Мне снился сон…
Шрифт:
Подходили, приглашали её танцевать, но она отрицательно качала головой и всё ждала… Он пригласил её через три танца. На этот раз представился, спросил её имя. В конце танца, вся обмирая, Лида попросила его проводить её до дома тёти, где она жила. Антон проводил, и она, совсем уже теряя голову, назначила ему свидание – назавтра. Чуть приподняв иронично бровь, он сказал ласково, как маленькой девочке:
– Завтра не могу.
– А когда?
– Ну… в субботу можно.
Суббота – это почти через неделю!
– Как долго! – вырвалось у неё, и он засмеялся…
Дождалась. Встретились на проспекте Нахимова, хотели пойти на Приморский бульвар, но свернули к Матросскому бульвару. Было начало августа, что называется самый курортный сезон, и Приморский бульвар переполняли отдыхающие. На Матросском было не так многолюдно, особенно если сворачивать
– Антон, – сказала она быстро, словно боялась недоговорить. – Возьмите меня в жёны! Я буду хорошей женой. Я много умею, и готовить вкусно, и шить. Мама всегда говорила, что я очень аккуратная, даже слишком. И я ведь медик – буду им обязательно. А у вас ранения с фронта.
И она легонько прикоснулась к его нашивкам на правой стороне груди, на кителе.
– Лидочка, – ответил он ласково, – милая вы девочка… Вы меня не знаете…
Она вздрогнула всем телом, потому что Антон взял её за руки. Но в следующий момент она сама сильно сжала его ладони.
– Я люблю вас!
– Господи, ты ведь намного моложе меня. Сколько тебе лет? Восемнадцать?
– Девятнадцать… Почти. Антон, я буду любить вас всю жизнь!
Что-то произошло – именно в этот момент. Лида вдруг увидела, как полыхнуло странное пламя в тёмных глазах Антона – словно молния. Он рывком привлёк её к себе и поцеловал. В губы. По аллеям гуляли люди, но они стояли – одни! – под платаном, и никого не замечали. Антон долго не отрывался от её губ, а когда отстранился, сказал хрипло:
– Завтра идём в ЗАГС.
Пошли они туда через день, в понедельник. А через неделю Лида вошла его женой в изолированную двухкомнатную квартиру… Никогда больше Антон не целовал её так – страстно, нежно, отчаянно.
Гораздо позже, уже во втором браке, Лида вспоминала три года, прожитые с Антоном, как тяжёлый сон. Это при том, что внешне он был неплохим мужем. Курил, но не пил – только по поводам, только натуральные крымские вина. Пьяным жена никогда его не видела. Он хорошо обеспечивал её и родившуюся через год дочь. Настолько хорошо, что Лида даже никогда не интересовалась его зарплатой: какую часть он отдаёт в семью, сколько оставляет себе?.. Из-за ранений Антон не мог водить корабли, у него была высокая должность в военно-морском штабе.
Он никогда не сердился на неё, ни за что не упрекал. Он её не любил. Нет, это не то слово! Он был к ней равнодушен.
Поначалу его безразличие Лида принимала за сдержанность, отсутствие интереса к её жизни – за благородство, холодность и отрешённость в самые интимные моменты – за жалость взрослого опытного мужчины к ней, девчонке. Она тоже стеснялась и в первое время была ему даже благодарна. Прозрение, как снежный ком, катилось с горки, и случился момент, когда Лида поняла…
Это было в день её выписки из роддома. Она вышла на крыльцо с новорождённой дочкой на руках, подбежали подруги, стали её целовать, заглядывать под уголок одеяльца, подошёл офицер, товарищ Антона, поздравил. Потом она, как и положено, протянула ребёнка отцу. Антон взял свёрток так, словно выполнял долг: спокойно, уверенно. Девчонки теребили: «Смотри, смотри, хорошенькая какая!» Он глянул на приоткрытое личико дочери, улыбнулся: да, мол. Отвёл глаза – и всё. Здесь же, на крыльце, ещё двое папаш встречали жён с детьми, и Лиду так резанула разница в поведении! Один из мужчин был немного подвыпивший, другой трезв, но оба светились радостью, возбуждением, всё время что-то спрашивали о детках и глаз от них не могли оторвать. И Лида именно тогда поняла, ощутила всем обмершим своим телом, похолодевшими руками, больно пульсирующей кровью в висках: Антону не нужна ни она, ни их малышка! Они для него: что есть, что нет.
Дома Лида сказала мужу:
– Хочу назвать дочку Ниной. Мне очень нравится это имя.
– Хорошо, – пожал плечами Антон. – Называй.
У него хватало благородства не скрывать своего равнодушия.
Подруги-однокурсницы
говорили «Счастливая!» Но никто не знал, какая тоска разъедает душу молодой женщины. Как изводит вопрос: «Почему?» Он ведь не собирался её оставлять, не обманывал с другими женщинами – да и не стал бы Антон заводить тайную интрижку. Так почему же?!За три года она почти убедила себя, что всё хорошо. Спокойно, обеспечено. Нет ответной любви? Возможно, так живёт большинство. Правда, временами она без причины раздражалась, часто, оставаясь одна, вдруг садилась и горько плакала. И в один момент забыла все свои убедительные резоны, когда на Приморском бульваре к ней на скамейку подсел молодой человек с чудесной улыбкой и глазами, полными восхищения…
Лидия и Антон жили в самом центре города, на Нахимовском проспекте. Куда ж ей было ходить гулять с малышкой, как ни на Приморский. В тот летний день она сидела на скамейке, двухлетняя Ниночка, набегавшись, уже спала, полусидя в коляске. Лида читала. Молодой человек попросил разрешения присесть рядом и сразу же сказал, что видит её здесь не первый раз, и вот решился…
Леонид был из курортников. Он отдыхал в военном санатории под Севастополем, и Лида сначала решила, что он офицер. Но нет, он был инженером на заводе военного ведомства. Через неделю она, вместе с дочкой, уехала с ним в город Харьков: его откровенная и нежная влюблённость мгновенно излечила её надорванную душу, сняла неподъёмный груз с сердца. Впервые Лида поняла, какое счастье быть любимой!
Леонид сразу предложил ей выйти за него замуж. И она отчаянно решилась. Антон не удивился и не возражал. Они вновь сходили в ЗАГС, подали заявление на развод. Через полтора месяца он выслал ей все бумаги в Харьков, и они с Леонидом тут же оформили свой брак.
Леонид, несмотря на свои неполные тридцать лет, был, оказывается, не просто инженером – главным инженером крупного военного завода. Через несколько лет скончался директор завода, и он был назначен на его место. Лиде муж предлагал поступить в медицинский институт: завод мог дать ей направление. Но она отказалась: ей хватало её средне-медицинского. Она стала старшей медсестрой прекрасной заводской водолечебницы, там и проработала до пенсии.
Был Леонид человеком открытого и весёлого нрава. Любили его все: рабочие огромного завода, дети подшефных детсадов и школ, куда он охотно ходил на праздники с дочкой Ниночкой, друзья, родные… Много лет спустя, рассказывая уже взрослой дочери эту историю, Лидия признавалась, что любила Леонида всем сердцем и была с ним счастлива. Но там же, в сердце, оставалась у неё невыдернутая заноза – любовь к Антону. Да, его она тоже любила всю жизнь, как и обещала когда-то.
– Почему так, Ниночка? Не могу объяснить! Леонида я знаю за что любила. За любовь ко мне, за любовь к тебе. За то, что много проблем у него было на работе, но нас это не касалось. За заботу, которую я ощущала постоянно. А Антона – за что? Что в нём было такое, что я никогда не могла его забыть? Что-то было…
Нина очень любила «папу Лёню». У Леонида не могло быть своих детей – в детстве он переболел эпидемическим паротитом, проще – свинкой, случилось осложнение… В Ниночке он души не чаял. У неё было счастливое детство: если пионерлагерь – то «Артек» или «Орлёнок», если танцевальный кружок – то лучший в городе, с выездами на детские фестивали за границу. Впрочем, в ансамбль вместе с ней ходили и дети рабочих завода – фрезеровщиков, токарей, и дети инженеров, чертёжников…«Артек», конечно, был более недоступен для простого люда, но Нина хорошо помнила ребят, отдыхавших там не потому, что у них были влиятельные родители, а потому, что «заработали» путёвки сами. Весёлый парнишка Вася из села под Тверью спас двух тонувших взрослых людей, девочка Гузаль из Ферганской долины была звеньевой лучшей пионерской бригады на сборе хлопка, киевлянин Сева стал победителем детской художественной выставки… Одевалась Нина лучше многих других девочек. Её школьная форма и передники – будничный-чёрный, празничный-белый, – были нестандартного покроя, с элегантными вставками, оборками. Свитера, кофточки, платья – выделялись. Кое-кто из ребят, а больше их родители шептались: «Конечно, дочка директора завода! Всё заграничное…» И очень ошибались: всю одежду дочке шила её мама Лидия. Что по-настоящему отличало их семью, так это, как говорили тогда, «жилищные условия». В те времена ещё много было коммуналок, семейных общежитий. Начинали строиться жалкие «хрущёбки», но люди радовались, получая там квартиры – это было изолированное жильё. А вот директор с семьёй имел в самом деле прекрасную квартиру…