Мне. Ее. Нельзя

– И… и это… надолго?

– Вопрос времени.

– А если это не произойдет никогда? Если я физически вылечусь, что будет дальше? Если память так и не вернется?

– Она вернется, Алена, обязательно вернется, но, как я и сказал, для этого нужно время. А сейчас главное – не волноваться, не думать о плохом, потом с вами поработают психологи, и есть люди, которые волнуются о вашем здоровье.

– Кто? Что за люди? – Я вытерла слезы, может быть, те люди знают, кто я такая.

– Очень настойчивый мужчина интересуется вашим здоровьем, каждый день это делает.

– Что за мужчина?

– Это вы у него, девушка, сами спросите, как разрешим посещение.

Доктор ушел, я осталась одна, снова не получив ответов на свои вопросы. Но должна же быть у меня фамилия, настоящее имя. Казалось, что задремала на минуту, но когда открыла глаза, было уже темно, и я была не одна, я это чувствовала.

Напряглась, прикусила губу, слишком резко поднялась, голова закружилась, тупая боль растеклась по затылку.

– М-м-м-м…

– Можешь не вставать, доктор сказал, что напрягаться нельзя.

Голос низкий, мужчина говорит, не напрягаясь, а мне любопытно, кто ко мне пришел. Устраиваюсь удобно, я могу видеть своего гостя, но в свете тусклого ночника в углу это сделать не так легко.

Он стоит рядом, рассматривая меня, чуть склонив голову. Взрослый, не могу сказать, сколько ему лет, я даже не знаю, сколько мне. Аккуратная стрижка, на лице щетина, он хмурит темные брови, губы поджаты. Черная рубашка, на запястье дорогие часы. Откуда я знаю, что они дорогие?

– Как тебя зовут?

– Может быть, вы сами представитесь?

– Хм, забавная. Точно ничего не помнишь?

– Вы из полиции?

– Нет.

– Вы тот человек, который интересовался обо мне у доктора?

– Да.

– Почему? Вы что-то знаете обо мне?

– Значит, точно ничего не помнишь? Или хорошая актриса?

У него странный взгляд, глаза светлые, в них холод, на скулах играют желваки, на шее блестит золотая цепочка. Широкая грудь, подтянутый, наглый, уверенный, хозяин жизни, но без пафоса, он не афиширует это, он такой на самом деле.

Откуда у меня такие выводы? Ничего не понимаю.

– Я бы хотела быть актрисой, но голова болит.

– Как тебя зовут?

– Не знаю, ретроградная амнезия, но зовут Аленой, мне нравится.

– Значит, Алена. И ты реально не помнишь, что было, как ты оказалась на окраине в баре и куда тебя хотели увезти?

– Что? В каком баре? Куда увезти? В каком я городе?

Накрыла паника, я точно понимала, что я не дома, но вот где именно мой дом, я не могла сказать. Но кто-то же должен обо мне волноваться, искать меня! Или нет?

– N…

Мужчина назвал город, я напряглась, но его название ни о чем не говорило. В горле встал ком, я всхлипнула, вновь заплакала, не могу так больше, не могу не знать, кто я, откуда, кто мои близкие и где они.

– Не плачь.

Мужская ладонь ложится на плечо, горячая, она обжигает кожу через больничную сорочку. Кусаю губы, глотая слезы, он заставляет меня смотреть на него, поднимая за подбородок пальцами. Моргаю, слезы текут сами собой. У него красивые глаза, тонкий аромат табака и хвои щекочет ноздри.

– Не плачь, я найду того, кто это сделал, я обещаю.

– Обещаешь?

– Да.

– И не бросишь меня?

– Нет, не брошу. Только не плачь.

Его пальцы скользят по лицу, вытирают слезы, а я задерживаю дыхание. Рядом с ним спокойно и безопасно, даже сердце начало биться чаще.

– Мне пора. Я еще приду.

– Хорошо.

Он ушел, так и не назвав своего имени. Зазвонил телефон, он даже не достал его, не ответил, встал и вышел.

Странно все. Кто этот мужчина? И почему я уверена, что он не совсем простой? Легла, вздохнула, нужно успокоиться, нужно не нервничать, все будет хорошо, он обещал.

Я верю.

Глава 8. Игнатов

– Говори, только порадуй меня, Марат.

– Так в том-то и дело, что пока нечем.

Широкими шагами иду по длинному больничному коридору, уже почти ночь, все спят, на посту у дежурного горит только лампа. Сама женщина взволнована, а вот я какого-то хера решил сам прийти и посмотреть на Барби.

Лучше бы я этого не делал.

Гнев – да, это именно он, – который я с трудом сдерживаю, рвется наружу, переполняя меня.

Как вообще можно было обидеть такое милое создание? Да, Барби, да, в чем-то и где-то глупенькая, потому что молодая, но, сука, вот так украсть, а потом наверняка неизвестно что сделать, нет, на это способны только абсолютные черти.

– Что значит нечем?

– Так это пока нечем.

– Марат, почти трое суток прошло, как мы их нашли.

Выхожу из отделения, не дожидаясь лифта, спускаюсь пешком.

– Даже опера в фильмах так быстро не работают.

– А ты хочешь пойти в полицию и повысить раскрываемость? Марат, я сейчас материться начну, очень грубо и очень долго. Вы чем занимаетесь, чаи гоняете целыми днями? Это что, инопланетяне, что на них ничего нет?

– Да все я понимаю, но ты сам видел, в каком они состоянии, там только зубы с коронками остались.

– Вот и ищите по зубам.

Отключился, уже вышел на улицу, вдохнул прохладный воздух, середина августа была прохладной и дождливой, но меня грела изнутри кипящая злость. На двух клоунов, которые хотели похитить девчонку, действительно было страшно смотреть, родная мать бы не опознала, обгорели в угли ребята.

Мы с Маратом смотрели на них несколько минут, зажимая нос, слушая веселый рассказ патологоанатома. Василий Францевич был уже немного под градусом дорогого алкоголя, вещал с задором, не вселял оптимизма.

Из рассказа было ясно, что двух мужчин возраста примерно тридцати лет сначала убили красивым выстрелом в голову, о чем говорило пулевое отверстие, после чего убиенные были облиты горючим веществом и сожжены в собственном автомобиле.

Надо бы составить фоторобот этих убиенных, которых карма настигла мгновенно, но пока все равно ничего не понятно. Получается, что я единственный свидетель, который видел похитителей Барби. Но кто-то от них избавился, так как они не выполнили задание, и сжег вместе с машиной и вещами девушки. Все сгорело дотла, как говорится, ни документов, ни телефона, ни вещей, а у пострадавшей нет памяти.