чуждались строчить для подобных средств массовой информации и их приложений. Подобные материалы проходили часто без подписи, но некоторые изощрялись, и тому имелась причины: материалы были злободневные, острые, языкастые, так что общаться с цензорами оставалось главным редакторам и издателям. Вот и появлялись на свет фельетоны, подписанные то Фомой Опискиным, то Медузой-Горгоной, а на деле созданные Аверченко. Человеком без селезенки и Дяденькой - это уже Чехов. Перечислять можно бесконечно.

С течением лет цензура то ослабевала, то снова сгущалась, а публика, привычная к подобным подписям, едва ли не требовала продолжения. Немудрено, что к десятым годам 20 века под такими занятными прозвищами работали многие журналисты и писатели. Отчасти это позволяло писать спустя рукава. Кто станет докапываться до какого-то Скитальца или Щена? Но прежде всего подобная подпись открывала перед читателем какую-то новую, порой, необычную особенность автора. Она могла быть одноразовой, только на данную статью, фельетон или их цикл, сами знаете, сколько у того же Чехова или Аверченко имелось поименований. Однако, обычно это еще и своего рода продолжение данной темы, эдакий изящный вензель, вишенка на торте, как обычно говорят в таких случаях. Чтоб человек, прочитавший забавный, острый фельетон, посмеялся еще и над подписью.

Подобная практика сохранилась и дальше, несмотря на смену власти в стране, а может, и благодаря ей. После военного коммунизма, когда все оказалось под запретом, пришел нэп, во время которого потрепанная боями с врагами внешними и внутренними Советская власть, разрешила еще одну свободу - печати - не шибко, правда, большую. Но многие воспользовались и этой отдушиной. Так появились Эмма Бовари (один из псевдонимов Булгакова), Старик Саббакин (Катаева), Назар Синебрюхов (Зощенко) и многие другие прочие. Конечно, теперь они могли появляться лишь в юмористических изданиях, и это не только вольница бичевания, но еще и традиция, которой на тот момент уже насчитывалось больше сорока лет. Но как и всякий обычай, она быстро сошла на нет, уже в тридцатые все вышеперечисленные, кто еще оставался на свободе, писали строго под утвержденными псевдонимами или вовсе без них. Да, читать газеты тогда, верно, было чертовски интересно, столько маститых авторов писало для всех известных "Правд" и "Известий" - но только последнюю страницу, где они могли появиться с новым рассказом.

Власть укрепилась, цензура снова лютовала, а традиция, она отжила свое. Новый шанс у авторов сказать свое, а не дозволенное слово, появился к концу Советской власти, в 80-ые, когда гайки снова раскрутились, на сей раз безвозвратно. В редких малотиражных изданиях, чаще порнографических или эротико-фантастических еще можно было повстречать занятные псевдонимы, но это было исключение, подтвердившее окончательную смерть правила. Газетная и журнальная публикация обрела свою историю, а потому, если у кого поднимется рука подписаться чем-то остроумным, это приведет нас не к улыбке над потешной подписью, но к исторической аллюзии. Вот впечатление и окажется смазанным. Уже в 90-ых это выглядело несуразным, ведь для налоговой все равно придется расшифровать псевдоним, заполнив кучу полей и столбцов, приложив справки и доверенности с подписями и печатями. Легкий слог не терпит казенности, а она, раз придя, если отступится от завоеванной ей области, то лишь на самое краткое время. Кроме того, сами издания ввели негласный запрет на особо воздушные псевдонимы, почитая их недостаточно солидными для их журнала, уповая на историю и былое прошлое, в котором подобное как раз дозволялось, но кто на это сейчас обращает внимание? Автор, помыкавшись по таким изданиям, начинает цензурировать подпись. Единожды был замечен писатель под именем Ветер с гор, но и он вскорости исчез с полок.

Тогда же на короткое время начали появляться женщины, пишущие под мужскими псевдонимами, произошел своего рода откат к маскулинным позициям в литературе, ибо как слабый пол может писать детективы или фантастику? Тут стоит вспомнить первые повести Светланы Тулиной, печатавшиеся под именем Пол Пауэрс, - разумеется, зарубежным, ведь это дань даже не моде, но необходимости почитать (в обоих смыслах) хорошую западную литературу, строжайше запрещенную на долгие десятилетия. Даже главный редактор альманаха "Полдень" Светлана Васильева, что далеко ходить, в начале этого века писала романы, именуясь Кайли Брайт, еще тогда не схлынула эта потребность во всем иноязычном, не насытился ей рынок.

Но веяние технического прогресса вернуло псевдонимам их былую свободу. Я говорю об интернете, ставшим не просто средой неподцензурного общения, но площадкой для высказываний и публикаций: речь, конечно, о тогдашних форумах, недаром у них оказалось такое название.

В девяностые всемирная паутина еще не могла всерьез носить такого громкого прозвища, далеко не все слои общества, даже не все государства подключились к ней. Но дух свободы и вольный стиль изложения наличествовал. Можно было без страха перед вирусами ходить по сайтам, читать сообщения и статьи, оставляя послания состоящие не только из букв, но и символов, к ним прилагающиеся. Еще одно неожиданное достижение того времени - эмодзи, невербальные характеристики предложений, часто придающим их особую окраску или меняющим начисто суть. Они столь прочно вошли в наш быт, что даже в обычном тексте хочется поставить улыбающийся или грустящий смайлик. Но пока автор себя пересиливает. Станет ли это традицией - посмотрим, а пока вернемся к псевдонимам.

Как и любая другая, сетевая свобода подарила возможность писать что угодно, и подписываться как угодно. Тем более, среда позволяла выкладывать не только и не столько новости, вести дневники, но и публиковать свои произведения любой длины. И тут проявился тот особый мир писателя, который может быть передан только через физический термин: его корпускулярно-волновой дуализм. С одной стороны, человеку всегда хотелось, чтоб о его талантах говорило как можно большее число людей, а с другой хочется отгородиться от подобного. А еще донести тот осколок внутреннего мира, который особенно подчеркнет произведения, придав им дополнительную окраску. Пожалуй, лучше всего это удалось блогам, с одной стороны это дневник наблюдателя, а с другой, кузница автора: только успевай читать новые поделки, соотнося их с происшествиями самого литератора. Как никто другой этим смог воспользоваться Сергей Лукьяненко, чей блог под именем Доктора Ливси не просто жив по сей день, но привлекает массу читателей и почитателей. И вроде бы автор знакомый и знаковый, а дневник, ведущийся от лица псевдонима, безусловно, добавляет нотку обобществленной интимности, делая читателя едва не соучастником всего с автором происходящего. Ведь потребность делиться ежедневными переживаниями, она такая заразительная. И всегда похожа на написание нового рассказа, а порой едва не отделима от творчества.

С течением времени интернет-вольницу, конечно, начали обрезать, но она продолжала существовать и в первые два десятка лет этого века. Больше того, солидные новостные издания оказались вынуждены конкурировать с сетевыми, более верткими и подвижными, а после, перейдя в их формат, с явной мукой цитировать очередного "пользователя под псевдонимом", который обладал куда большими познаниями в данной области, нежели они сами. Вот и литературные журналы немедля обрели новый формат сетевого издания, став теми самыми "Копейками" былого, не всегда платящими гонорары, но активно распространявшими новую прозу. С ними вернулось и то многообразие псевдонимов, канувшее было в Лету двадцатыми годами. Чаще всего авторы публиковались в них под никами, которые завели прежде на форумах или своих страничках блогов, а они выдумывались престранными. Издания того времени полнились самыми удивительными персонажами. Они и сейчас еще сохранились на порталах, открытых в конце 20 - начале 21 века, вроде приснопамятной "Прозы.ру" или "Самиздата", неудобные, арахичные, эти динозавры своего времени, видимо, уже доживают свои дни, а их авторы: всевозможные Енот-Пупырка, Иномерник, Ариосто - где они теперь?

Ныне мы наблюдаем закат этой пестроты, почти неизбежный. За три прошедших десятилетия с зарождения в кириллическом сегменте интернета сетевой литературы, она взошла, заколосилась и ныне приносит плоды, но уже совсем иным людям. За прошедшие годы цензура добралась и сюда, внимание государства стало необоримым, а с ним, с введением порядка, учета и налогообложения да всей прочей бюрократией, уходят старые традиции и былое разнообразие почти столь же естественно, как это случилось столетием ранее, и ровно по той же причине. Сетевое сообщество обрело свои традиции, свой устав, теперь уже официально закрепленный множеством документов, которые необходимо заполнить при регистрации, а значит та многоголосая ярмарка закрылась, уступив место привычному супермаркету с типовым набором, серьезным отношением, прописанным бюджетом и строками деклараций, обязательных к заполнению. Собственно, это можно заметить по знакомому сюжету, когда редакции сетевых изданий начинают цензурировать псевдонимы авторов, намекая на особое свое положение уважаемого журнала, на традиции и все прочее, через что мы уже проходили. И Гриборий Богданов, остроумно поменявший букву в имени, тем отметивший свою особость и неуловимую черту характера, снова оказывается банальным Григорием, неотличимый от прочих иных.